По ту сторону жизни - Демина Карина - Страница 17

Но…

Потом была поездка в новом авто. И Йозеф, дедушкин водитель, позволил мне сесть впереди, хотя все знают, что леди надлежит занять место на заднем сиденье. Спереди было интересней. А еще он привез свежие булочки, которые я грызла всухомятку… Он всегда их привозил. А еще мы ненадолго останавливались у автомата с газированной водой, и я сама опускала монетку в прорезь, а потом маялась, выбирая сироп: клубничный или апельсиновый? Наш маленький секрет.

Этот день не отличался от прочих. Разве что… отец обещал взять меня в ресторан. Впервые… я ведь уже взрослая почти и могу… Только надо переодеться. Для ресторана мы с мамой выбрали одинаковые платья – из темно-зеленого шелка. Узкий лиф. Пышная юбка. Пояс, расшитый бисером… оно где-то пылиться в шкафу, так ни разу и не надетое. Не важно, главное, что я спешила к платью. И к чулкам.

Грета, мамина камеристка, обещала мне взрослую прическу, но на нее нужно время. Я почти успевала. А в дверь позвонили. Дин-дон… кто там? С тех пор ненавижу незваных гостей. Званых, впрочем, тоже не слишком-то жалую.

Что было потом? Я не помню… присутствовала ли я при беседе? Нет… а где была? Кто мне сказал, что родителей больше нет? Когда? Будто вырвали кусок из прошлого. Вот я на лестнице стою, а вот уже сижу в дедовом кабинете и щипаю себя за коленку. Чулки складочками. Красный плюш обивки.

– Мне жаль, – Диттер касается руки, разбивая зеркало памяти, а я испытываю огромное желание свернуть ему шею. Какого он полез… с сочувствием своим, с совестью…

Зверь внизу вздохнул. А я провела пальцами по холодным перилам и сказала:

– Ничего страшного. Но разговаривать лучше не здесь.

Бабушка заперла те комнаты уже потом, после того как из них вынесли все, что, по мнению короны, представляло опасность для окружающих и, что куда важнее, для самой короны.

Книги. Дневники. Шкафы, в которых книги и дневники хранились. А заодно и полки со всем содержимым, будь то колба или пара фарфоровых статуэток. Они забрали и ковры, и простыни с родительской кровати, вкупе с балдахином, покрывалом и бархатными шторами. Кровать тоже демонтировали. Пожалуй, они забрали бы и весь дом, но… не посмели. А комнаты бабушка обставила заново. Только закрыла, а меня забрала из школы. Почему?

Раньше я не задумывалась. Сперва… сперва мне было все равно, потому что былые проблемы разом перестали казаться проблемами. После… я привыкла и даже радовалась: учителей бабушка выписала отличных. И не знаю, во что ей это обошлось, но образование я получила хорошее.

Я толкнула дверь, и та отворилась. Пусто. Пыльно… а вопросом прислуги стоит озаботиться. Гюнтер давно жаловался, что дом приходит в запустение. Прав был… Огонек зажегся по хлопку. Да… помню прекрасно, что все было иначе… кресло похоже на то, в котором любил сиживать дед, но при этом другое. И шкаф. И… книги на полках его… темные обложки, слипшиеся страницы… некогда белые, и видно, что книги эти ни разу не открывали. Их поставили сюда в вялой попытке воссоздать место таким, каким оно было. Зачем? Бабушка моя никогда не отличалась излишней сентиментальностью, а тут…

Я присела. Провела по жирному дереву пальцами.

– Устраивайся, – предложила Диттеру.

Огромный стол. Пресс-папье из яшмы. Коробка со стальными перьями. Листы бумаги, сложенные в шкатулку. Белый речной песок… когда-то белый, а теперь окаменел. Впрочем, на этом столе никогда не было порядка.

Мусорная корзина пуста. А ящики стола заперты. В нижнем дед прятал карамельки. Мне их запрещали, уж не помню по какой причине, главное, что я приходила в его кабинет, доставала ключ…

Я присела у книжной полки и вытащила третью справа книгу. Так и есть, «Подробное описание тварей морских и верных способов их изничтожения, сделанное Петерсом Цимесским во славу Единого бога». Страница двести пятьдесят третья. История о гидре многоголовой, которая в далекие времена Петерса представляла собой немалую проблему… Я помню эту книгу. И гидру с оскаленной пастью. Серое унылое чудовище, которое вовсе не выглядело страшным. И ключ, спрятавшийся между страниц. Здесь он тоже был.

Не в сентиментальности дело, что бы ни думали другие… и если дед занимался запрещенной магией, если… Бабушка бы знала. А дед не такой дурак, чтобы хранить опасные вещи в доме. И потому, что бы ни искали после его смерти, оно находилось не здесь.

Тогда почему бабушка промолчала? Уже потом, когда стало понятно, что срок ее подходит к концу? Она ведь угасала медленно, окруженная целителями и моей неловкой заботой. Она до последнего ворчала, повторяя, что я без присмотра всенепременно пропаду и что не стоит верить тетушкам, как и дядюшкам… Она заставила поклясться, что я не выйду замуж, пока мне не исполнится двадцать три года… и да, эта клятва меня спасла в свое время, но…

Про ключ. И кабинет. И то время… ни слова, ни намека. Хотя… быть может, я как и сейчас, найду в ящике стола лишь пару лакричных карамелек, которые честно делила с дедом? А если и нет, то… стоит ли тревожить прошлое? Похороненное и забытое. Ключ лежал на ладони. А Диттер молчал. Если бы он попросил… или потребовал… именем инквизиции, верного стража интересов короны… если бы… а он стоял, скрестив руки на груди, и молчал. Я вздохнула. И вставила ключ в замок. Повернулся он с немалым трудом, все же времени прошло прилично, а даже хорошие замки нуждаются в смазке. Ящик же выдвинулся легко. Карамельки. Две.

И слезы подступили к горлу. Почему теперь?

– Леди не плачут прилюдно, дорогая, – голос бабушки шелестит ветром. – Даже если очень хочется… особенно, если очень хочется. Запомни, слишком много вокруг тех, кому твои слезы будут в радость.

Я дышала. Снова. И не сразу заметила слегка запылившийся конверт. Конвертов я не помню.

– Вы прочтете или мне стоит? – На сей раз выдержка подвела моего дознавателя. Правда, рук к чужому имуществу он тянуть не стал, что было весьма благоразумно с его стороны.

Стоило прикоснуться к конверту, как на его поверхности пошла мелкая рябь. Запахло полынью и базиликом… значит, проклятье, скорее всего настроенное на ауру… и отнюдь не безобидное.

Я понюхала пальцы. Еще и мертвоягодник? А остаточная аура, стремительно тающая, к слову, и вовсе указывала на то, что проклятье было смертельным. Прелесть какая…

– Сама.

Я отвернулась. И развернула лист.

Здравствуй, дорогая…

Здравствуй, бабушка…

…не скажу, что меня радует необходимость оставить тебе это послание, но иного выхода я не вижу. Ты еще слишком юна и горяча, а я не протяну и года. Мне безумно страшно оставлять тебя, и в глубине души я продолжаю надеяться, что это письмо не попадет в твои руки. Однако здравый смысл и интуиция подсказывают, что время нашей крови истекло.

Наш род всегда умел обзаводиться врагами, но худшими из всех были мы сами.

Сейчас, оглядываясь назад, перебирая события всей своей жизни, я вижу совершенные ошибки, но не могу ничего исправить, как и найти ответа на вопрос, кто виноват.

Мой супруг?

Я знала его заботливым и любящим мужчиной, но мой дед был эгоцентричен, резок и нетерпим к чужим слабостям…

Понимаю. Темная сила. Темная кровь. Темная душа. Подобные нам априори эгоцентричны и нетерпимы, а еще язвительны, злопамятны и изобретательны. Я ничем не лучше деда, разве что возможностей имею немного меньше. Или, правильнее будет сказать, лежат они в несколько иной плоскости.

Пожалуй, если разобраться, то недоброжелателей и у меня отыщется изрядно. Взять хотя бы того аристократишку, который затеял компанию, но не справился. Любит ли он меня за то, что прибрала к рукам и дело его, и семейное имущество? Хотя нет, семейное имущество мне без надобности, с молотка ушло с имением вкупе. Но не умеешь дела вести, не лезь… или вот рабочие с Первой спичечной, куда я закупила новые машины. Нет, машины – это хорошо и выгодно, а сокращение штата на треть – естественный ход, позволяющий быстро окупить затраты, однако…