Всё, что осталось (Записки патологоанатома и судебного антрополога) - Блэк Сью - Страница 30

Таким образом, благодаря мужчине, скончавшемуся больше ста лет назад, возникла удивительная дружба двух людей, никогда не встречавшихся лично, а третий человек на закате дней снова обрел интерес к жизни, что можно считать настоящим чудом. Вне всякого сомнения, среди нас встречаются личности такого масштаба, что даже из могилы могут влиять на жизни людей. Скелеты — это не просто пыльные иссушенные реликты; это человеческие истории, которые иногда сохраняют достаточно влияния, чтобы воспламенять воображение ныне живущих.

В Ираке, после второй войны в заливе, по-прежнему находясь под впечатлением от истории генерала Чесни, я как-то сидела на берегу Евфрата (при этом меня охранял, ни больше ни меньше, целый батальон королевской артиллерии — еще одно совпадение из тех, что мне так нравятся). Внезапно, сама того не ожидая, я обратилась к старшему офицеру: «А в королевской артиллерии есть благотворительный фонд?» Я понятия не имела, откуда возник этот вопрос, и сама страшно удивилась, когда он вдруг сорвался с моих уст. Очаровательный молодой человек ответил, что фонд, безусловно, имеется. Далее он начал с энтузиазмом рассказывать об отличной работе, которой занимается благотворительный фонд, а тем временем отчетливый голос в моей голове велел мне продолжать свои исследования и, возможно, даже написать книгу о роли этого человека в истории. Может быть, однажды я так и сделаю, а гонорар передам в благотворительный фонд королевской артиллерии. Уверена, Фрэнсис меня бы одобрил.

Должна признать, что я немного увлеклась моим коротышкой-ирландцем, и то, что началось как простой интерес, превратилось в легкую манию: однажды я заставила всю семью поехать на каникулы в Ирландию, чтобы побывать у него на могиле, и в бинокль, с дальнего расстояния, посмотреть на дом, который он построил собственными руками. К счастью, у меня очень понимающий муж, который смирился с тем, что в нашем браке нас трое.

Расположение карьера Далмагэрри, трассы А9 и сгоревшей машины Рене Макрей.

Насколько не были бы увлекательны археологические раскопки, мое сердце принадлежит нынешнему времени — я предпочитаю решать современные загадки, помогая устанавливать личность покойного и находить улики против тех, кто виновен в смерти другого человека или причинении ему тяжелого ущерба. Мне важно отыскивать ответы, которые помогут скорбящим родственникам, а прокурору дадут основания привлечь виновника к суду, либо снимут несправедливые обвинения.

В студенчестве, погрузившись в мир давно усопших и осознав, что он мне не слишком интересен, я двинулась дальше, стремясь к большей связи с реальностью и к открытиям, которые будут меня ждать с каждым следующим шагом.

Я никогда не хотела работать с живыми. Хоть я и признаю важность такой работы и глубину удовлетворения, которое получаешь, исцеляя больных, в глубине души мне всегда казалось, что с живыми пациентами куда больше проблем, чем с трупами. Будучи наполовину одержимой порядком, а наполовину — трусихой, я решила, что односторонние отношения подойдут мне больше — иными словами, предпочла работу, где вопросы буду задавать только я.

Выбери я медицину, то наверняка при первой же ошибке, негативно сказавшейся на чьем-то здоровье или ускорившей чью-то кончину, я тут же подняла бы белый флаг. Я лишилась бы всякой уверенности в своей способности принимать решения и сочла бы свое вмешательство опасным для пациентов. Кто-то скажет, что именно так и следует рассуждать врачу, но я просто не смогла бы работать дальше, если бы сочла, что могу причинить кому-то вред. Поэтому, думается, правильный путь был мною выбран еще в школьные годы. Работать только с покойными: сначала в мясной лавке, потом в морге.

Судебные антропологи, конечно, тоже порой совершают ошибки. Только в наивных телешоу CSI яйцеголовые ученые в конце неизбежно торжествуют. На самом деле в нашей памяти куда более отчетливо запечатлеваются воспоминания о случаях, которые поставили под вопрос нашу репутацию или так и остались нерешенными — случаях, когда мы чувствуем, что могли бы сделать больше. Это, в частности, дела, в которых, сколько бы усилий мы ни приложили, личность безымянного трупа так и не удается установить, либо те, где не удается обнаружить тело пропавшего, который практически наверняка мертв. Если круг не замыкается, остается ощущение незавершенности. Такие дела словно укусы на коже — сколько не чеши, продолжают зудеть, пока отгадка не будет найдена.

Я не представляю, что может быть страшней, чем не знать, где находится любимый человек или что с ним произошло. Он жив и здоров? Или случилось нечто ужасное? Может, он умер и лежит где-то на пустоши, вдали от человеческих глаз, или его специально закопали в какую-то безымянную яму в земле? Эти мысли терзают всех родителей, братьев, сестер, детей, родственников и друзей пропавших.

Скорбь — наш ответ на любую потерю, не только на официально подтвержденную и засвидетельствованную смерть, и для тех, кто не знает, жив их близкий или умер, ее груз особенно тяжел. С ней они засыпают вечерами и просыпаются по утрам, а порой не расстаются даже во сне. С течением времени некоторым из них кажется, что ее острота слабеет, но тут, без предупреждения, чье-то имя, дата, фотография или музыка снова бросают их в черный водоворот, заставляя перебирать все кошмарные варианты. Для человека характерен такой двоичный процесс, с колебаниями от «ориентации на утрату» к «ориентации на восстановление». Супруги, у которых пропал ребенок, как-то сказали мне, что живут в каком-то «заикающемся» мире. Ты проигрываешь в голове одни и те же жуткие сценарии, которые идут по бесконечному кругу, и никак не можешь вырваться из него.

Сложно представить и острое, неизбывное чувство утраты, с которым сталкиваются родные тех, чьи тела так и не были обнаружены. Даже зная наверняка, что человек мертв, они все равно не могут до конца принять этот факт. Семьи людей, сгоревших в пожаре, жертв авиакатастроф или природных катаклизмов могут продолжать надеяться, что тело еще будет найдено, и это только усиливает их горе.

Вот почему судебные антропологи обследуют каждый фрагмент человеческих останков, каким бы крошечным он ни был, пытаясь любыми средствами его идентифицировать.

Случай с жертвой пожара в Шотландии иллюстрирует, как наше вмешательство превращает безымянные останки в тело конкретного человека, которое можно похоронить и дать ему покоиться с миром. Одинокий домик был полностью уничтожен пожаром, который бушевал примерно час до того, как кто-то из фермеров заметил вдалеке пламя и вызвал пожарную бригаду. К моменту, когда пожарные добрались туда со станции, находившейся в двадцати милях, по узким извилистым проселочным дорогам, дом лежал в руинах. Крыша обвалилась, и черепица вперемешку с обугленным содержимым чердака накрыла все слоем мусора в три фута глубиной.

Пожилая дама, жившая в домике, любила пропустить стаканчик-другой и много курила. Нам сообщили, что зимой, чтобы не мерзнуть, она обычно спала на раскладном диване в гостиной, которая обогревалась угольным камином, горевшим день и ночь. Мы собрали планерку и решили, что останки следует искать возле каркаса дивана. Когда пожарные подтвердили, что мы можем безопасно войти внутрь, и передали нам план примерной расстановки мебели в комнате, мы придумали, как наиболее безопасно подобраться к дивану, не потревожив остальные улики. Надев белые костюмы, превратившие нас в телепузиков, черные резиновые сапоги, щитки на колени и двойные нитрильные перчатки, мы на четвереньках поползли вдоль стены к центру комнаты, расчищая себе путь щетками и лопатками, и выискивая сероватые обломки — именно так выглядят после пожара человеческие кости.

Работа продвигалась медленно: внутреннее пространство дома было все еще сильно задымлено и затоплено водой, оставшейся после тушения пожара; мусор местами продолжал дымиться и был горячим на ощупь. Лишь через два часа мы добрались до каркаса дивана у восточной стены и осторожно стряхнули обломки, упавшие на него, но внутри каркаса человеческих останков не обнаружили. Мы обратили внимание, что диван не был разложен, а это означало, что женщина, жившая в доме, не спала там в момент начала пожара.