Уинтер-Энд - Рикардс Джон - Страница 29

Дверца не заперта, и я, быстро оглядевшись вокруг, открываю ее. Наклонившись над одеялом, я приподнимаю один из его углов, затем сдергиваю его, чтобы увидеть то, что скрыто под ним. Одежда. Белая. Плотная хлопчатобумажная блуза, похожая на форменную. С именной табличкой из синей пластмассы.

До появления команды криминалистов проходит больше часа, а еще через полчаса я понимаю, что могу уехать. Пусть теперь они выполняют свою работу — дотошно осматривают «тойоту» и землю вокруг нее. По имеющимся у них сведениям, эту машину угнали в Огасте за несколько дней до убийства Анджелы Ламонд. Когда я захожу за сигаретами в магазин на Центральной улице, небо начинает быстро темнеть. У меня уже почти не остается времени на то, чтобы приготовиться к свиданию. Чтение документов придется отложить.

Я выхожу из магазина и сталкиваюсь с репортером «Бангор дейли ньюс».

— Мистер Рурк! — восклицает он и подскакивает ко мне, точно терьер к хозяину. — Можно задать вам пару вопросов?

— Конечно. Задавайте. Только быстро.

— Этот сбежавший заключенный, Николас. Как вы считаете, возможно ли, что он снова появится там, где его арестовали?

— Это с какой же стати?

Репортер пожимает плечами:

— Если именно он убил и Анджелу Ламонд, и Генри Гарнера, не существует ли риска, что он наметил себе в жертвы и других проживающих здесь людей?

Я отпираю дверцу машины.

— Это уж вы у него спросите — или подыщите себе в консультанты какого-нибудь психа. Вы задаете вопросы, на которые я ответить не могу.

— Ну хорошо, мистер Рурк, — говорит он, когда я открываю дверцу. — Еще один вопрос, последний. Нас интересует и эмоциональная сторона этой истории. Как сказывается расследование лично на вас?

— Вы, собственно, о чем?

Репортер пожимает плечами.

— Нам известно, что однажды напряжение, связанное с вашей работой, оказалось для вас непосильным, — говорит он. — Не могли бы вы провести сравнение того случая с этим?

— Я не хочу обсуждать эту тему, — отвечаю я и усаживаюсь за руль. Кулаки у меня чешутся, однако я говорю себе, что он не сказал ничего, что позволило бы дать ему в морду. — Не лезьте не в свое дело, черт бы вас побрал.

— Ну перестаньте, мистер Рурк. Такой подход к этой истории очень понравился бы нашим читателям.

— Может быть. Да только в гробу я их видал, ваших читателей. А теперь самое лучшее для вас — убраться отсюда.

Похоже, сказанное мной нисколько его не смутило.

— Вы угрожаете мне, помощник Рурк? — удивляется он.

Я молча захлопываю дверцу, мысленно ругая себя за то, что вспылил. Не стоил он того, говорю я себе, включая зажигание и направляя машину к удушливым миазмам безмолвия, в которых купается «Краухерст-Лодж».

Время уже к восьми, а я почему-то ощущаю себя еще более издерганным, чем пару часов назад. Разумных причин у этого ощущения нет, тем не менее оно никуда не уходит: легкое напряжение каждой мышцы, натянутость каждого нерва. Остается только надеяться, что вечер, проведенный в обществе Джеммы, прогонит его.

Как и в прошлый раз, она открывает дверь, не дав стихнуть звонку. Сегодня на Джемме хлопковая блузка и синие брюки в обтяжку — и то и другое подчеркивает гибкость ее тела. Она целует меня, вешает мою куртку на крючок, проводит в гостиную. Дом ее чист и опрятен, и, как и в моей квартире, здесь явственно отдает одиночеством. Разного рода мелочи, обычно накапливающиеся у супружеских пар за годы совместной жизни, — фотографии, сувениры, подарки — в нем отсутствуют.

Я прохожу следом за Джеммой на кухню и ставлю на разделочный стол, рядом с миской салата, бутылку вина — хорошего, как я надеюсь.

— Как ты догадался, что потребуется именно красное? — спрашивает она, заглядывая в духовку. Оттуда вырываются ароматы розмарина и чеснока.

— Ну, вообще-то я едва не купил и белое тоже, но решил, что ты подумаешь, будто я склонен к излишествам. Что там, в духовке?

— Жареный барашек по-итальянски. Ты ведь любишь баранину, правда?

— Люблю, — отвечаю я. — А запах какой!

Мы выпиваем по бокалу вина, болтаем о том о сем — разговор наш начинается с того места, на котором мы прервали его вчера. Я замечаю в сушилке кофейную чашку с эмблемой «Патриотов».

— Не знал, что ты поклонница футбола, — говорю я.

— А, ты о чашке. Не такая уж и поклонница. Чашку мне подарили. А ты любишь футбол?

— Расследовал как-то раз дело, связанное с обслуживающим персоналом бостонской команды, и получил за это пару дармовых билетов. Но до конца игры досидеть не смог.

Джемма протягивает мне тарелки, вглядывается в мое лицо, — похоже, ее насторожила резкость, с которой я произнес последнюю фразу.

— Все-таки, — говорит она, — иметь в послужном списке такое расследование, наверное, хорошо. В Бостоне оно, должно быть, получило широкую огласку.

— Широкая огласка — это не такая уж и радость. Чертовы репортеры. — Я рассказываю о моем разговоре с малым из «Бангор дейли ньюс», о намеке, который он себе позволил. От одной только мысли о нем я закипаю, меня бросает в жар, кожу начинает покалывать, точно иголочками. — Фактически он сказал, что я не выдерживаю напряжения и, того и гляди, сломаюсь. Сукин сын!

— Такая у него работа. Да не так уж и много он сказал.

— Ну, сейчас оно, может, так и выглядит, но в ту минуту ощущалось совсем иначе. Сволочь!

Джемма пожимает плечами, резкая смена моего настроения явно удивляет ее.

— Скорее всего, он не имел в виду ничего дурного.

— По-моему, они просто не понимают, что это такое! — Я, уже утратив способность сдерживать гнев, едва не срываюсь на крик. — Я по нескольку часов кряду общался с психопатом. После приезда сюда я тратил все свободное время на чтение полицейских рапортов и отчетов. Затем мой подозреваемый сбегает прямо у них из-под носа, и все они смотрят на меня так, точно это моя вина. И не устают повторять, что я, похоже, сломался. Если бы они не грызли мне спину и оставили, к чертям собачьим, в покое, все было бы хорошо.

— Они просто встревожены. А ты выглядишь немного…

— Немного что? И ты начинаешь петь ту же песню? Вот и Дейл приставал сегодня ко мне, твердил, что мне не стоит принимать лекарства. Как будто он что-нибудь в этом понимает!

Взгляд Джеммы становится растерянным:

— Алекс, что с тобой? Я всего лишь сказала, что мне тревожно за тебя. Прости, если тебе это неприятно.

— Тревожно за меня? Это почему же? Ты думаешь, со мной что-то неладно? Встаешь на их сторону, так, что ли?

— Вообще-то да, — отвечает Джемма. — Слышал бы ты себя сейчас!

— А, тебе не нравится то, что я говорю?

— Мне не нравится, как ты это говоришь! — быстро-быстро моргая, отвечает она.

Я вижу, что она озадачена и испугана, но мне на это уже наплевать.

— А как, по-твоему, я должен говорить? Покажи, я послушаю, — рычу я.

— Алекс, перестань.

— Перестать? Да, конечно, почему бы и нет? Перестать тревожить тебя, чтобы ты перестала меня доставать. Хватит с меня твоей чуткости и заботы! Спасибо за прекрасный вечер! Всего наилучшего!

С этими словами я вылетаю из ее дома, оставив позади сбитую с толку женщину со слезами на глазах, женщину, которую я обидел до глубины души, уж в этом я нисколько не сомневаюсь. Когда я добегаю до конца подъездной дорожки, приступ безумия заканчивается. Я прислоняюсь к машине, утыкаюсь лбом в ее крышу и пытаюсь понять, что за чертовщина на меня накатила. Мне следует вернуться в дом и извиниться. Но поверит ли она в искренность моих извинений? И кому от них станет легче?

Я забираюсь в машину, сообразив при этом, что моя куртка осталась висеть в прихожей Джеммы. На мне одна лишь рубашка с короткими рукавами, мне холодно, но, пожалуй, это самое малое, чего я заслуживаю. Я бросаю последний взгляд на ее дом, включаю мотор и уезжаю.