Коллекция (ЛП) - Литтл Бентли - Страница 53

Монтейт.

У Барбары есть любовник? У нее была интрижка?

Это его сильно беспокоило, и впервые он пожалел о том, что заболел в этот день, раньше ушел с работы и пришел домой, пока Барбара отсутствовала.

Он встал, ненавидя себя за свои подозрения, но не в силах заставить их исчезнуть, и прошел через кухню к телефону, висящему на стене рядом с дверью. Он снял трубку, достал из-под нее записную книжку и начал просматривать страницы. Под буквой «М» не было «Монтейт», поэтому он прошелся по всему алфавиту, по всей книге, чтобы узнать, не является ли Монтейт именем, а не фамилией, но опять же ему не повезло.

Конечно, рассуждал он. Если бы Монтейт был ее любовником, она бы не записала его имя, адрес и номер телефона там, где он мог на него наткнуться. Она бы спрятала его, держала бы его в секрете.

Ее дневник.

Он закрыл записную книжку, и некоторое время стоял неподвижно. Это был серьезный шаг, который он должен был обдумать.

Ревнивое воображение и необоснованная паранойя вот-вот должны были привести его к вторжению в личную жизнь жены. Он собирался разрушить доверие, которое существовало между ними на протяжении пятнадцати лет… что? Ничего. Одно непонятное слово.

Монтейт.

Он оглянулся на стол, на лист бумаги, лежащий сверху.

Монтейт.

Слово терзало его, отдавалось эхом в голове, хотя он еще не произнес его вслух. Он все еще думал, не решил, что делать, когда ноги несли его в гостиную… через гостиную… в зал… по коридору.

В спальню.

Решение было принято. Он шагнул по бежевому ковру и открыл единственный ящик тумбочки, стоящей около кровати со стороны Барбары. Достал маленький розовый дневник и открыл книгу на первой странице, почувствовав лишь кратковременный укол совести. Она была пуста. Он перевернул следующую страницу — пусто. И следующую — тоже пусто.

Он быстро перелистывал страницы, видел только пустоту, только белое. Потом что-то привлекло его внимание. Он остановился, перевернул страницы обратно.

В середине дневника по центру страницы было написано аккуратнейшим почерком Барбары одно двухсложное слово.

Монтейт.

Он захлопнул книгу и бросил обратно в ящик. Он глубоко вздохнул, наполненный гневом и неопределенным, необоснованным чувством, которое было похоже на страх.

У нее была интрижка.

Монтейт был ее любовником.

Он думал о том, чтобы поговорить с ней о своих подозрениях, расспросить о Монтейте — кто он такой, где она его встретила. После всех обсуждений, после всех споров, после всего, что он говорил на протяжении многих лет, он не мог признаться, что шпионил за ней, не мог позволить себе даже видимость вторжения в ее личную жизнь. Он не мог признаться, что что-то знал. С другой стороны, может, она хотела, чтобы он узнал о ее неосторожности, может, она хотела, чтобы он прокомментировал это, может, она хотела увидеть его реакцию. В конце концов, она оставила бумагу на столе, где он наверняка ее найдет. Разве не разумно было предположить, что она хотела, чтобы он увидел записку?

Нет, он пришел домой раньше, чем должен был. Если бы это был обычный день, к тому времени, как он вернулся с работы, она бы убрала и спрятала ее где-нибудь.

У Эндрю болела голова, и его слегка тошнило. В доме вдруг стало жарко, воздух стал душным, и он поспешил из комнаты. Он не хотел снова проходить через кухню, не хотел видеть эту записку на столе, поэтому вместо этого повернул к задней части дома, пройдя через комнату отдыха в гараж. Он стоял прямо в дверном проеме, благодарный за прохладную затемненную атмосферу. Он закрыл глаза, глубоко подышал, но воздух, который он вдохнул, был не таким чистым и свежим, как он ожидал. Вместо этого, был запах разложения, вкус чего-то гнилого. Он открыл глаза, потянулся к выключателю и щелкнул его.

Мертвый сурок висел на открытой балке в дальнем темном углу гаража.

Сердце Эндрю замерло, и он почувствовал первые порывы страха в груди. Ему хотелось вернуться в дом, в спальню, даже на кухню, но, с трудом сглотнув, он заставил себя двигаться вперед. Он пересек открытое пустое пространство заляпанного маслом бетона и остановился перед дальним углом. Вблизи он увидел, что сурок задушен шпагатом, который был обернут вокруг сжатого горла и привязан к балке. Сотни крохотных мошек ползали по трупу животного, их черные булавочные тельца и прозрачные крохотные крылышки двигались между отдельными волосками сурка и создавали иллюзию жизни. Насекомые группировались в растущие черные колонии на белых затуманенных глазах, копошились вокруг мелких зубов и высунутого из открытого рта языка.

Желчь подступила к горлу Эндрю, но он заставил себя не блевать. Он уставился на мертвое животное. Было что-то странное в обесцвеченной нижней половине трупа, но он не мог видеть, что это было из-за угла, под которым он висел. Затаив дыхание от вони гнили, он сделал еще один шаг вперед.

Часть нижней поверхности сурка была выбрита и на прозрачной розовато-белой коже вырезана буква М.

Монтейт.

Это был Монтейт? Мурашки побежали по рукам Эндрю. Эта мысль казалась правдоподобной, но в каком-то безумном, иррациональном смысле и он не мог придумать логического обоснования для такого предположения. Сурок по имени Монтейт? Зачем Барбаре такое животное? И зачем ей убивать его и калечить? Зачем ей писать его имя в дневнике, на бумаге?

Он попытался представить, как Барбара в пустом гараже обвязывает шпагат вокруг шеи сурка, поднимает извивающееся, кричащее, дерущееся животное в воздух, но не смог.

Насколько хорошо он знал свою жену? Задумался он. Все эти годы он целовал ее на прощание утром, когда уходил на работу, целовал по ночам, когда возвращался, но на самом деле никогда не знал, чем она занималась все остальное время. Он всегда предполагал, что она занималась домашними делами — готовила, убиралась, ходила по магазинам — но он никогда не пытался выяснить распорядок ее дня, чтобы действительно узнать, что она делает, чтобы занять свое время тогда, когда они не были вместе.

Теперь он чувствовал себя виноватым за ее молчаливую банальную жизнь. Негласно, но он принимал решения, полагая, что его время, его жизнь, важнее ее. Он представлял себе, как она каждый вечер надевает фальшивое лицо во время его возвращения домой, притворяясь, что она счастлива с ним, что все в порядке, в то время как ее одиночество днем становилось все более замкнутым, все более удручающе бессмысленным.

Настолько бессмысленным, что она обратилась к жертвоприношению животных?

Он уставился на кишащего насекомыми сурка, на вырезанную на его нижней поверхности букву М. Что-то было не так с этой ситуацией. Чего-то не хватало. Что-то не вяжется.

Он сплюнул. Запах стал невыносимым, он чувствовал его во рту, чувствовал в легких и, широко открыв большую дверь, чтобы проветрилось, выбежал из гаража и проблевался. Остановившись у начала подъездной дорожки, он сделал несколько глубоких, очищающих вдохов и выдохов, затем подошел к поливочному шлангу, попил и сполоснул лицо и голову холодной водой с резиновым привкусом. Вода стекала по его волосам. Наконец, встряхнув головой, он закрутил кран.

Именно тогда он и увидел улиток.

Они лежали на потрескавшемся участке тротуара рядом со шлангом, и они были мертвы. Он присел на корточки. Барбара, очевидно, насыпала соль на трех улиток, которых нашла в саду, и разместила этих трех растворяющихся существ на тротуаре в вершинах грубого треугольника. Две раковины были теперь совершенно пусты, содержимое вытекло, их черные отверстия были обращены в стороны, и высыхающая слизь, которая когда-то была их телами, растеклась по бетону амебообразными узорами. Третья улитка еще не полностью растворилась и представляла собой массу зеленоватых пузырьков.

С английской булавкой, продетой через центр.

Андрей толкнул пальцем третью раковину, присмотревшись поближе. Розовый пластиковый конец булавки резко выделялся на фоне коричневой раковины и зеленого пузырящегося тела. Он встал. У него никогда не было большой любви к улиткам, он даже сам сыпал на них соль в детстве, но он никогда не был настолько жестоким, чтобы насадить одно из существ на булавку. Он не мог понять, почему Барбара прилагала особые усилия, чтобы пытать одного из них, какое удовольствие или цель она может получить от такого действия.