Зенит Левиафана. Книга 2 (СИ) - Фролов Алексей - Страница 53

Пересвет вновь обернулся через плечо, его глаза забегали по толпе, но вскоре остановились, когда он увидел Дару и Уйку с детишками. Женщины не знали языка англичан, но у беды есть одно важное свойство — когда она общая, то любые границы — условны. Они выглядели уставшими, как и все вокруг, но искренне улыбались, обмениваясь с женщинами из Роанока какими-то знаками. Карн не видел этого, но знал, что это видит Пересвет.

— Это не просто люди, — он взял мальчика за второе плечо и развернул к себе. — Это твои люди, Пересвет. Понимаешь?

— Понимаю, — серьезно кивнул тот. — Это мой род.

— И ты единственный мужчина среди них, — голос Карна стал глубже, проникновеннее. Похоже, он кое-чему научился у Мидаса, сам того не зная.

— Мне двенадцать, — качнул головой Пересвет. — Еще два года…

— Не важно, — перебил его Карн. Он видел, что пареньку не нравится признавать себя ребенком, однако традиции родного народа были для него незыблемы. Карну подумалось, что в его времени молодым людям не хватает именно этого.

— Сейчас ты — мужчина, несмотря на возраст, — продолжил он. — Ты вынужден стать им раньше срока. Я знаю, что ты чувствуешь. Мне тоже пришлось стать мужчиной раньше, чем я того хотел, как раз в твоем возрасте. В моем мире все устроено иначе, но… это тоже было непросто.

Он замолчал, ненароком воскресив воспоминания, что навсегда останутся для него самыми черными, самыми страшными и ненавистными мгновениями его жизни.

Мальчик не посмел нарушить тишину, почувствовав смятение Карна. Между ними устанавливалась связь, тонкая, но ослепительно яркая нить, которая протянулась меж двух аур. Благодаря этой связи Пересвет успокаивался, его сердечный ритм замедлялся, возбуждение от осознания близости битвы проходило.

— Разница в том, что я тогда остался один, — Карн не совсем понимал, почему говорит это. Он собирался сказать Пересвету совсем другое, но уже не мог остановиться. — А у тебя есть те, о ком ты должен позаботиться. И чего бы ты ни хотел, куда бы ни шел, ты не должен забывать о них. Не должен оставлять их, понимаешь? Потому что никто не защитит их, если рядом не будет тебя.

Пересвет вновь обернулся и внезапно Карн увидел то, что должен был увидеть давным-давно. Слова мальчишки насчет рода следовало трактовать буквально — он был сыном Дары. Карн не понял этого сразу, потому что их отношения… Дара проявляла к нему нежность и заботу, но не было и намека на сюсюканье, какое он привык видеть по отношению к двенадцатилетним детям в своем времени. У женщины на руках был маленький ребенок и львиную долю материнского тепла она отдавала ему, справедливо полагая, что ее старший сын уже достаточно взрослый. Пересвет же принимал это как данность.

Карн никогда не видел подобного между родителями и детьми. Их любовь, их связь была настолько прочной и инстинктивной, что не требовала никакого внешнего проявления. Теперь он отчетливо это понимал. А еще понимал, что Уйка тоже приходится родственницей Даре, но — дальней, на уровне троюродной сестры.

— Я понял, — сказал, наконец, Пересвет. Его тон изменился, он был по-прежнему твердый и резкий, но в нем уже не было той решительности, что двигала мальчишкой минуту назад. — Но если я не пойду на врага, враг придет ко мне, и тогда мы будем сражаться уже на моей земле, а значит род может пострадать. Так… так говорил отец.

— Он верно говорил, — Карн коснулся щеки мальчика и невольно улыбнулся, ощутив как по пальцам и запястью заструилось легкое тепло. Детская наивность в нем мешалась с совсем не детской мудростью. — Но сейчас есть, кому сражаться. А вот успокоить твою мать и младшего брата — некому.

На мгновение глаза Пересвета расширились. Он не помнил, чтобы говорил Карну, кем ему приходится Дара. Но на смену удивлению тут же пришло восхищение. Мальчишка видел перед собой слепого воина, который поражал страшных чудовищ одним движением руки и знал все об окружающих. Разве мог он не поверить такому герою?

Пересвет кивнул и сделал то, чего Карн никак не ожидал. Мальчишка порывисто и крепко обнял его, а потом отступил и, бросив короткий взгляд на Мидаса, побежал к остальным.

Фригийский царь не стал ничего спрашивать, он слышал лишь обрывки разговора, но у него не было времени уточнять, что именно Карн сказал мальчишке.

Вместе с каинитом и Лейном они двинулись вверх по пологому склону, на вершине которого над переплетенными кронами поднимался дым. Горело не меньше дюжины костров, тугие сизые колонные странным образом переплетались между собой, образуя причудливые пластичные фигуры, которые просто не могли сформироваться сами по себе.

К их удивлению, город дусгэйовэх окружала высокая — не меньше трех метров — каменная стена, выложенная из идеально подогнанных плит песчаника. Все плиты имели разный размер, но Мидас уже видел такую кладку. Древние народы Земли использовали ее в местах с повышенной тектонической активностью, так стены получались устойчивее, чем если выложить их из одинаковых блоков.

По верхнему краю стены тянулись ряды вписанных в равносторонние квадраты символов, напоминавших иероглифы майя. Мидас знал письменный язык всех мезоамериканских цивилизаций, но эти знаки были схожи с майянскими лишь общей стилистикой — логограммы имели силлабический тип. В сумме они складывались в бессмысленную тарабарщину, возможно — какой-то диалект. А может — целенаправленное искажение.

Но что действительно удивило фригийского царя, так это отсутствие дозорных. Входная арка даже не имела ворот, через нее можно было рассмотреть большой квадратный двор и низкие каменные постройки без окон. У противоположной стены, по ту сторону двора, располагалось высокое ярусное строение наподобие зиккурата, однако его верхняя часть была совершенно плоской. На ней стоял исполинский трон из черного гранита, а на троне восседал человек могучего сложения.

Они медленно двинулись к входной арке, вошли в нее. Теперь удалось рассмотреть новые детали. На площади перед зиккуратом в огромных каменных чашах полыхали костры, действительно — двенадцать. По периметру каждой чаши размещались четыре вертикальные плиты. К плитам ржавыми цепями были прикованы обнаженные люди — мужчины, женщины и даже дети. Все они были мертвы, их тела изобиловали резаными и рваными ранами, у некоторых были раздроблены конечности и черепа, кому-то вырвали глаза и языки.

Вокруг жертвенников (а как иначе назвать этот кошмар?) сидели люди, причем в строгом порядке — образовывая пересекающиеся спирали и концентрические круги. Они раскачивались из стороны в сторону, обхватив друг друга за руки и плечи, их головы были запрокинуты к небу, глаза широко открыты.

По сторонам от зиккурата на плоских возвышениях стояли исполинские барабаны. Голые загорелые мужчины с перекатывающимися от напряжения мускулами, измазанные кровью и нечистотами, били в них все подряд — руками, ногами и головами. Их действия казались хаотичными, однако звуки сплетались в едва уловимую мелодию. Зловещую, не предвещавшую ничего, кроме боли и страданий.

Каинит склонил голову на бок. Лейн подумал о том же и сделал два шага назад, выходя за ворота. Постоял мгновение за пределами города и вернулся обратно. Он мотнул головой, переводя взгляд с вампира на Мидаса. Что ж, вот вам еще одна загадка — внутри барабаны звучали довольно громко, но за пределами каменных стен их вообще не было слышно.

Карн улавливал отголоски мыслей своих спутников, но и без того отчетливо видел, что город накрыт багряным энергетическим куполом, который экранирует его от внешнего мира. Однако, судя по структуре купола, экранирование — своего рода побочный эффект. Первоочередная задача барьера — не выпускать за пределы каменных стен накапливаемую энергию.

А внутри слепая, дикая мощь закручивалась в вихри, вздымалась океанскими волнами, бурлила, точно закипающая кровь. Карна начало мутить, когда он проследил источник этого безумия.

Людей, прикованных к каменным плитам, не просто убивали. Их пытали перед смертью, агония обреченных длилась часами и даже днями. Умелые экзекуторы истязали тело и душу, обращали разум против собственной плоти и умерщвляли ее самыми ужасными и бесчеловечными методами.