Война (СИ) - Гордон-Off Юлия - Страница 3

Вообще, Николай, как и большинство офицеров эскадры, искренне радовался этим выходам. Находиться на острие наших дальневосточных рубежей и не почувствовать нарастание политической напряженности было невозможно. Тем более, что с трудом преодолевшие Великий Сибирский путь газеты приносили самые запутанные новости, а прибывающие раньше европейские газеты вносили в без того непонятные факты свою дополнительную путаницу. В результате штаб эскадры фонтанировал распоряжениями и приказами с такой частотой, что иногда просто успеть прочесть их все — было серьёзной задачей. Не отставали от начальника над эскадрой, командование порта, младшие флагманы, а ведь все перечисленные ещё и репетовали приказы морского министра, ГМШ и наместника. Словом, последние пару недель ежедневно с утра в зависимости от места нахождения Старка или наместника кавалькада адмиральских катеров отваливала от пристани у штаба или борта "Петропавловска" и развозила начальство по стоящим на внутреннем рейде кораблям. Где каждый устраивал очередную "инспекцию", если быть честными, то скорее делал вид своей ужасной занятости и деловитости, подобно нерадивой хозяйке перед приходом гостей из-за своей нерадивости неспособной использовать оставшиеся минутки для наведения окончательного лоска, а устраивает паническую суету, для обозначения своей всеобъемлющей подготовки. Если несколько первых визитов вызвали на палубах нервозный ажиотаж, то уже к концу недели появление очередного адмирала на борту не волновало уже никого, кроме назначенной вахты и караула. "Новику", как и всему отряду ближней разведки, повезло, отчего-то их минула львиная доля начальственного внимания. Только по разу на палубе отметились Старк и Алексеев, а вот броненосному отряду выпало во всём объёме. К вечеру по результатам инспекций на борт доставлялись порой исключающие себя приказы, к примеру: одновременно и немедленно всем пополнить угольные ямы до полного и при этом разгрузить оставив только половинный запас кардифа…

Но по порядку. После сентябрьских эскадренных маневров вдруг заметили, что "Новик" до сих пор в викторианской окраске**, что было отражено пунктом в итогах маневров и нам приказали перекрасить корабль в шаровый цвет. Действительно на фоне других кораблей мы с "Аскольдом" единственные оставались в белых бортах и с жёлтыми трубами. С учётом наших размышлений о возможностях по маскировке, серый-шаровый у нас оказался самым светлым на эскадре. В те времена шаровый цвет кораблей был темнее милицейской шинели, у нас же цвет вышел почти как у знакомых мне кораблей конца двадцатого века. Вообще, бело-жёлтая попугайская окраска военного корабля была для меня дикой с самого начала, но оказалось, что я к ней уже привыкла, и теперь было даже жаль её закрашивать. Ещё, возникла некоторая трудность с тем, что раньше мы с Клёпой видели "Новик" издали, а теперь он терялся на фоне остальных в гавани. В частности, именно это послужило тому, что мы уговорили на самый светлый вариант серого, да и при маскировке такой оттенок был предпочтительнее почти чёрного, если не иметь ввиду тёмное время.

Машенька почти освоилась в Артурском госпитале в качестве сестры милосердия, в те времена градации и профессиональное деление медицинских работников была совсем не такой, как я привыкла***. Настенька написала, что получить направление на работу в Артурский госпиталь ей не удалось и это её чрезвычайно расстроило. Наши контакты с казаками по линии хорунжего Некрасова и Феофана продолжились вполне успешно. В частности, нам охотно пошли навстречу, когда мы закинули удочку по поводу охраны Машеньки, особенно в свете предстоящей войны, а как раз среди занятых реальным делом никто не сомневался в приближении войны, как и не пыжились шапкозакидательскими лозунгами. Казаки охраны дороги фактически уже не первый год находились в условиях постоянной необъявленной войны с хунхузами и как противников их оценивали весьма трезво, тем более, что во время стычек они видели постоянное усиление их организованности и явное присутствие кукловодов за спинами этих "бандитов-голодранцев". Так, что теперь посменно один казак или два, когда Адриян отсутствовал, были рядом и обеспечивали присмотр и охрану. Не стоит упускать ещё и казачек с казачатами, что жили по соседству, ведь это не один десяток пар весьма приметливых глаз. Так, что хоть немного спокойствия за свои тылы мы с Николаем получили.

Среди прочих новостей из столицы мелькнуло известие, что государь крайне недовольный действиями МИДа в японском вопросе отстранил от должности министра графа Ламсдорфа, но начатое не доделано, так как новый министр не назначен, а функции его временно на себя взял Император, может, лучше бы оставил старого. Что-то в столице произошло с реорганизацией особого комитета по делам Дальнего Востока, но что именно и почему из отрывочных намёков так и не прояснилось. Отчётливо ясно, только, что столицу лихорадит, а почему и как неизвестно. Тучи политического напряжения продолжали сгущаться.

Я тупо продолжала нарабатывать навык и опыт полётов с Клёпой. Поначалу всё ограничивалось только возможностью наблюдения её глазами и наработки использования расширенных возможностей её зрения, особенно в условиях тёмного времени. Здесь возникли неожиданные сложности, ведь я не добивалась достаточно глубокого слияния, а ночью скопа не летает, ну, не нужно ей это и всё. Как бы не было замечательно ночное зрение, но увидеть в воде рыбу нельзя, разве только плёски всплывших, но времени на атаку такой рыбы не остаётся, то есть толку, от наблюдения плеснувшего рыбьего хвоста — ноль без всяких палочек. А посему пришлось пойти на более глубокое слияние с птицей и фактически начать летать самой, а это оказалось сначала неимоверно трудно, а потом захватывающе прекрасно. Грубо говоря, я хлебнула наркотик чувства свободного полёта и пропала, потому, что это не передать словами и даже не знаю с чем из своего жизненного опыта полученные ощущения можно сравнить. Поначалу мы просто вместе летали на охоту, я училась чувствовать все нюансы полёта, управления крыльями, хвостом, изгибами тела и шеи, всё участвует в полёте и, особенно, в маневрировании, а уж освоить и адаптировать под своё восприятие птичье чувство пространственной ориентировки казалось вообще недостижимым, но в один прекрасный солнечный день всё вдруг стало получаться.

Как в своей голове меня терпела и воспринимала Клёпа, я не могу сказать, потому, что не могла у неё спросить, и пришлось довольствоваться её доброжелательным эмоциональным фоном, с которым она мне спокойно уступала управление и кажется ей это даже нравилось, может в её понимании это сближало и роднило с нами, а может это она воспринимала, как необходимую плату за пребывание рядом с нами. А так ли это действительно важно, раскопать мельчайшие подробности происходящего? В итоге почти всегда важен результат или процесс, а не предпосылки и особенности пути к его началу. И в этом итоге, Николай мог прогуливаться с любимой Машенькой или проводить занятие с минёрами или артиллеристами, а я, выкинув свой ментальный щуп, носилась над Перепелиной горой или ныряла за рыбой в Голубиной бухте. Вот как описать ощущения, когда можно раскинув крылья поймать восходящий поток, в котором нежиться, чувствовать его края кончиками маховых перьев и успевать заложить вираж, чтобы не выпасть за его край и плавать в нём набирая высоту, когда люди, кони, корабли, домики внизу превращаются в изумительно сделанный макет, всё такое красивое, игрушечное, а последние кучевые облака уходящего лета совсем рядом, я в них даже залетала, как в ватный ком и исчезало всё, кроме света, который искрился со всех сторон. А потом озябнув снизу и разогретая сверху палящим солнцем можно пикировать сложив крылья и никакого чувства желудка в горле, как в резко ухнувшем вниз лифте, для птицы перегрузки полёта просто составляющая жизни, как для человека ощущения тела при резком повороте за угол. Было жутковато выходить из пикирования над самой водой, ну, правда, не знаю я как рассчитывать необходимый для этого манёвра запас высоты, а Клёпа такая безбашенная девица и похоже немного экстремалка вообще без страха и чувства опасности, так, что когда после километра, если не больше, пикирования выйти из него виражом чиркнув по гребешкам волн кончиками крыльев, это ощущения достойные запоминания. А вообще, когда летишь и можешь кувыркаться, как хочется, можно плыть по воздуху, который не пустота вокруг и лишь ветерком его чувствуешь, а нечто совершенно другое, упругое, мягкое, которое толкает, на которое можно опереться, по которому можно скользить, можно отталкиваться, которое может гладить, а может вдруг пнуть неожиданным порывом…