Выбор офицера - Гришин Алексей Иванович - Страница 51

— Ну знала, а мне почему не сказала?

— Испугалась, господин барон. Ты… ой, простите, Вы такой молодой, красивый, зачем Вам ребенок от такой, как я? Нет, такая, как я, должна благодарить Бога уже за то, что он дал ей ребенка. Я так мечтала о нем. Я ушла молиться в монастырь Святой Урсулы. Не монашенкой, нет. Добрые сестры дали мне возможность жить и молиться. Еще я помогала им, работала на кухне. Я научилась очень хорошо готовить, им нравилась, мою еду все хвалили.

— Это хорошо, но потом что случилось?

— А после рождения у меня заболели грудки, и я не могла кормить. Пришлось платить врачу и кормилице, на это ушли все деньги. Пришлось занять еще, и я не смогла расплатиться. А потом ростовщик сказал, что теперь я буду отдавать долг мадам Берте, а та велела мне убираться у нее в доме и готовить еду.

— И сколько же ты должна?

— По долгу ростовщику — пятьдесят либр. С процентами это шестьдесят либр, — черт возьми, это же меньше той суммы, что я не смог ей передать! Ее доля из того, что я не заплатил в лигу, — как раз шестьдесят пять либр. — А мадам Берта мне платила пятнадцать су в день и из них десять вычитала за жилье. И на долг проценты считала.

Все ясно. Молодая мама попала в вечную кабалу на пустом месте. С грудным младенцем, да с ее внешностью, сама она вырваться не смогла бы никогда.

— Марта, послушай, во-первых, у тебя есть деньги. Свои. Сто либр (ну приврал, увеличил сумму), я не смог тебе передать, это то, что нам дополнительно заплатил мэтр Фурнье. Ты никому и ничего не должна, все свои долги ты погасишь из собственных, тобою заработанных средств. — Было очень важно, чтобы она почувствовала себя не содержанкой и нищенкой, а человеком, который способен сам отвечать по своим обязательствам.

Разумеется, я смог бы тупо взять ее на содержание, только кому бы от этого было хорошо? Ребенку, знающему, что его мать приживалка? Ей, отказавшейся от самой себя и постоянно заискивающей, чтобы выклянчить очередной кусок? Нет, для этого я слишком ее уважал.

— Во-вторых, это, — я указал на мальчика, — мой сын. Сегодня же мы все оформим официально. Ты умная женщина, ты понимаешь, что жениться я на тебе не смогу. — Марта утвердительно кивнула, но уже не заискивающе. У нее распрямилась спина, расправились плечи. К ней явно возвращалось чувство собственного достоинства.

— Но мы, я в этом убежден, можем вместе зарабатывать деньги. Как — оговорим потом, когда я вернусь. Пока что я, как дворянин и барон, просто обязан сделать тебе подарок в благодарность за рождение сына. Это традиция и отказы не принимаются. Понятно?

— Да, — нарочито кротким голосом ответила Марта. Господи, да у нее в глазах улыбка!

— Я оплатил тебе восстановление лица, — надо понимать, что для обычного человека не было принципиальной разницы — оплатить эту операцию или купить королевский дворец. И то, и другое недоступно. Только представьте — полторы тысячи экю — это более пяти килограммов золота. Если бы не щедрость барона де Безье и графа Амьенского, я бы за всю жизнь такой суммы мог не накопить. Поэтому для описания чувств Марты я просто не нахожу слов. Детская сказка, спустившаяся в этот не самый лучший из миров, Божье чудо, посланное несчастной как плата за муки и крепость в вере? А может, так и было, а я лишь жалкий инструмент провидения? Хорошо бы. Значит, мы не забыты в нашей суете и грязи, значит, счастье возможно, а беды — лишь испытания, посылаемые свыше.

Затем мы пошли в церковь. Предварительно я выяснил у Марты — прошел ли Жан обряд приобщения. Здесь он прямо соответствует христианскому обряду крещения и только после него ребенок становится полноправным гражданином Галлии, там же ему дается одно или, по желанию родителей, несколько имен. Как правило, одно дает отец, а второе — мать. В быту мальчиков называют по первому имени, девочек — по второму.

Если приобщается ребенок, его приносят в церковь родители, и кто на церемонии назвался отцом — тот и отец, оспорить это уже невозможно. А рожден ребенок в браке или нет — уже вопрос гражданского права, имеющий значение только при вступлении в наследство. В моем случае, для приобретения наследственных прав на долю в имуществе, принадлежащем сейчас владетельному барону де Безье, надо получить его официальное согласие. А я, по известным причинам, даже поднимать этот вопрос не собирался.

Поэтому в церкви мой сын получил сразу Божье покровительство, гражданские права, баронский титул и первое имя — Леон, в честь моего отца. После окончания церемонии я отвел Марту к дому Транкавеля.

— Марта, иди в этот дом, на воротах представишься, тебя ждут. Как только решу вопрос в комендатуре, пришлю тебе письмо с указанием, кому и как передать деньги для расчета по долгам. Жди здесь моего возвращения, с хозяином я договорился. Если не вернусь — война все-таки, переезжай с Леоном в Безье, это на побережье Окситании. Денег на дорогу хватит, а там у тебя будет и работа, и достойная жизнь. Отцу все необходимое я напишу. Все, до встречи.

Я постоял, посмотрел, как Марту впустили в дом, и направился в комендатуру Парижа.

А там уже ждал маркиз де Фронсак собственной персоной, как ни странно, все еще абсолютно трезвый. Рядом с ним — низенький толстенький горожанин, одетый довольно богато.

Маркиз подошел ко мне уставным шагом и подчеркнуто четким движением отдал честь. Обратился он, впрочем, вполне дружеским тоном.

— Дорогой барон, вы точны, но поверьте, здесь Вас уже заждались. Этот дурак де Фавье умудрился растрезвонить о сегодняшнем происшествии на всю комендатуру, так что не удивляйтесь, но Вы теперь личность весьма популярная. Клянусь, я к этому не имею ни малейшего отношения.

Затем широким жестом указал на своего спутника:

— Знакомьтесь, адвокат нашей семьи мэтр Бертран. Если он возьмется за Ваше дело, то, уверяю, оно решится к Вашей пользе и в кратчайший строк.

— Весьма признателен. Мэтр, сколько стоят Ваши услуги?

— О, не беспокойтесь! Такие дела стоят дешево. Уже завтра о нем будет говорить весь Париж, а значит, люди узнают и обо мне. Новые клиенты заплатят гораздо больше, чем я сэкономлю сегодня. Думаю, тридцати либр будет достаточно.

Однако! За месяц работы охранником, причем с реальным риском для жизни, мне заплатили триста. А этот получит тридцать за час работы и еще говорит о сделанной скидке — ох, чувствую, ошибся я с выбором профессии. Но соглашаться надо — самому мне сутяжничать просто некогда — надо к войне готовиться. Проинструктировал человека, заплатил деньги, выдал доверенность, написал соответствующее письмо Марте и действительно забыл об этом происшествии.

Только через три дня месье Бертран нашел меня и сообщил, что все вопросы закрыты. Марта погасила долг, причем со значительной скидкой, поскольку бордель-маман признала себя виновной в обмане. Эта стерва в бухгалтерию записывала зарплату Марты не пятнадцать су в день, а две либры, как квалифицированному повару, а вычеты за жилье вообще не указывала. Побитые охранники также претензий не имели, поскольку признали, что напали на меня первыми. Молодец мужик, профессионал.

А еще через четыре дня французская армия выдвинулась в Дофинэ, навстречу ратным подвигам и славе.

Вечером перед походом де Фронсак, которого на службе я так и не увидел, нашел меня и потребовал немедленно пройти в один кабачок, где он с друзьями отмечал начало боевых действий. Никакие мои ссылки на усталость и трудности завтрашнего дня не были приняты во внимание и я, припоминая в уме все идиоматические обороты великого и могучего, поперся на эту пьянку.

Сразу по прибытии маркиз, нетрезво подмигнув друзьям, заказал у местного менестреля исполнение новой песни. Ну что сказать, называлась она «Баллада о Черном бароне и таинственной девице». И в ней действительно упоминался друг барона, вовремя помогший ему отбиться от двух десятков негодяев.

И спорить бесполезно — сила искусства, блин. Раз люди поют, значит, так и было, а мои возражения никого не интересуют.