Замедленное падение (СИ) - "Rust Rowan" - Страница 1

I. ПОРОГ

«But beware, secrets are secrets for a reason.»

Simon, Seeker of secrets

Bloodborne™ videogame, Old Hunters DLC

Из-за реки снова тянет дымом. Странно, но это кажется даже приятным, потому что резкий сырой ветер, треплющий полы плащей редких прохожих и шелестящий обрывками пакетов по узким улочкам, на этот раз доносит всего-навсего запахи горящих гнилых деревяшек и тряпья, а не омерзительную вонь обугленного мяса и паленой шерсти.

Эти запахи не перебить ничем. И повязка, пропитанная антисептиками, нисколько не защищает от удушливых миазмов, намертво въедающихся не только в волосы и одежду (ничем не отмыть, не отстирать), но и, кажется, в сами легкие. И пора бы уже привыкнуть к отвратительному сочетанию аптечных запахов и теплой, тошнотворной вони горелой плоти, но как к такому привыкнешь?.. Как мутило пять лет назад, так мутит и сейчас.

Тяжело жить на свете с обостренным обонянием. В умирающем, насквозь пропитанном заразой городе — и вовсе невыносимо. Впрочем, в этом городе жить вообще невыносимо. Но — живут же как-то. Пока еще живут…

А обостренный нюх превращает каждый вдох в пытку. Бесчисленное множество запахов, даже таких слабых, которые обычный человек и не заметит, способно свести с ума. А уж такие сильные, как запахи далеких пожарищ и погребальных костров, становятся сущим кошмаром и преследуют даже во снах. Самые отвратительные сочетания — запахи дерьма и дешевого парфюма; крови и цветов; могильной земли и формалина. И, конечно, обугленного мяса и антисептика-деодоранта.

Люди, как могут, борются с всепроникающей вонью: повязки, маски, противогазы… У кого на что хватает средств. Но каждый из живых в этом городе уже насквозь пропитан этими запахами — запахами болезни, смерти и страха.

Ветер сегодня дует из-за реки. Горят старые строения. Странно… Неужели там еще осталось чему гореть?

***

Город, название которого было высечено на полукруглой каменной арке на въезде, но никем с начала эпидемии — а значит, с начала изоляции от остального мира — не называемый иначе как просто Город, давно уже умирал — и никак не мог умереть окончательно. Начавшаяся пять лет назад эпидемия неведомой болезни, получившей за набор жутких симптомов название «нейрочума», постепенно выкашивала население. И самым страшным в ней являлось то, что численность жителей сократилась за эти годы не так уж значительно — а вот число людей становилось все меньше и меньше.

Нейрочума поражала центральную нервную систему и давала огромное количество разнообразных симптомов — от полного паралича до легких нервных тиков. Поначалу это и помешало вовремя заметить начало эпидемии — просто участились случаи обращения к невропатологам с различными жалобами, возросло количество рецептов на успокоительные… Люди думали, что просто переутомились, перенервничали. А потом…

А потом семью такого «утомившегося» клерка находили зверски убитой, буквально разорванной на куски, с четкими следами зубов отца семейства на коже.

И самого его — в углу супружеской спальни, с головы до ног покрытого кровью жены и детей, трясущегося от ужаса и ничего не помнящего…

Бедолагу запирали в лечебнице для душевнобольных, наблюдали, расспрашивали… Ничего не могли понять. Пациент оставался адекватным, искренне горевал о смерти близких, проклинал себя и порывался наложить на себя руки. В общем, вел себя как абсолютно нормальный человек!

До тех пор, пока его не находили в палате (камере?) с перегрызенными венами на обеих руках.

А потом проводивший вскрытие прозектор, который имел привычку работать без маски, без всяких видимых причин голыми руками душил ассистента, а затем разбивал себе голову о стену в коридоре морга.

И так далее и тому подобное… Конечно, закономерность была выявлена достаточно быстро. И вот тогда началась паника.

В том, что причиной происходящего является некий вирус, уже ни у кого не оставалось сомнений. Проблемой оказалось то, что обнаружить этот вирус в крови заболевших и умерших не удавалось.

Прошло полтора года. Врачи и ученые работали не покладая рук. Изобретались новые методы диагностики, приборы и реагенты для анализов крови. И строились новые лечебницы — с камерами, предназначенными для полного обездвиживания пациентов.

Странно, что Город не обезлюдел, не вымер до последнего жителя еще тогда. Стоило кому-то крикнуть чуть громче обычного, дернуться чуть резче — и перепуганные до полуобморока соседи, родные или просто прохожие немедленно сдавали его отрядам «специальной медицинской службы». А нервы у людей, само собой, были тогда на пределе. Так в лечебницах оказалась едва ли не половина населения Города. Это в конечном итоге и спасло от заражения тех, кто попал в изоляторы просто из-за своей нервозности и паники окружающих.

После — когда всё более-менее прояснилось — те, кто выжил и не заразился, потому что вовремя был заперт в изоляторе, даже стали чувствовать смутную благодарность к тем, кто сдал их патрулям. Но поначалу… Вышедшие из клиник здоровые люди, получившие почему-то в народе прозвище «марля», нередко находили доносчиков и расправлялись с ними. А это означало вновь продемонстрировать подозрительную нервозность и агрессию — и вернуться в не успевшую еще толком проветриться камеру с мягкими стенами и привинченным к полу прочным стулом с ремнями, надежно фиксирующими «пациента».

Через восемнадцать месяцев после того, как было официально признано, что в стране разразилась эпидемия, ученые наконец определили в крови зараженных вирус. Коварный, мутирующий быстрее, чем успевали совершенствовать методы диагностики. Абсолютно устойчивый ко всем известным противовирусным препаратам. Живучий, как сама смерть.

Казалось бы, перед лицом смертельной угрозы, видя перед собой общую цель, люди должны были бы объединиться, оберегать друг друга и единым фронтом противостоять опасности. Но горожане повели себя типичным для человечества образом. А именно — принялись исступленно истреблять друг друга в отчаянных поисках того, кто «виноват и должен ответить за всё», превращая Город в пустынные, пропахшие обугленной плотью руины. Облегчая смертельной болезни её миссию.

Что сильнее — страх или жажда власти?

Спросите у «Луча».

Что сильнее — страх или потребность внушать страх другим?

Спросите у «Факельщиков».

Что сильнее — страх или научный фанатизм?

Лучше не спрашивайте. Особенно у «Святых».

***

Река, за извилистость русла предсказуемо получившая название Серпентайн, делила Город на две неравные части. На западном берегу к самой воде жались кварталы бедноты, прозванные в народе Ветошами. На северо-западе к реке спускались цеха фабрик и мелких заводиков, в былые времена снабжавших город всем необходимым — и нещадно отравлявших воздух разноцветными дымами из труб и извергавших в реку не менее вонючие едкие разноцветные жидкости.

На противоположном берегу реки напротив заводского квартала было пустынно — никто не хотел селиться там, даже самые бедные и опустившиеся, пришлые и потерявшие всё в этом городе предпочитали хотя бы даже и зубами выгрызть себе место выше по течению. В Ветошах избушки, сарайчики и хибары лепились одна к другой, наползали друг на друга, карабкались друг к другу на крыши, подпирали стены заваливающихся собратьев — в общем, ухитрялись посреди нищеты и хаоса по мере сил поддерживать и согревать соседей — как и их жители. Пожалуй, именно в Ветошах люди, как ни странно, в наибольшей степени остались людьми — даже тогда, когда Город наполнился чудовищами.

Восточный берег с самого начала застраивался по определенному принципу. Серпентайн своими изгибами образовывал что-то вроде схематичного рисунка человеческой глотки со свешивающимся сверху «язычком»: длинный полуостров, очерченный двумя бухтами, и две плавно изгибающихся впалых «щеки» справа и слева. Центральный полуостров занимали строения Церкви Священного Сосуда — собор, здания монастыря, хозяйственные постройки и жилища служителей. На правой «щеке» неподалеку от набережной расположились кварталы военного гарнизона, на левой — корпуса и студенческий городок медицинской академии. Жилые кварталы опоясывали группы зданий расходящимися кругами, по мере удаления от центра становясь все беднее и непригляднее.