Замедленное падение (СИ) - "Rust Rowan" - Страница 43

— Что в руке? — мать тяжело дышит, пытаясь выпутаться из складок рваного одеяла. Ильса быстро взглядывает на неё и снова отворачивается. — Отвечай, чертовка! — голос пожилой женщины срывается на визг.

— Мам? — из своей комнаты высовывается Пауль. В гостиной горит лампа, и он щурится после темноты своей спальни с плотно занавешенными окнами. Силуэт сестры у двери кажется непроницаемо-чёрным.

— Уйди! — шипит на него мать. — Скройся!

— Да в чём дело-то? — Пауль, естественно, не слушается приказа и выходит в гостиную. Останавливается посреди вытертого малинового ковра и растерянно переводит взгляд с сестры на мать. — Чего ты орёшь-то на неё? Ей уже не шестнадцать, хочет уйти на ночь глядя — пусть идёт…

— Ты погляди, что она с собой взяла! — визжит мать, наконец отбрасывая одеяло и тяжело поднимаясь на ноги. Делает шаг к дочери, та отступает, прижимая к себе таинственный свёрток.

— А что это такое-то? — Пауль всё не может сообразить, в чём суть конфликта. Сестра что-то похищает у мамы? Выносит из дома какие-то ценности?

— Незачем тебе знать, — шипит мать, боком-боком подбираясь к Ильсе. Та дёргает ручку вниз и выскакивает на лестничную площадку. Мать с криком бросается за ней, но налетает на захлопнувшуюся дверь и бессильно молотит по ней руками с узловатыми пальцами и пергаментно-сухой кожей.

Пауль перехватывает запястья матери, разворачивает её к себе.

— Ну-ка тихо. Сядь, — он осторожно ведёт её назад к креслу. У Гертруды пару месяцев был инсульт, и такие волнения ей точно ни к чему. Усадив мать и закутав ей ноги одеялом, Пауль садится перед креслом на корточки, берёт худые кисти матери в руки и легонько сжимает. — Ну что такое-то? Расскажи, а то, может, мне пойти догнать её?

Гертруда выпрямляется, в глазах её ненадолго загорается давно потухший зелёный огонь.

— Нет уж, Полли, — горестно вздыхает она. — Если уж дочь Арнольда Ланге что-то вбила себе в голову, никто её не остановит…

Пауль медленно поднимается на ноги.

Арнольд Ланге.

Пакет из коричневой крафт-бумаги.

Шкатулка, всегда запертая на ключ, у маминого изголовья.

Почему ни он, ни сестра ни разу не слышали настоящего имени своего отца?

— Она стащила какие-то документы? — хрипло спрашивает он.

— Да, сынок, — голос Гертруды звучит как звон треснувшего медного колокола — тревожно и мёртво. — Она нашла ваши метрики. И пошла с ними в Церковь. Считает, что они что-то нам… То есть вам ещё должны.

— Церковь? — Пауль снова опускается на плешивый ковёр. — А причём тут Церковь? Мама… Мам?..

Мать больше не произнесла ни слова. Пауль сначала насмерть перепугался — думал, что её парализовало, пропала речь. Но всё же он был медиком, хотя и стоматологом-младшекурсником.

Поняв, что мать просто ушла в себя, замкнулась в своей тревоге, он отступился от неё с расспросами, не без труда уговорил прилечь, и она, повздыхав, всё же забылась тревожным сном. Сам он погасил свет, уселся в кресло, поставив локти на колени и уткнувшись лбом в сцепленные руки, и стал ждать возвращения сестры.

Ильса вернулась за полночь. Входная дверь открылась беззвучно, в прихожую скользнула невидимая в темноте чёрная тень. Пауль вскинулся и зажёг припасённый крошечный фонарик. Рассеянный луч высветил заострившееся, какое-то разом постаревшее лицо сестры.

— Куда ты ходила? — еле слышным шёпотом спросил он. Ильса дёрнулась, закрываясь рукой от света, и Пауль заметил, что пакета при ней нет.

— Полли, — выдохнула она, — ну зачем ты в это лезешь? Не надо тебе знать…

— Надо, — перебил её брат. — Я тоже сын Арнольда Ланге, так ведь? — при этих словах Ильса явственно вздрогнула. — А значит, тоже имею право знать всё…

— Ладно, братик, — горько вздохнула Ильса. — Наверно, ты прав. Тебе тоже надо знать. Мало ли что… Только пойдём на кухню. Чтобы мама не проснулась.

— Пойдём, — Пауль на цыпочках последовал за сестрой по коридору.

То, что той ночью он узнал от сестры, не особенно его шокировало. Да, он подозревал, что с их с Ильсой отцом всё совсем не так, как объясняла мать — да она, по правде говоря, и не утруждалась сочинением такого уж правдоподобного вранья. По версии Гертруды, отец её детей был кадровым военным, который служил в закрытых гарнизонах и не имел права официально заводить семью. Выходило, что однажды он приехал в отпуск — и через девять месяцев родилась Ильса, потом он приехал ещё раз — через шесть лет — и родился Пауль.

Фамилия у детей была материнская — Грочек. И за все двадцать два года жизни Паулю ни разу не пришло в голову выяснить, какую фамилию они с сестрой носили бы, зарегистрируй отец отношения с их матерью…

А оказалось — всё так, да не так.

Их отец и в самом деле не имел права заводить семью. Только вот не военным он был, а сотрудником секретного предприятия по производству ребакта.

Из этого следовала ещё одна «любопытная» деталь: сотрудникам упомянутого предприятия строжайше запрещалось покидать его территорию. Ильса ни разу не видела отца, а стало быть, он не появлялся в доме Гертруды с тех пор, как поступил на секретную службу — с года рождения дочери. Родственников на территорию завода тоже не пропускали. И как тогда появился на свет Пауль?..

«Я — пробирочный?»

— Да какая разница, — шептала Ильса, обнимая за плечи ошеломлённого брата, — ну есть же всякие технологии для этого дела, ЭКО, к примеру, и ничего в них нет страшного и противного. Тебя же не клонировали, а нормально зачали, ну подумаешь, дистанционно…

Пауль сдавленно хмыкнул — а скорее, всхлипнул, уткнувшись носом в плечо сестры. Он был нисколько не против высокотехнологичных способов воспроизводства. Вот только уверенности в том, что его биологический отец — действительно Арнольд Ланге, у него почему-то не было. Несмотря на поразительное сходство между ним и сестрой. Что-то было не так. Он это чувствовал. И потом он получил жуткое косвенное подтверждение своим подозрениям — когда мать и Ильса в одночасье заболели и разорвали друг друга в клочья. Сам же Пауль не то что не заболел, он в это время просто мирно отсыпался после ночного дежурства — и проснулся только от грохота кресла, которое обезумевшая Гертруда швырнула через всю комнату, целясь в свою страшно искореженную мутациями дочь.

Нейрочума обошла его стороной. Смертельный вирус, уничтожающий человечество, пощадил его.

Он — не человек.

Дневник Анны Лестер

Запись 2. Апрель 2008

Адам заболел. Сильный жар, озноб, тошнота. Мне кажется, он простудился. Предложила поставить ребакт — ему-то можно. Странно посмотрел на меня, но согласился. Сейчас спит. Давно уже спит. Я даже волнуюсь. Уж очень давно спит.

Проснулся. Лихорадка прошла. Но что-то не так. Не могу понять, что.

Рассказал, что во сне говорил с отцом. И не может понять, в самом деле говорил или приснилось. Идри сказал, что мы идём не туда. Что надо спуститься ниже и повернуть назад. Прямо на 180 градусов повернуть. И тогда мы выйдем куда нужно. Я была бы рада подсказке. Но что если это всё-таки просто сон?

Дневник Роальда Ругге (выдержки)

5 октября 1993

Начались проблемы. Вернер заболел. Вчера ночью он вдруг закашлялся, да так, что его несколько раз вырвало кровью. Дрейк осмотрел его, сделал анализы. Никаких вирусов или бактерий. Дали антибиотик, изолировали до утра. Ребакт пока решили не тратить, посмотреть, не поможет ли а/б. А В. ночью взбесился и разодрал медицинскую палатку. Рычал, глазные яблоки вращались независимо друг от друга. Странные симптомы. Какой-то неизвестный нейровирус? Дрейк не знает. Вкололи транк., подействовал как-то странно. Не сразу. И не полностью. Никогда не видел, чтобы человек под такой дозой ещё дёргался.

Утром проснулся вроде бы вменяемым. Вольф распорядился вести его дальше связанным. Подчинился. Но смотрит на нас как-то нехорошо. Или мне уже мерещится?