Ловцы жемчуга - Пашек Мирко - Страница 7

Дно хрустального сосуда было покрыто слоем жемчужин, но казалось, что дна нет вообще и есть только какое-то неестественное свечение, голубоватое, неосязаемое облачко, по краям которого поднимаются хрустальные стенки сосуда, грубые и явно материальные. Так выглядело благородное стекло в сравнении с блеском жемчужин. Они были бледными. Но есть много оттенков белого цвета: сахар тоже белый, но рядом со снегом он серый. А снег был бы серым рядом с этими жемчужинами! Об этом подумал господин Бабелон в первый момент своего восхищения. Он подошел поближе. Было видно, что жемчужины разных размеров — любая не меньше горошины — и все абсолютно круглые. Он напрягал глаза, чтобы увидеть в этой массе хотя бы одну жемчужину с пороком, хотя бы один несовершенный экземпляр, жемчужину с темным блеском. Но он не находил их, видел перед собой лишь холодное мерцающее пламя. Потом попробовал прикинуть количество жемчужин и их цену… Но ничего у него не вышло.

— Да, здесь жемчужины жемчужин… — шепнул он.

— Это лучшие жемчужины в мире, — кивнул Саид. — Одну из них нашли мои люди с корабля «Эль-Кебир». Какая из них? Не знаю. Ее не найти. Не знаю, какая из них она. Я не лгал тебе: не знаю.

Он поставил сосуд на подоконник и сел, глядя на него широко раскрытыми глазами безумца. У дверей, словно сторож, стоял Башир, и на его бесформенном лице был тот же сумасшедший взгляд.

Господин Бабелон тоже сел. Он был спокоен.

— Я купил бы все, — заявил он.

Али Саид засмеялся одновременно с Баширом:

— Я богат, как султан!

— Богаче! — качнул головой господин Бабелон. — Скажи свою цену. Я пошлю каблограмму в Париж.

Башир хихикнул своим неприятным голосом. Но Саид лишь покачал головой:

— Свет луны не продается!

Минуту стояла тишина. Али Саид словно в экстазе смотрел на подоконник.

— Их девяносто шесть, — начал он, кивая головой в такт словам, словно читая коран. — Отец моего отца начал собирать их. Мой отец собирал их сорок лет. Я начал около двадцати лет назад и добавил сюда восемнадцать…

— Лишь одну в год? — удивился господин Бабелон.

— В некоторые годы по две, в некоторые — ни одной, как этого хотел аллах, — пожал плечами Али Саид. — Теперь их девяносто шесть — все, что аллах позволил взять у этого моря.

Господин Бабелон поднял голову:

— Все? Некоторые жемчужины могли и пропасть, Саид. Ловцов много, а море большое.

— Аллах велик, — отвечал с усмешкой Али Саид. — Море это капля на его ладони, а я тот, кому он доверил свои драгоценности.

Он медленно поднялся.

— Я Господин Жемчуг! — воскликнул он. — Ни одна не минует меня. Не сможет! Не смеет!

— А если б миновала, мы бы знали об этом! — вмешался Башир.

— Знали бы об этом, — кивнул Саид. — Нельзя утаить такую жемчужину. От меня нельзя. Все проходит через мои руки. Только то, что я отвергаю, идет в продажу. И этого хватает.

Господин Бабелон кивнул. Так и было. Али Саид был Господином Жемчугом. Корабли принадлежали ему. Но и те, которые искали жемчуг на своих судах, шли к нему, если случалась хорошая добыча. Только лишь безумец отважился бы разгневать Али Саида, Господина Жемчуга.

…Глядя на сосуд и снова поддаваясь странному очарованию, он подумал, что эта поблескивающая кучка есть все, что за столетие дало одно из лучших жемчужных мест на земле… Да, это было все, горсть блестящих шариков, которые называют жемчужинами лишь по невежеству и недостатку сравнений.

С усилием он освободился от этого очарования; ведь он прежде всего купец.

— Я куплю их, Саид, — заявил он. — Скажи любую цену — я приму ее. Или продай часть из них, ведь у тебя достаточно.

— У меня их недостаточно, — громко засмеялся Саид. — Никогда их не будет достаточно! Я любовник этих жемчужин, а не только их господин!

Он взял сосуд и понес его к сундуку. Вдруг судорожно рассмеялся:

— Я не продам их, даже если буду умирать с голоду. А я ведь не умираю. На что мне деньги? У них нет души. А у жемчужин она есть. Поэтому они и не украшают глупых женщин. Знаешь ли ты это?

Господин Бабелон не отвечал. Он знал, что у жемчужин нет души, что они не вечны, что их разъедает пот, что они гаснут в нездоровых испарениях, что воздух губит их. И то, что Али Саид называл «смертью жемчужины», он называл «химическая реакция».

— Зачем ты держишь их в воде? — спросил он. — Хочешь сохранить их?

— Да, — кивнул Али Саид. — В чистой дождевой воде они не стареют и не умирают.

Он запер сундук.

Господин Бабелон встал:

— Но ведь ты умрешь, Саид. А сына у тебя нет.

Али Саид смутился.

— У меня будет сын… Если на то будет воля аллаха, — добавил он поспешно.

— Хорошо. Я подожду и куплю жемчужины у него, — засмеялся господин Бабелон. — Я очень терпелив.

Засмеялся и Саид, а у Башира от смеха затряслось лицо.

Этим же вечером господин Бабелон отплыл в Массауа, и действительно, ночью он плохо спал, тем более, что море было неспокойным.

Неделю спустя Зебиба родила Али Саиду сына. Был он хилым ребенком, и все говорило о том, что он не выживет. Из страха перед таким исходом его назвали Абдаллах, т. е. сын божий.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Смерть Ауссы была лишь первым шагом на пути к дальнейшим событиям, которые начались тогда, когда к ста пятнадцати жемчужинам Саид прибавил еще одну.

Это произошло в 1913 году. Корабль Саида «Йемен» стоял на якоре среди залежей жемчужных раковин к югу от Дахлака. Нахудой на нем был хаджи Шере — теперь уже сморщенный, как старая клюква, и усы у него совсем белые, — а самым старшим из ныряльщиков был сомалиец Саффар, тот самый, который мальчиком носил камни на могилу Ауссы.

Но сам Аусса давно забыт. Из всей команды старого «Эль-Кебира» остались в живых лишь двое, хаджи Шере и Саффар; остальные постепенно исчезли, так же как сам «Эль-Кебир».

«Йемен» приходился родным братом «Эль-Кебиру». За ним также плыли на буксире длинные, низкие лодки — хури, но теперь их уже семь. И также на нем были молодые смуглые ловцы жемчуга, данакильцы и сомалийцы, и так же два мальчика занимались приготовлением пищи. Сериндж на нем новый. Звали его Бен Абди, и был он высокий, тучный мужчина, который вечно тер себе спину длинным скребком из рыбьей кости.

С возрастом на икрах и бедрах Саффара наросло немного мяса, но ноги так и остались длинными, худыми ногами африканца. Зато грудная клетка сильно увеличилась, благодаря постоянным упражнениям в дыхании, а мускулы рук были словно из тукового дерева.

Когда Саффар с веслом в руках сидел в лодке, он казался живым воплощением силы. Это впечатление еще более усиливалось, сравнением с узкими плечами мужчины, который сидел в его лодке. Он тоже сомалиец, звали его Раскалла. У него усталые, испуганные глаза; он еще не привык к спускам на большие глубины.

Когда лодка достигла места лова, Раскалла нырнул так, как когда-то нырял Аусса — с сеткой и камнем. Потом нырнул Саффар…

А Раскалла поспешно оглянулся, скорчился в лодке, взял одну из раковин, которую только что достал со дна моря, и раскрыл ее ножом, ища жемчужину…

Он делал так уже много дней, но всегда раскрывал лишь одну раковину, прося прощения у аллаха. Он знал, что ожидает ловца, укравшего жемчужину, и поэтому боялся. Но больше всего боялся аллаха. Поэтому открывал в день лишь одну раковину, оправдываясь перед самим собой, что он не хочет воровать и не ворует; ведь он мог положить в сетку одной раковиной меньше! А эта раковина принадлежит ему.