На далекой заставе (Рассказы и очерки о пограничниках) - Никошенко Иван Николаевич "Составитель" - Страница 31

— Опоздала на экзамен! Что мне теперь будет?

Забыв про усталость, Маша опрометью помчалась через лес в школу. Пограничники с теплой улыбкой проводили ее глазами.

Влетев в школьный зал босиком, с растрепанной косой Маша встретила заведующую школой. Но лицо строгой завшколой было совсем не строгое.

— Не спеши, все знаю!

Вскоре после этого на груди у Маши, на зависть всей школе, заблестела медаль «За отличие в охране государственной границы СССР».

1958 г.

Это произошло в тот трудный на границе час, когда ночь еще не кончилась, а утро не наступило.

Притаившись в груде обомшелых камней, Егор Булавин смотрел на перекресток тропинок, пересекавших вершину полевого холма. Недалеко от Егора, в канавке, скрытой горькой полынью и колючим татарником, лежал старший наряда ефрейтор Павел Косяк и тоже неотрывно глядел — только не на перекресток, а на опушку темнеющего вдали леса.

Булавин и Косяк пришли сюда в полночь и залегли, не обменявшись ни словом, каждый на своем месте. Егора, еще не втянувшегося в пограничную службу солдата, одолевал сон, намокший плащ стягивал мышцы и казался таким тяжелым, словно был отлит из свинца. Солдат пытался изменить положение, шевелить немеющими руками и ногами, но они плохо подчинялись его воле.

Если бы раньше, когда Егор работал лесорубом, кто- нибудь сказал, что можно устать просто от того, что лежишь на земле, он искренне бы расхохотался. А теперь в этих угловатых камнях ему было не до смеха. Егор даже подумывал, что без помощи Косяка ему уже не подняться… Эх, с какой бы радостью он снова взял свою моторную пилу и начал валить смолистые сосны! Уж она-то размяла, разогрела бы руки, вернула бы им силу и удаль!

Томительно тянулось время. Павел Косяк по-прежнему чего-то ждал. Притих, будто его и не было позади, в сырой канаве. Булавин взглянул на автомат — вороненую сталь ночь усыпала светлыми жемчужинами — и стиснул приклад красной от холода рукой. И опять стал смотреть на перекресток тропинок. Гляди, Егор, только туда, только туда и никуда больше…

Вдруг солдат чуть не вскрикнул от поразившей его неожиданности. В какой-нибудь сотне метров по бурой картофельной ботве шагали две пары ног — друг за другом, след в след. Шаги широкие, торопливые. Огромные сапожища то поднимались над ботвой, то приминали ее. Потом ноги исчезли, появились две головы в одинаковых черных шляпах. Булавин хотел позвать старшего наряда, но вспомнил, что это запрещено. Пододвинул автомат и, волнуясь, постучал ногтем по прикладу — раз… два… три!

Косяк подполз в тот же миг, словно он только этого и ждал.

— В чем дело? — горячо дохнув Егору в ухо, шепотом спросил он.

— Видишь головы? — возбужденно показал Булавин на картофельное поле.

— Вижу ноги, — прижимаясь плечом к Егору, ответил Косяк.

— Ну да, то головы, то ноги…

— Туманом скрывает. Вон какое молоко разлилось. Это хорошо, — задумчиво проговорил Косяк. — Для нас будет хорошо…

— Какие огромные… Головы-то будто в облаках плывут…

— Не робей! — Косяк положил руку на спину солдата. — Главное, не робей!

— Бить сразу? — спросил Егор деловито, чувствуя, как свинцовая тяжесть, еще недавно безжалостно давившая его, куда-то исчезла, освободила затекшие мышцы.

Косяк строго взглянул на солдата. — Возьмем живыми, — убежденно сказал он. — Возьмем, если даже начнут отстреливаться. Ясно? Бей выше головы, прижимай огнем к земле… Если пропустим их к стогам сена, там окопаются и дадут прикурить. Понял? Ну, Егор, беги…

Булавин вскочил и, держа автомат на изготовку, низко пригибаясь, побежал по полю. Одеревенелые ноги сначала плохо повиновались, ноги скользили по раздавленной ботве. С трудом давался каждый шаг, сердце часто стучало, щеки полыхали жаром. Ему казалось, что бежит он слишком медленно, не так, как это требуется, что он отстанет от Косяка, не сможет помочь ему в решающую минуту…

Слева хлестнула автоматная очередь. Влажный воздух подхватил звуки выстрелов и гулко, с пронзительным свистом понес их над сумрачными полями. Пули провыли в тумане совсем рядом. Зазвенело в ушах. Егор вздрогнул, метнулся в сторону. Он заметил, как бежавший впереди Косяк упал на землю, потерялся из виду. Булавин остановился, соображая, что же делать? Затем, припав на колени, прижал приклад автомата к плечу, готовясь ко всему, что может произойти в этом проклятом тумане. На верхушке холма мелькнули два темных пятна, и он резанул повыше их длинной очередью. Темные пятна исчезли, но Егор не знал, убил ли он нарушителей, или они залегли, притаились.

Тревожная тишина продолжалась несколько минут. Затем снова застрочил автомат, и почти одновременно с ним раздался голос Косяка. Он приказал Егору подползать ближе. Сбросив тяжелый, задубевший плащ, Булавин упал в борозду и, путаясь локтями в ботве, пополз на голос старшего наряда.

Туман редел, сползал в низину. Постепенно вершина холма обнажалась. Это обрадовало Косяка, он сильно и зло крикнул:

— Сдавайтесь, если хотите жить!

В ответ нарушители швырнули гранату. Осколки ее не долетели до пограничников.

Обтерев с разгоряченного лица комочки грязи, кинутые взрывом, Булавин гневно сказал:

— Тоже могу угостить. Моя долетит…

— Успокойся! — приказал Косяк. — Гляди в оба. Поднимут руку — бей по руке, но голову целой оставь…

Спокойствие Косяка передалось Егору. Он и не подозревал, что этот высокий черноглазый плясун и гармонист может иметь такое самообладание. Отдышавшись, Егор спросил:

— Что будем делать?

— Ничего! — сухо ответил Косяк. — Лежи и жди… Момент настанет, тогда прикажу…

Поднявшийся ветерок унес остатки тумана с вершины холма на предпольную луговину, где седые клочья долго еще качались и клубились на ольховых зарослях. Пограничники и нарушители лежали, прижавшись к земле, не спуская друг с друга настороженных глаз. Все ждали — кто первым не выдержит, сделает неверный шаг…

Над полем стояла тягостная тишина. Егор чувствовал, как по его вспотевшей спине бегут знобящие мурашки. Это было еще хуже, чем во время перестрелки.

Павел бросил в Егора комок земли и озабоченно зашептал:

— Смотри, еще один. Вот, дьявол, уйдет в лес! Держи, Булавин, этих, — сказал Косяк. — Не давай им подняться, а я…

— Разреши, я догоню. Я легче, — порывисто вскочив, проговорил Егор. — Не бойся, справлюсь!

Он кубарем скатился с холма. Косяк видел, как Егор сбросил на ходу ватную куртку, тяжелые, с налипшей грязью сапоги и, часто работая локтями, кинулся к лесу.

Те двое, что лежали в бороздах, не увидели пограничника, не сделали по нему ни одного выстрела. Косяк для острастки резанул над их головами длинной очередью, да так низко, что пули сорвали верхушки картофельной ботвы. И опять стало тихо…

Егор не заметил, как перемахнул поле и луговину. Ноги его уже заплетались в высокой мочалистой траве, по лицу хлестали голые ветки ивняка и лещины, а он все бежал и бежал…

Дальше от опушки лес стал глухим и мрачным. Деревья плотно сдвинулись друг к другу, заслонив серое предрассветное небо. Откидывая в сторону сучья ельника, солдат неустрашимо бежал в глубь леса. Несколько раз он видел в просветах деревьев широкую, в черной куртке, спину и вскидывал автомат.

Не приходилось еще Егору преследовать врага, не знал он, как трудно это и опасно. Только безотказность и меткость автомата, в который он верил, давали ему силу и храбрость. Он шел, не останавливаясь, смотрел до боли в глазах, но широкая спина в черной куртке куда-то исчезла, будто провалилась сквозь землю.

Продравшись сквозь заросли можжевельника, Булавин поднялся на цыпочки, выискивая пропавшего в лесу человека, но ничего не видел. В его возбужденных, с расширившимися зрачками глазах только рябили необыкновенно яркие полосы и пятна. Первые заморозки осенних ночей щедро выкрасили осоку, телорез и багульник в желтые, бурые, коричневые цвета, беспорядочно смешали их в огромный пестрый ковер.