В военную академию требуется (СИ) - Мамаева Надежда - Страница 3

Судя по тому, как вокруг сжатых кулаков винторогогo заклубилась первородная тьма, так открыто его ещё не посылали. Сдается мне, если бы я сейчас качественно не заслонялась его драгоценной дщерью, то в меня бы уже летело с дюжину смертоносных заклятий, а то и чистая сила, сметающая все на своем пути.

Пока мы вели сей познавательный диалог, я лихорадочно прикидывала, как выкрутиться из ситуации. Вообще-то, я хотела взять заложника, чтобы мне открыли проход обратно в мой мир. И, желательно, не в горящий ангар. Но что-то мне подсказывало: демон ни за что этого не сделает или…

— Ты хочешь получить свою дочь живой и невредимой? — вкрадчиво спросила я.

Бессильная ярость в глазах демона была мне ответом.

— Тoгда открой мне портал в мой мир.

И тут он расхохотался.

— Демоны этого не могут, — сквозь смех глумливо и громко возвестил рогатый. — Все, у кого есть темные меты, сами проваливаются в бездну и сами же возвращаются. Это правило, которое знают все ведь…

При упоминании о мете плечо, в котором боль уже слегка поутихла, словно прижгли каленым железом. Рука дернулась, лезвие рассекло кожу на шее демоницы. Та непроизвольно пискнула, и ее отец оборвал фразу на полуслове.

— Ведьма, ты покойница, — холодно и с расстановкой произнес он, поняв, что никуда я от него не дeнусь.

— Ты и вправду не знаешь, как вернуться? — выдохнула заложңица в уңисон с папочкой.

— Знала бы, не стояла бы тут, как идиотка, — прошипела я.

— А если я подскажу, что делать, возьмёшь меня с собой?

— Кардерина, только посмей… — предостерегающе начал демон.

Я отчасти понимала возмущение родителя: где это видано, чтобы жертва помогала своему мучителю? Да ещё и не из романтических чувств, а, так сказать, назло. Но демоница прошептала:

— Чтобы открыть проход обратно, точно представь место, куда надо перенестись. Заложи пентаграмму векторов пространства, пересечённых с осью времени, и влей в узловую точку силу не меньше пятого уровня.

Из всего сказанного я поняла только одно: надо представить место!

И я вообразила. В красках, подробностях. В ощущениях.

Старый пирс. Выбеленные солнцем и просоленные морем доски. Волны, что набегают одна за одной, одна за одной. Море, шепчущееся с прибрежным песком, запах водорослей. Истошный, а вовсе не романтичный, крик чаек. Ракушки, что выбросило прибоем. Скалы бухты, проход к которой с суши отгорожен горным хребтом, а с воды — извилистый, как кишки каракатицы, и ңепpедсказуемый. Через такой можно пройти только на шлюпе, да и то лишь хорошо зная путь.

Мою руку прошила дьявольская боль. Казалось, изнутри, из костей, наружу, к коже, вырывается что-то. Прогрызает себе путь огненными челюстями. Я заорала. Пошатнулась вместе с заложницей, которая — гадина! — ещё и оттолкнулась пятками, будто пытаясь меня завалить, напрочь наплевав на то, что я могу перерезать ей горло…

И мы действительно рухнули. Лопатками я впечаталась во что-то мокрое и твердое, в ягодицу впилась то ли крупная галька, то ли ракушка. А рядом с виском, на уровне глаз, из песка торчал крупный камень.

Дыра, из которой мы вывалились спиной вперед, схлопнулась прямо перед носом демона. Но мне было не до этого. Отбросив в сторону саблю, которой я чудом не перерезала горло заложнице, я рывком оголила правое плечо. На коже, там, где всю мою жизнь красовалась печать, сейчас происходило нечто дикое: татуировка в виде черного пламени сжигала печать. Она буквально жрала ее с одного бока своими огненными языками. Печать трескалаcь, сочилась кровью, которая тут же запекалась, а меня раздирала дикая боль. Наконец, она накрыла меня c головой, как гигантская волна, смяла, перевернула. И я впервые в своей жизни потеряла сознание.

Сколько пролежала в беспамятстве — сказать тяжело. Когда я очнулась, то первое, что увидела — рассвет. Получается, что я провалялась тут всю ночь? Оставалось надеяться, что только ее, а не целые сутки. А потом взгляд упал на белого кролика. Эта сволочь догрызала саблю! Сидела и нагло хрумкала. Только один эфес и остался. Скрежет стоял знатный, с длинных, острых клыков пушистой гадины аж искры летели, но она продолжала уписывать сталь, как иной заяц — капустный лист.

— Да чтоб тебя! — рыкнула я и, на ощупь найдя камень, метнула в этого проглота.

Кролик отскочил, слегка хромая. Выплюнул изо рта покореженный металл и знакомым голосом заявил:

— И не надо так орать. Мало, что меня этой пакостью чуть не прирезала, так ещё и сейчас едва булыжником не зашибла.

Осознание приходило медленно, но четко: этот пушистый засран… в смысле кролик — демоница. Та самая, свадебная.

— А что у тебя с лапой? — зачем-то спросила я.

Ну да. Я. Говорю. С кроликом. Точнее — крольчихой. Веду беседу. Так и захотелось помахать рукой и добавить: «Эйта, ты здесь?» Наверняка дарующая безумие где-то рядом.

— Я же говорю, что ты меня чуть не прирезала. Пришлось рукой за лезвие схватиться, вот и располосовало меня до кости. Так что…

— Ты, сволочь! — я начала приходить в себя. — Это была сабля из аллурийской стали.

— Новую купишь, — невозмутимо заявил будущий воротник. — К тому же я нервничала….

— Двести золотых! — взревела я.

Крольчиха не впечатлилась. Я же, кое-как встав, подобрала эфес, потом бесцеремонно цапнула белую пакость за уши и, пошатываясь, побрела прочь с пляжа.

Крольчиха висела, поджав пол себя лапы и ошалело таращась по сторонам красными глазами.

Я шла молча. Шерстяной комок нервничал. Сначала просто шевелили усами, а потом и задергал поджатыми до того задними лапами.

— Слушай, а почему ты в свой нормальный облик не превращаешься? Ну, в рогатый? — решила уточнить я.

— Я ещё не достигла совершеннолетия, — буркнула крольчиха. — И в мире людей не могу появляться в своем истинном виде… А почему спрашиваешь? — заподозрив неладное, забеспокоилась она.

— Точно не превратишься в демоницу?

— Точно!

— Отлично…

Вообще-то я должна была доставить саблю заказчику ещё ночью. Но тут случился патруль и склады. Но подумаешь, на пару ударов колокола позже приволоку заказ.

До постоялого двора, что стоял у южных ворот, я добралась быстро. Просочилась через черный ход, взбежала по лестнице и прислушалась, прильнув ухом к двери.

— Где только темные носят этого гада?! Двести золотых…

Кто-то нервно расхаживал по комнате. Χотя почему кто-то? Мой клиент.

Я постучала как было условлено: два коротких удара, тишина, ещё четыре.

Дверь распахнулась тут же, и я, широко улыбаясь, протянула вперед две руки: в одной — эфес, в другой — крoльчиха.

— Ваша сабля, лэр!

Лицо господина, кoторый усиленно изображал благородного, вытянулось, а нижняя губа затряслась.

— Что-о-о-о? — взревел он.

— Сабля, — невозмутимо повторила я и буквально впихнула в руки оторопевшего муҗика эфес и крольчиху.

Он машинально схватил, и тут же мои запястья на миг полыхнули огнем — исчезла клятва на крови, которую я дала: доставить заказ во что бы то ни стало. Я выдохнула. Все же хорошо, что я не уточнила срок и состояние сабли, когда говорила слова магического обета. Наивный лжелэр (при нашей первой встрече он строил из себя аристократа, а сам держал вилку за столом, как простолюдин) полагал, что я доставлю заказ к нему целым, а не по частям. Увы, он не знал, что в щекотливых делах бывают накладки.

— Как? — выдохнул он, осознавая, что двести золотых таки потеряны для него навсегда.

И даже мысль о том, что неисполнительный контрабандист сдох, не могла согреть душу, ибо я была живее всех живых.

— Очень просто. Рукoять тут, — я ткнула в эфес. — А острие — в ней, — я перевела перст на крольчиху. — Можете ее выпотрошить и достать…

Извернувшись, пушистая отчаянно засучила лапами, угодив лэру в грудь. Тот согнулся и разжал пальцы.

Впервые я видела, как клинок дал деру. Хорошо, часть клинка. И мне следовало сделать то же самое.

И я припустила. По коридору, прямо в распахнутое окно. Благо, я отлично знала, что там, за подоконником, — конек крыши. Приземлилась удачно. Правда, в последний момент черепица под ногами все же решила, что для роли мoстовой она не предназначена, и предостерегающе затрещала.