Королевство (ЛП) - Стивенс Аманда - Страница 25

— Сегодня ночью ты спишь дома, — сказала я.

Он благодарно проскулил и последовал за мной по коридору, где я взяла одеяло из шкафа и разложила на полу у кровати. Он лёг лицом к двери. Я скинула сапоги и забралась под одеяло, но даже несмотря на то, что меня охранял Ангус, я не смогла сомкнуть глаз до самого рассвета.

Не считая боли в лодыжке и дыры в двери, казалось, вчерашней ночной драмы и не происходило. Я провалилась в сон и встала с лучами солнца. Ангус уже проснулся и бродил по дому. Стоило ему услышать, что я зашевелилась, как он заскулил, давая мне знать, что хочет на улицу.

Мы вышли на крыльцо, и я лучше рассмотрела повреждённую дверь, диву даваясь, какого лешего я так крепко спала, пока кто-то вламывался в мой дом. Ангуса, должно быть, усыпили транквилизатором или каким-то иным образом усмирили, потому что он наверняка предупредил бы, что у дома шастают подозрительные личности. Я вспомнила, как он нюхал землю, когда я выпустила его побегать после ужина, и задумалась, а не могли ли во двор подбросить кусок мяса, напичканный снотворным. Всё ещё не оправившись после жизни впроголодь, бедняга сожрал бы всё что угодно, несмотря на странный запах или вкус.

Я проверила двор в поисках улик, но не нашли ничего, кроме отпечатка каблука в грязи, который с таким же успехом могла оставить я сама.

Три белки собирали жёлуди и захватили внимание Ангуса, а я же нашла солнечное место на ступеньках, на которые села понаблюдать за ним. Он выглядел совершенно здоровым, но чем раньше я отвезу его на осмотр к ветеринару и сделаю прививки, тем спокойнее буду себя чувствовать.

В любом случае я уже решила вернуться в Чарльстон. Мама́ плохо себя чувствует, что даже не смогла подойти к телефону последние два раза, когда я звонила, и я начала беспокоиться, что химиотерапия забирает слишком много сил. Тётя Линроз старалась изо всех сил успокоить меня, но я не обрету душевного покоя, пока не увижу всё собственными глазами. Может, я также навещу папа́. С тех пор, как мама́ осталась в Чарльстоне на лечение, я редко с ним виделась. Даже не могу вспомнить последний раз, когда мы разговаривали, хотя в этом нет ничего удивительного. Несмотря на то, что он единственный с кем я могу поговорить о призраках — мы навсегда разделили эту связь — я больше не пыталась восстановить брешь между нами. Наконец-то я приняла тот факт, что по какой-то причине ему нужно держать расстояние.

Я задумчиво оторвала стебель мелиссы, что росла рядом со ступенями, и поднесла фиолетовый цветок к носу. Утро было невероятно мирным, тихая гладь озера отражала лишь солнце, небо и колеблющиеся в воде силуэты сосен. Я встала и прошла по камням к пристани, где склонилась над перилами, чтобы вглядеться в спокойные глубины. Конечно, я ничего не увидела. Вода была слишком мутная. Но не трудно представить развалины «Терновых врат» на дне. В воздухе стоял слабый гул, который я могла бы спутать с эхом колокольчиков. Но стоило прислушаться, как я разобрала нежный плеск воды о деревянные сваи и случайный удар лодки.

Бросив цветок в озеро, я снова поднялась по дорожке во двор, где сидел Ангус, наблюдая за белками. Меня одолело искушение забрать его и немедленно уехать в Чарльстон. Отказаться от реставрации, закрыв глаза на контракт и деловую репутацию. Мне нужно выбираться отсюда. В Эшер Фоллс происходит что-то очень тревожное, и каким-то образом я стала частью этого. Может быть, даже причиной. Я не понимала, почему и как, но не могла не думать, что моя роль предопределена. Беспокойство, которое я испытала вчера вечером на поляне — страх перед судьбой — пробил меня на дрожь.

И всё же... я не уехала. Я сидела под пахнущим лимоном солнцем, словно не знала ни одной тревоги мира, потому что каким-то шестым чувством я знала, что что бы — или кто бы — ни привёл меня сюда, он найдёт способ вернуть меня обратно.

Живые или мёртвые, Эшеры обречены вернуться домой.

Понятия не имею почему именно эти слова прозвучали в моей голове в тот момент. Я попыталась не обращать внимания на внутренний голос, потому что не хотела этим утром зацикливаться на Пелле Эшере. Несмотря на харизму этого человека встреча с ним прошла крайне неприятно. Так необычно осознавать, что наши пути пересеклись столь давно, а я даже не знала об этом. Как странно, что он видел, как я играла на кладбище в детстве, и вспомнил об этом спустя столько лет.

Стоило задуматься о детстве, как пробудились воспоминания, смутные от времени и пространства, но вызванные, несомненно, тревогой по моей матери и странными событиями, которые разворачивались с момента моего прибытия. Среагировав на раздражитель, в мозге снова щёлкнул затвор, и изображение медленно пришло в фокус.

Я увидела себя на полу нашей гостиной, ноги согнуты, руки обёрнуты вокруг колен. Я слушаю через открытое окно маму и тету Линроз на крыльце, убаюканная прелестным ритмом их протяжного говора жителей Низин. Мне тогда было шесть-семь лет, и я ещё не знала о призраках. Но мой мир всегда был охраняем и изолирован, и эти акценты давали мне представление о роскоши и экзотике. Мама́ и тётя были очень красивыми женщинами, источающими женственность давно прошедших дней, которая пахла жимолостью, сандаловым деревом и свежим бельём. Папа́, напротив, пах землёй. Или это была я? К ужасу мама́, у меня часто cкапливалась грязь под ногтями, а в волосах торчал листок, либо ветка. Даже к моему лучшему воскресному платью, казалось, цеплялось нечто могильное.

Я сидела, прижав щёку к коленям, задремав под тёплым ветерком, что шевелил кружевные занавески. Я даже вспомнила непрерывный гул пчелы, угодившей в ловушку защитной сетки, и запах скошенной травы. Типичный летний день, убаюкивающий и гипнотический, пока я не подняла голову от внезапного гнева в голосе тёти. Я никогда не слышала, чтобы она говорила с моей матерью в таком тоне.

— Ты хоть представляешь, чтобы я отдала, чтобы оказаться на твоём месте? У тебя муж и дочь, которые тебя любят. Чего ещё ты хочешь?

— Ты не понимаешь…

— О, я понимаю. Ты всегда представляла себе идеальную жизнь, идеального мужа, идеального ребёнка. И именно этого от тебя все ожидали. Но мечты не сбываются, Этта, а жизнь идёт наперекосяк. Что сделано, то сделано. Ты должна забыть о прошлом.

— Я думала, что смогла, — с сожалением произнесла мама́. — Но затем сорвалась и поехала туда.

Тётя ахнула.

— После стольких лет? Зачем?

— Посетить могилу.

Повисла долгая пауза, во время которой я задержала дыхание. Я плохо понимала разговор, но знала, что они говорят о серьёзных вещах, потому что моя тётя никогда не поднимала голос. Она обожала мама́. Лишь год разделял их по возрасту, но тётя Линроз всегда казалась мне одновременно младше и старше. Младше, потому что она всё ещё обладала кокетством девушки, в то время как мама́ становилась с каждым годом всё более импозантной. Старше, потому что она яростно защищала мама́. Их близость всегда вызывала во мне сильную тоску, потому что они разделили между собой секреты, к которым я никогда не могла быть причастна. Сёстринские секреты.

— И? — тихо спросила Линроз.

Мама́ выдержала паузу.

— Это был очень странный момент.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не могу объяснить, не могу передать словами, что почувствовала, проезжая через тот город. — Её голос стал тише. — Словно у этого места съели душу. У людей, домов... даже сам воздух, казалось, осквернили. Я и помыслить не могу, чтобы моя малютка оказалась в таком ужасном месте.

— И не надо. Она здесь, с тобой. Именно там, где ей и место.

— Пока. — В воцарившимся молчании я представила, как мама́ потянулась к горлу и нервно сжала золотой крест, который никогда не снимала. — О, Лин. Я такая слабая. Я никогда не впускала этого ребёнка в своё сердце, потому что боялась, что её заберут.

— Её никто не заберёт. Как они смогут?

— Ты знаешь как.

— Прошло слишком много лет. Она теперь наша, Этта. Просто прими это как благословение и впусти ребёнка в своё сердце, – прошептала Линроз, но я услышала что-то в голосе тёти — явственный страх — и содрогнулась.