Королевство (ЛП) - Стивенс Аманда - Страница 50

Окно моей спальни выходило на «Розовый холм». Вид на кладбище никогда меня не беспокоил, даже в детстве, даже после встречи с первым призраком, потому что это кладбище всегда было моим убежищем, а освящённая земля всегда меня защищала. Даже после прошествии многих лет здесь я всё ещё ощущала себя в безопасности и покое, как нигде больше, даже в моём собственном убежище в Чарльстоне.

Слой пыли осел на бетонное крыльцо. До того, как мама́ заболела, она подметала как минимум раз в день. Поддержание дома в чистоте было чуть ли не её одержимостью. Грязь — особенно та, которую мы с папа́ приносили с кладбища — сводила её с ума. Моя тётя называла её педантичной домохозяйкой, на что мама́ однажды ответила, что ей очень жаль, что Линроз не научилась управлять пылесосом также искусно, как своим языком. Тётя пришла в восторг от этой остроты. Она любила дразнить мама́, и я так завидовала их отношениям, их постоянным подшучиваниям. Никто и никогда не мог так развеселить мою серьёзную мать, как её сестра. Не папа́. И, конечно, не я.

Дом оказался заперт, что было необычно. Папа́ никогда бы не запер входную дверь, если бы не планировал уехать на какое-то время, поэтому я не подумала, что он работает на кладбище или в мастерской. Над всем домом царила аура безмолвия, словно никого не было вот уже несколько дней.

Я подавила мгновенную панику, доставая ключ из-под цветочного горшка и впуская себя в дом. Папа́, наверное, поехал в Чарльстон, чтобы провести какое-то время с мама́. Он, должно быть, ужасно скучал по ней все эти месяцы, когда её не было рядом. Они прожили вместе так долго, и хотя ни один из них не демонстрировал открыто свои чувства — я не могла вспомнить, что бы они когда-нибудь обнялись, и уж тем более поцеловались — я должна была верить, что их удерживает вместе нечто большее, чем привычка. Нечто большее, чем общие тайны.

Я оставила Ангуса на крыльце и вошла внутрь. Тишина дома расстраивала. Я быстро обошла первый этаж, чтобы успокоиться, что ничего не случилось, а затем поднялась по лестнице, заглянула в свою старую спальню и прошла до дальнего конца коридора, где открыла дверь на чердачную лестницу. Включила свет и пошла без колебаний. Я никогда не боялась чердака. Это было моё самое любимое место в дождливые дни, когда мне надоедали семейные фотоальбомы. Мама́ хранила на чердаке много платьев со школьных времён, и мне нравилось копаться в старых сундуках. Она и тётя Линроз были видными красавицами, хотя и из семьи среднего класса.

Папа́ хранил свои вещи в металлическом ящике. Его он всегда держал запертым. Всегда. Этот ящик с детства разжигал моё любопытство, но мне никогда не приходило в голову попытаться вскрыть замок. Теперь я отбросила любые сомнения в сторону и шпилькой приподняла язычки. Если в этом доме хранится секрет моего рождения, то он в этом ящике.

Внутри лежали обычные личные вещи, которые мужчина папиного возраста и положения накопил бы за эти годы. Медали за выслугу и грамоты в рамках с армейский времён. Пара сапог. Старый карманный нож. Сигарная коробка с фотографиями.

Самый эффективный способ провести поиск — вынуть всё наружу. Я проделала это быстро и тщательно, аккуратно раскладывая вещи, чтобы сложить всё обратно в том же порядке, что и нашла. Мне было ненавистно рыться в отцовских вещах. Он замкнутый человек, и обыск его сокровищ и воспоминаний был преступлением, которое я бы уподобила осквернению могилы. Но я не позволила совести меня остановить. Я продолжила разглядывать его личные вещи, потому что знала, что не успокоюсь, пока хоть что-нибудь не найду.

Я чуть не сдалась, как вдруг наткнулась на маленькую голубую коробочку, перевязанную белой лентой. Я предположила, что это ещё одна медаль или, возможно, свадебные запонки.

Но, нет.

Приютившись на хлопковом ложе, там лежал осколок коричневого фарфора. Я бы никогда не узнала, что это, не говоря уже о значении этой вещицы, если бы не увидела маленького коричневого воробья в голубой спальне Фреи Паттершоу.

Как бы оно к нему ни попало, папа́ хранил это сломанное крыло среди своих самых ценных вещей.

Я записала Ангуса на прием в ветеринарную клинику, недалеко от моего дома в Чарльстоне. Осталась с ним на осмотр и уколы, но убежала по делам во время мойки и стрижки. Когда мы появились на веранде тети Линроз несколько часов спустя, то оба сверкали чистотой и свежестью и выглядели на пять с плюсом.

Моя тетя жила в узком двухэтажном доме, стоявшем в глубине участка, как было принято в историческом районе. Она купила этот дом много лет назад, прежде чем взлетели цены на рынке недвижимости, и, несомненно, могла заработать небольшое состояние, если бы решилась его продать. Но она никогда так не поступит, хотя вечно жалуется на налоги. Я любила этот дом и тенистую улицу, которая к нему вела. Оригинальный и очаровательный. В духе старого Юга.

У тёти округлились глаза, стоило ей открыть дверь и увидеть меня через сетку. Как всегда, она была элегантно одета: в бело-серые льняные брюки и пшеничную тунику с цветочным узором. Я уловила запах её духов, и он унес меня в детство, в летние вечера, когда я сидела возле открытого окна, слушая её и мама́.

Тетя прижала руку к груди.

— Боже правый, милая. Я не ожидала увидеть тебя у себя на пороге. Почему ты не предупредила, что приедешь? Я бы приготовила обед. Или бы заказала в ресторане, — подмигнула она. Ее взгляд упал на Ангуса, и глаза расширились ещё больше. — Что это вообще такое?

— Мой пёс. Ангус.

— Твой пёс? — Она чуть пожала плечами, выйдя на крыльцо. — Милостивый боже, что произошло с этим несчастным созданием?

— Его держали в питомнике для бойцовских собак. А затем бросили в лесу голодать.

— О боже. — Она робко погладила Ангуса. — Проводи его на задний двор. Твоя мама в саду. Убедись, что не напугаешь её до полусмерти этим... Ангусом. Пойду налью чаю.

Она исчезла в доме, а я, проверив, что Ангус не отстает, спустилась с крыльца и пошла по узкой дорожке, которая вела сквозь густые заросли слоновой травы[18], уже пустившей напоминающие сахарную вату метелки. Мама́ могла содержать идеальный дом и накрыть изысканный стол, но тётя родилась с даром к цветам. Сад за её домом был поразителен в это время года. Аромат последних летних роз упоительно переплетался с чайным деревом, которые все росли за живой изгородью, тянувшейся вдоль каменных дорожек и низких кирпичных стен, переливающихся в послеполуденном солнечном свете.

Мама́ лежала на шезлонге в зеленую полоску с открытой книгой на коленях. Она не двигалась, голова откинулась на подушку, и я подумала, что она спит. Я посмотрела на неё, и сердце сжалось от боли из-за того, как резко выступили её скулы и посерело лицо. Она всегда была очень худой, как и тётя, но теперь выглядела изможденной, и я заметила новые морщины на лице и дрожь в руке, когда она перевернула страницу. Несколько месяцев химиотерапии возымели свой эффект, но она всё равно оставалась самой красивой женщиной, которую я когда-либо знала. Несмотря на болезнь, её парик был идеально уложен, а на губах переливался бледно-розовый блеск. На ней была юбка с цветочным орнаментом и прелестный синий кардиган, хотя день выдался жарким и влажным.

Я тихо окликнула её, и она испуганно оторвала глаза от книги.

А потом улыбнулась, как очень редко мне улыбалась, и я так обрадовалась, что приехала.

— Амелия! Как долго ты здесь стоишь? Я не слышала, как скрипнула калитка.

— Я только что вошла.

Я подошла и опустилась на колени возле шезлонга. Мама убрала волосы с моего лица прохладными пальцами. Возможно, мне показалось — или захотелось так подумать — что она хочет приласкать меня ещё чуть подольше. Потом она заметила Ангуса и вздрогнула, точно так же, как тётя Линроз.

— Амелия Роуз Грей, бога ради объясни мне, что это?

— Его зовут Ангус. Я нашла его в горах и приютила у себя.