Фокус (СИ) - Субботина Айя - Страница 26

И первое же фото — моя выдумщица сидит за столиком напротив окна, за которым валит густой снег. Смотрю в окно — у меня точно такой же, почти один в один. А еще, называется, живем друг от друга черте где. На фото, как обычно, нет ее лица, только раскрытый исписанный блокнот, простая ручка и ее рука с наполовину пустой чашкой кофе. Два разноцветных кольца — на большом и безымянном пальце, и одно, просто черное, из керамики, на указательном. Странно, что я все это так хорошо помню.

Но и это не самое странное. Мне кажется смутно знакомым глиняный подсвечник в форме шара на столе. Прямо настолько знакомым, что готов поклясться — видел его слишком часто, чтобы не запомнить даже то, что справа есть маленький дефект.

Поднимаю взгляд над фото, туда, где обычно есть геометка.

Читаю. Перевариваю. Снова читаю, потому что это больше похоже на сцену из книги, одну из тех, которые выдумщица любит вставлять в свои кровавые романы. Говорит, что книга без любви — неполноценная книга, как глинтвейн без вина.

Но, блин, сколько бы раз я ни перечитывал — геометка не меняется, буквы не перестраиваются в другое слово. Там четко, черным по белому написано латинскими буквами — Санкт-Петербург. И название кафе. То, о котором я сам ей рассказывал, потому что люблю бывать там с Совой и потому что был уверен, что Эльфенке оно бы точно понравилось. Потому что все, как она любит: вид на город из панорамных окон, простая посуда, уютная обстановка, вкусная простая еда и обычно тихая публика. Можно сидеть с ее ноутбуком хоть полдня.

Возле фото есть ее комментарий: «Прячусь от снега с чашкой латте на Грозовом утесе». Так называется замок в ее книге. Той, которую она только собиралась писать, и о которой с таким восторгом рассказывала. И фото выложено… два часа назад.

— Андрей, ты куда? — слышу в спину крик матери.

Меня порядком штормит на пороге своей комнаты, так что крепко прикладываюсь плечом к откосу, но встряхиваюсь и, почти не глядя, хватаю в руки первые же попавшиеся вещи: джинсы и футболку. Свитер просто не смогу одеть — сразу начну снова чесаться.

— Андрей, да что случилось?! — Мать смотрит, как я влезаю в ботинки, кое-как затягиваю шнурки, накидываю пальто и скриплю зубами от первого острого приступа раздражающего зуда.

— Я должен увидеть одного человека. Присмотришь за Совой?

— Ты должен лежать в постели и лечиться, — хмурится она.

— Сама же сказала, что мне категорически нужно вылезать из постели, — напоминаю ее слова. Хватаю ключи от «финика», открываю дверь и уже за порогом оборачиваюсь. — Вот, я радикально решаю проблемы.

Ехать совсем недалеко — несколько кварталов, и если бы не температура, я бы лучше пробежал их пешком, было бы быстрее. Но приходится «наслаждаться» красными светофорами, которые, сука, словно сговорились! Какой нормальный человек пьет кофе больше двух часов?

И улыбаюсь, вспоминая ее слова: «А кто сказал, что я — нормальная? Может, сумасшедшая!»

Но все же дорога занимает почти полчаса, и чем ближе я подбираюсь, тем чаще смотрю по сторонам, надеясь, что если не застану Эльфенку за столиком, то хотя бы поймаю на улице. Понятия не имею, что ей сказать и почему меня это так цепляет. Что вообще за глупая упрямая женщина: приехала и даже пары слов не написала. И когда приехала? На сколько?

Самое сложное — припарковаться, потому что стоянка забита, и мне приходится проявить мастерство вождения, чтобы втиснуться на единственный прямоугольник земли, куда мой автомобиль влезает почти со скрипом. Поднимаюсь по лестнице, на ходу стаскиваю до противного колючее пальто, притормаживаю перед зеркалом между этажами — ну и вид у меня, трындец.

Третий этаж, поворачиваю направо, к стеклянным раздвижным дверям — и сразу налево, прямо к столу, за который всегда сажусь вместе с Совой, за которым должна — обязана! — до сих пор сидеть моя выдумщица. Даже знаю, что ей скажу: «Женщина, ты упрямее осла!» Представляю ее лицо в этот момент и мрачно усмехаюсь.

Но.

Стол пуст и чисто убран.

Глава двадцать пятая: Йори

Уже пять дней каждое утро я провожу за этим столиком в том кафе, о котором рассказывал мой Фенек. Потому что пару раз он обмолвился, что обязательно сводил бы меня сюда, раз я такая вредная и категорически не люблю рестораны. Мы еще шутили, что будем проводить здесь каждое утро: я — за книгой, он — готовясь для интервью в прямом эфире. Это не были попытки договориться о будущих встречах — просто шутки, в которых иногда проскальзывало «мы», от которых я сладко жмурилась и роняла лицо в подушку, как будто моя Аномалия даже через экран выключенного телефона мог увидеть эту дурацкую счастливую улыбку.

Когда не осталось совсем ничего, я решила, что мне будет легче, если хотя бы часть своих фантазий я реализую самостоятельно. Например, ту, в которой «почувствую» вкус его любимых кукурузных палочек с сыром и кунжутом, которые здесь подают к кофе для тех, кто не любит сладости и бережет фигуру. Я не берегу фигуру, я просто их попробовала — и точно так же, как Андрей и Соня, влюбилась в приятную душистую мякоть и хрустящую корочку.

На часах почти двенадцать, когда я выпиваю вторую чашку латте и понимаю, что пора бежать, если не хочу опоздать на выставку стеклянных скульптур. Еще один несомненный плюс жизни в большом городе — наверное, здесь не бывает дней, когда совсем ничего не происходит, и я фанатично, как маньяк, заполняю пробелы своей жизни всем, что попадется под руку.

Чтобы не думать, почему же так получилось, что исчезли тысячи километров, а мы стали непреодолимо далеки друг от друга.

Перед выходом забираю заказанный с собой стаканчик моккачино: когда на улице такой снег и мороз, я и часа не проживу без чего-то горячего. И поздно соображаю, что у меня точно было что-то в руках, кроме рюкзака. Точно, бумажный пакет с книгами! Надеюсь, он до сих пор стоит за…

Дорогу до столика перегораживает мужская фигура, и первое, о чем я думаю: почему он в минус двадцать в одной футболке? Хотя ответ вроде как написан на его теле мелкой россыпью маленьких воспаленных точек. Ветрянка у него что ли?

А потом мужчина поднимает руку, заводит ее за спину, чтобы почесать чуть ниже шеи, и я, как под гипнозом, разглядываю черно-белую хищную мордочку на предплечье. Ее видно лишь отчасти, но этот оскал я бы узнала из тысячи. Из миллиона.

— Фенек?

Уверена, что произнесла это шепотом, и между нами несколько метров, так что услышал бы только человек с идеальным слухом, но он скашивает взгляд, немного разворачивает корпус.

Карие глаза смотрят секунду с облегчением, потом — щурятся до колючей злости.

— Женщина, ты упрямая… глупенькая!

— А у тебя ветрянка, — чуть не плачу я.

Кто-то там наверху, может быть, судьба, в эту минуту очень громко надо мной смеется, потому что пока я жадно, как голодая, как умирающач от жажды разглядываю Андрея, голову противно стягивает одна единственная мысль.

— Что-то не так с моей ветрянкой? — Андрей поворачивается всем телом, делает шаг ко мне и останавливается с таким мученическим выражением лица. — Йори, пожалуйста… — Сглатывает и нервно усмехается. — Пожалуйста, скажи, что ты переболела этой заразой, и я могу до тебя дотронуться. Просто дотронуться, четное слово.

Наверное, со стороны я похожа на ребенка, прилипшего к витрине со сладостями, которые нельзя купить даже за все деньги мира. Меня словно простреливает навылет, и звук из горла похож на болезненный стон.

— Я не болела ветрянкой, Фенек, — и эти слова тоже едва слышны.

Это больше, чем издевательство.

Андрей прикрывает глаза, стоит так несколько секунд и, в конце концов, обреченно опускает руки, так что переброшенное через предплечье пальто почти касается пола.

— Это… пи… — Он кашляет, заглушая и так понятную грубость.

— Меня в детстве к кому только не подсаживали, чтобы подхватила вирус, — скороговоркой тараторю я, боясь оторвать взгляд от темных глаз, которые в реальности кажутся ярко-карими, насыщенными, как дорогой черный чай. — Но вирус меня тогда не взял.