Кухарка (СИ) - Великанова Наталия Александровна - Страница 21

— В детстве она мне говорила, что никогда не выйдет замуж, — поднял он брови, выражая полное отсутствие удивления.

Леська поджала губы. Велела себе не заводить с “непрошенным гостем” разговор, не провоцировать его, отвечать на вопросы односложно и не позволять втягивать себя в споры. Видит Бог, она не знала и не хотела знать, к чему могли привести их словесные поединки.

Отмерила три стакана сахара и взвесила. Мягко зашуршали песчинки. Достала яйца. Ополоснула чашу, включила прибор в сеть, поставила на максимальную скорость. Классический ореховый бисквит с кофейным ярусом плюс шоколадная стружка.

Фёдор сел за стол и принялся наблюдать за ней. Он ничего не говорил. Абсолютно ничего. Только смотрел. Оправа очков подчеркивала внимательность взгляда. У Леськи по рукам пробежали мурашки. Она разрезала крупный лимон пополам и выжала из одной половинки сок. Добавила немного в белки.

Он что-то спросил, но так тихо, что она не поняла. Проигнорировала, но он повторил вопрос.

— Что? — нахмурилась Леська, заглядывая в непроницаемое лицо и гадая, что у него на уме. Не имел же он привычки каждое утро без дела просиживать на кухне? Пришёл, чтобы выводить её из себя? Или хотел поговорить? О чём? У них не было общих тем. Тогда что он здесь делал? Она пыталась найти разгадку, время от времени бросая мимо Фёдора косые взгляды, делая вид, что работает, а не пытается понять мотивы его поступков.

Вошла и вышла женщина, которая, кажется, занималась уборкой или чем-то в этом роде. Зазвонил дверной звонок, послышалось хлопанье дверей и чьи-то неразборчивые голоса. А Фёдор всё сидел и сидел. С каждой секундой он смотрел на неё жестче, видимо, в свою очередь, пытаясь осознать что-то.

Наконец он встал и, медленно, как большой кот, движимый любопытством, подошёл к ней.

— Что ты готовишь? — его лицо внезапно оказалось так близко, что она увидела каждую щетинку. Увидела микроскопические поры и маленькую точку, примостившуюся под левым глазом. Ресницы на нижнем веке: густые и золотистые. Не надо смотреть в его глаза, напомнила себе Леська: ты и без того прекрасно знаешь их пламенный тёплый оттенок. Она обвела взглядом контур его губ — чёткий и ровный. Нижняя губа у Фёдора была немного толще, чем верхняя. И, конечно же, родинка, примостившаяся на подбородке.

Ей приходилось смотреть на него, задрав голову. Раньше его щетина не была такой чёрной и такой жёсткой. Хотя, впрочем, об этом она могла только догадываться, ведь она не знала, насколько она стала грубой. Леська отвернулась, смутившись. Зачем она думала о его лице — непонятно.

— Так что ты готовишь? — он едва заметно наклонился к её уху, заглушая жужжание миксера, и наблюдая за её реакцией, словно Леськино напряжение забавляло его.

Она нервно дёрнулась, показывая на меню, висящее на холодильнике.

— Посмотри там.

Он задержал на ней взгляд, рассматривая головной убор, ухмыльнулся, потом повернулся и отошёл к меню. Леське стало немного легче дышать.

— Зачем ты носишь колпак? — спросил он достаточно громко, чтобы она услышала его сквозь ровный гул.

Ей не хотелось напрягать голосовые связки — в горле и без того сухо, поэтому она промолчала. Взяла стакан, налила воды и медленно выпила. Если и дальше всё будет продвигаться такими темпами, у неё все шансы запороть вечер. Ему и пальцем шевелить не придётся — она сама испортит свою карьеру.

Обо всём этом Леська думала медленно, словно рассматривая чужую жизнь через плотное стекло, словно полуденный зной разморил её мысли, и они текли неторопливо, как тучные стада по изобильны лугам.

Фёдор сел за стол и продолжил наблюдать за ней. Он не прекратил этого делать и тогда, когда миксер замолк, а Леська добавила во взбитые белки муку, молотый кофе, дроблёные ядра фундука, аккуратно всё перемешала и отправила во второй духовой шкаф. Двадцать минут и основа воздушного десерта — готова.

— Так почему ты надеваешь колпак? Это часть образа?

— Образа? — не поняла она.

— Ну да, образа повара.

— Я и есть повар, — усмехнулась она без обиды или злости, — мне не надо образ примерять.

— Некоторые повара колпаком не пользуются.

— Так они же лысые, — засмеялась Леська, — их волосы не падают в пюре и суп.

— У тебя длинные волосы? — спросил он, и она замерла.

Когда Леське было пятнадцать, у неё были длинные волосы. Ниже пояса. Мама всегда говорила, что волосы — это красота и сила женщины. Леська мечтала, что когда будет выходить замуж, волосы распустит. Они упадут за спину шёлковой тяжёлой массой. Они были её гордостью, её красой.

Нет, она остригла их не тогда, когда поняла, что больше не чиста, как слеза росы. Не тогда, когда поняла, что выйдет замуж без любви. Не тогда, когда Маська родилась. Как и раньше, уложив дочку, мыла, расчёсывала перед сном. Но потом сдалась. Когда поняла, что как много внимания они привлекают.

Помнила Леська ещё, как Фёдор брал её волосы в ладони, как нежно убирал от лица, как восхищался ими. Как разлетались они от ветра, как сохли на солнце, как рассыпались по его плечам, когда она клала голову на его грудь. Её локоны остались в прошлом, вместе с их общим воспоминанием. Она не понимала, почему он решил заглянуть в те дни.

— Нет, короткие, — наконец, выговорила она.

— Почему?

Ну что ему сказать? Леська серьёзно занервничала. Чего он, собственно, хотел от неё? Долго собирался здесь сидеть?

— Мешали, — лицо её приняло холодное выражение.

— А я думаю, что хотела красу свою скрыть.

Леська ничего не ответила. Только сердце бухнуло о рёбра, испугавшись проницательности мужчины, от которого ей следовало держаться подальше. Его слова были не далеки от истины. Леська, высокая и стройная, всегда привлекала к себе внимание. Может поэтому тогда, в юности, никто ей пятнадцати и не давал. Ростом она, наверное, в отца пошла. Мать была среднего роста. Только вот никто не хотел в дом девушку приглашать, которая могла мужа увести, не важно была она порядочной или стервой той ещё, готовила хорошо или так себе.

Вот она и приспособилась все до последнего волоса убирать под колпак. Косметикой на работе не пользовалась — даже ресницы не подкрашивала. Получалась этакой незаметной поварихой, что и Леську, и нанимателей вполне устраивало.

Неужели он до сих пор считал её красивой? Это не могло быть правдой! Как ни хотелось ей вывести его на откровенный разговор, Леська не осмелилась этого сделать. Что-то подсказывало ей, что скрестив с ним шпаги в словесном поединке, она никогда не одержит верх. Он в два счёта расколет её, чего доброго ещё и унизит. Разве не было у него причин как следует проучить её?

Надеясь отвлечь его от неприятной темы, забыв, что утром обещала себе вообще не разговаривать с ним, Леська спросила:

— Отчего ребёнок твоей сестры не здесь? Что с ним?

— Почему ты интересуешься?

— Просто любопытно, почему она разлучена с матерью? Тем более что Ксения явно скучает.

— Она сейчас в летнем лагере.

— В летнем лагере?

— Да, в учебном. Родители хотят вложить в неё максимум знаний, чтобы потом не плакать крокодиловыми слезами, — тон его звучал поучительно и наставительно одновременно, что Леська не сдержалась.

— Ей, кажется, только три года?!

— В прошлом месяце исполнилось четыре.

— Что это меняет?

— Послушай, я не её отец, чтобы решать такие вещи или что-то объяснять тебе.

— Ясно, — пролепетала она, замолкая. Хотя ничего не поняла. Никакие высокопарные мотивы обучения, божественного смысла или сверхъестественных результатов не оправдывали в глазах Леськи разлуку маленького ребёнка с матерью, также как высокие цели не оправдывали войны или вероломного нападения на мирный город.

Она и сама, будучи матерью, не раз задавала себе вопрос, не должна ли она “впихнуть” в ребёнка дополнительные знания, отвести на развивающее занятие, отдать в школу полиглотов? Разговор про лагерь для ребёнка это как камень в её огород. Маська была очень любознательной и часто просилась во всякие интересные места и поездки, но многое из того, что было интересно ей, Леське, Мася не любила. Не любила изобразительное искусство и архитектуру, зевала от скуки в музеях, закатывала глаза в картинных галереях, наотрез отказалась учить английские буквы и слова. Зато обожала животных и насекомых, особенно лягушек и улиток. Могла без устали бродить среди окаменелостей Палеонтологического и Кунсткамеры, знала всех динозавров и периоды их существования.