Еще один баловень судьбы (СИ) - Васильев Николай Федорович - Страница 4

В узелке оказались большая лепешка, пара вареных яиц, изрядный кусок сыра и пара луковиц — более чем достаточно для обеда с водой из ручья. В итоге Антон оставил половину припасов на ужин: вдруг сегодня ему больше никто ничего не предложит? И продолжил было идти по тропе вдоль ручья (под крутым правым склоном, заросшим кустарником и увенчанным на высоте метров в 20 крепостной стеной), но вскоре наткнулся на поперечную тропинку, ведущую вверх по склону. "Раз есть такая тропинка, у нее должен быть выход к стене, а далее в город" — сообразил парень и свернул на нее. Подъем оказался весьма крут, но тропинка сделала несколько витков на склоне и соединилась с укатанной дорожкой шириной в пару метров, окаймляющей подножье стены. Тут же Антон увидел в стене полуоткрытую арочную железную калитку, юркнул в нее и оказался в щелеватом глухом переулке, выведшем его через десяток метров на узкую, но вполне обычную для Авалона улицу: с двухэтажными каменными домиками, стоящими почти впритык друг к другу, с решетчатыми ставнями на окнах и однотипными деревянными дверями без крылечек.

Вдруг дверь дома, стоявшего напротив упомянутого переулка, стремительно отворилась, и наперерез Антону выскочил некий усач с ружьем (fusil) в руках и грозно вскричал:

— Не двигаться! (Ne pas se deplacer!) Брось свою палку! Брось, говорю, иначе выстрелю!

Антон чуть помедлил (он вполне мог резко сместиться в сторону и вышибить шестом хоть дух из неказистого француза, хоть ружье из его рук), но опамятовался и уронил на булыжники и шест и узелок.

— Во-от! А теперь говори: ты кто такой? И не ври: мне не надо много времени, чтобы распознать аристократа под любой личиной! Думал, оденешься победнее да посмешнее, возьмешь дурацкую палку и сможешь ходить по Авалону как у себя в Монбарском лесу? Да-а, не зря я устроил себе здесь засаду: думаю, по этой тропке от ручья Миним обязательно притащится какой-нибудь роялист. И вот он ты! И какой наглый, средь белого дня в город заявился! Ночи подождать не захотел? Только я и ночью тебя бы тут скрутил, не сомневайся: мне все равно, когда дежурить, меня сон не берет. Ну, что ты молчишь? Или в штанишки от страха наделал?

— Я иду к Гастону Дидье, члену муниципальной гвардии Авалона. Вы знаете такого?

— К Дидье? Гастона я знаю и даже хорошо, но что у него может быть общего с таким как ты?

— Я иду с его фермы с запиской от его жены, Мари.

— С запиской? А ну, давай ее сюда!

— Вот записка, — показал Антуан, но в руки усачу не отдал. — Извините, гражданин, это конфиденциальное послание, не предназначенное для чужих глаз. Лучше препроводите меня к Дидье.

— Все-таки ты явный аристократ. Конфиденциальное послание… Еще год назад не миновать бы тебе гильотины. А нынче ходят себе свободно и записки от фермерши к фермеру носят. И препроводить тебя никуда не могу: вдруг за время отлучки через эту щель еще роялист в город проникнет?

— Ну, пошлите мальчишку за Дидье, а мы пока посидим с Вами здесь и поболтаем.

— О чем мне с тобой болтать? О старых временах, когда дворянчики, подобные тебе, над нами измывались? Или ты хочешь послушать, как мы при Робеспьере таскали "ваших" к эшафоту и многие из бывших гордецов слезами обливались?

— Вы ошибаетесь, я вовсе не дворянин, так как родился в Америке, в штате Луизиана — правда, отец мой приехал туда из Франции и родился, в самом деле, в дворянской семье…

— Так ты американец? А что же тебя сюда принесло?

— Мне захотелось помочь своей прародине Франции отстоять независимость. Ведь многие французы приезжали к нам 20 лет назад и помогали биться с англичанами. Вы же слышали про подвиги генерала Лафайета в Америке?

— Слышал что-то такое, но больше про то, как он прикинулся здесь революционером, а когда Робеспьер прижал ему хвост, то быстро сбежал к австрийцам. А те ему не поверили и в тюрьму посадили. Правда, смешно?

— Не очень. Тем более что я иду как бы по его стопам: Вы ведь мне тоже не верите…

— Доверяй, но проверяй — вот мое правило! Эй, Николя, кончай из двери подглядывать! Иди-ка сюда. И быстро, а то ты меня знаешь…

В ответ на эту угрозу на улицу вышел нехотя босоногий мальчик лет десяти и встал у двери.

— Сгоняй в мэрию, найди там мсье Гастона и позови его сюда: ему жена письмо с каким-то мутным парнем передала. Все понял?

— Да-а…

— Тогда бегом марш!

Пацаненок ухмыльнулся, повернулся и припустил вприпрыжку вдоль улицы.

Через полчаса в конце улицы появился еще один усач в мундире муниципальной гвардии, но в местном, малобюджетном варианте: вместо белых лосин — серые мешковатые кюлоты, вместо голубого камзола — темно-синий грубого сукна, треуголка бурая вместо черной, зато к ней подколот трехцветный плюмаж. Белых лент с подсумками на нем не было, не было и ружья, лишь на боку висел тесак в затрапезных ножнах. Он подошел к закончившей необязательную говорильню парочке, оглядел чужака и спросил:

— Это ты — письмоносец от Мари?

— Да, мсье, — подтянулся чуток Антон и протянул записку. — Мари Дидье просила сказать, что у Вас на ферме все в порядке и вот написала мне рекомендацию…

— Вечно она за кого-то просит, — пробурчал усач и стал медленно читать записку, чуть подшевеливая губами ("Тоже грамотей невеликий" — мысленно скривился попаданец). Наконец текст был прочитан и осмыслен, Гастон Дидье более пристально вгляделся в чужака и сказал:

— Американец, значит… Как твое полное имя?

— Антуан Фонтанэ, — отрапортовал Вербицкий. — Родом из-под Нувель Орлеан.

— Где и как ты отстал от дилижанса?

Этот вопрос Антон не раз муссировал по дороге в Авалон и решил, что лучше будет говорить полуправду. Поэтому он сказал:

— Не доезжая Гийона я отошел по нужде с дороги. Вдруг налетел жуткий вихревой ветер (в Америке он бывает нередко и называется торнадо), который подхватил меня и понес по воздуху. А сбросил на землю рядом с вашей фермой. Как ни странно, на мне даже одежда осталась целой.

— Вот эта одежда? Очень странная на вид. Да и вся эта история очень странная. У нас, насколько помню, таких вихрей никогда не бывало.

— Мари может подтвердить. Она с детьми очень испугалась, да и крышу у вашей фермы изрядно потеребило.

— Ну, чудеса… Но вернемся к тебе: все твои вещи остались в дилижансе и документы тоже?

— Со мной был небольшой саквояж, так как я считаю, что в путешествие надо брать только деньги, на которые в конечном пункте можно купить все необходимое. Однако и документы и деньги остались там, а я остался голым и сирым. Если бы не помощь мадам Дидье, мое положение было бы совсем отчаянным.

— Оно и сейчас может стать аховым, — встрял в разговор первый усач, — У меня еще осталось подозрение, что ты — шпион роялистов!

— Это у тебя ведь третий на подозрении, Жак? — хохотнул Гастон. — Потом один оказался новым помощником нотариуса, а второй — переодетым монашком, шедшим со свидания. Но ты не отчаивайся: позиция у тебя тут хорошая, рано или поздно роялист из леса придет обязательно…

В ответ Жак пробурчал что-то неразборчивое себе под нос, а Гастон продолжил допрос:

— Так чем ты хотел помочь нашей революции, Антуан? Какие у тебя козыри?

— Я закончил экономический факультет университета и мог бы служить по финансовой части. Умею говорить, читать и писать на языках английском, немецком, похуже — на испанском и итальянском. Еще я хорошо владею лошадью, стреляю, фехтую и плаваю.

— Я же говорю, он из аристократов! — порвало вновь Жака. — Это их излюбленные занятия!

— Сейчас в нашей армии уже полно бывших дворян, — оборвал Гастон своего соратника.

— А в Америке дворянские звания вовсе упразднены, — продолжил Антуан, — но умения, перечисленные мной, культивируются во многих состоятельных семьях.

— Хорошо, гражданин Фонтанэ, — заключил Гастон. — Идем в мэрию. Там, я думаю, твоим способностям найдут применение.

Спустя неделю Антон Вербицкий стал жителем городка Равьер (в 42 км к северу от Авалона), а по профессии — учителем старшего (третьего) класса начальной школы, основанной в городке два года назад. Впервые в класс он вошел с изрядным трепетом, но местные ученики его поразили: было их двадцать два в возрасте 10–11 лет (в том числе семь девочек), но никакого буйства они не проявляли, а напротив встали дружно с мест и поприветствовали слаженным хором — "Бонжур, гражданин учитель!". Позже он осознал, что никакого чуда здесь нет: дети успели проучиться в данной школе два года и привыкли к школьным порядкам. Меж собой они тоже успели разобраться и расселись группками (мальчики из "верхнего" города и из "нижнего", а также три индивидуалиста из окрестных дворянских поместий, девочки тоже в виде двух стаек) — что Антону стало ясно, конечно, позднее. Пока же он посмотрел в их разнообразные, но одинаково любопытствующие глазенки и сказал: