Еще один баловень судьбы (СИ) - Васильев Николай Федорович - Страница 46

После второго бокала (а неплохое шампанское у мадам Кортни!) Антон расслабился и вернул себе свойство отстраненного восприятия этой действительности. Да, Фрэнсис ему долгие дни не видать. Да, его сердцу придется вновь очерстветь. Но в перспективе связь с милой Фрэнсис все равно была обречена на заклание. Отчего же так ноет сердце?

— Вы совсем не слушаете меня, Антуан! — возмутилась вдруг миссис Кортни.

— Что Вы, Элизабет, я весь внимание…

— Да? И о чем же я Вам сейчас говорила?

— О мире во всем мире, Элизабет…

— Нет, Антуан, я говорила уже о нас с Вами. Совсем недавно мы так прекрасно сотрудничали — так почему бы не вернуться к этому прекрасному прошлому?

— Дважды в одну реку войти невозможно, — вяло возразил Антон. — Таково изречение мудрого древнего грека.

— Глупости! — воскликнула Элизабет. — Мне знакомы несколько женщин, которые по нескольку раз расставались со своими любовниками и опять оказывались в их объятьях.

— Чтобы через несколько дней или месяцев опять с ними расстаться, — кивнул Антон. — Порочный круг называется.

— Я в этот круг войду без капли сомнения.

— Нет, Элизабет, — твердо сказал Антон. — Я резвился с Вами как жеребенок. Но теперь моя кровь отравлена ядом любви. Я способен воспрять лишь при виде Фрэнсис. Простите меня, если сможете. А теперь я уйду с Ваших глаз, пока долг не сведет нас вместе.

— Будьте Вы прокляты, мальчишка! И ничего я Вам отныне не должна!

В январе 1797 г переговоры в Лондоне вступили в завершающую фазу: все основные вопросы были урегулированы, но требовалось составить и отшлифовать текст Договора о мире между Великобританией и Францией. Антон, само собой, в этом участия не принимал и просто убивал время в ожидании финала. Январская погода в Лондоне наимерзейшая (холод до минус 10, влажный снег, переходящий в дождь, и туманы с сернисто-угольным смогом), но именно она устраивала пребывающего в прострации Антона. Большей частью он сидел или лежал в своей комнате, листая книги малоизвестных английских писателей, а вечерами ехал в "Чешир чиз", где обычно его приветствовали пивными кружками Генри, Джордж и Винс, или в один из театриков, где он кривовато улыбался, глядя на ужимки тех или иных комических персонажей. По выходе из театра к нему почти всякий раз подходила какая-нибудь молодая женщина в попытке завязать разговор, и он всякий раз доставал из кармана шиллинг, прикладывал к ее губам и отрицательно качал головой. Иногда этот шиллинг летел ему в лицо, но чаще оказывался в женском кулачке. Он же продолжал путь к своей наемной карете.

20 января в торжественной обстановке Лондонский договор был скреплен подписями Барраса (специально приехавшего на эту церемонию) и Питта и отправлен на ратификацию в британскую Палату общин и французский Совет пятисот. Делегация убыла вместе с Баррасом во Францию, а через неделю в Найтбридже появился временный поверенный в делах Франции мсье Франсуа Буасси (в будущем с приставкой д, Англа) в сопровождении десятка секретарей. Этот сорокалетний человек был невысок, но умудрялся так держать свою голову и так иронически улыбался, что создавал ощущение превосходства над собеседником. Позже Антон узнал, что он несколько лет был депутатом и даже избирался в президенты Совета пятисот, но был обвинен в симпатиях к роялистам и Баррас счел нужным отправить его подальше от кровожадных парижан. Так почему бы не послом в Англию?

— Так Вы, значит, и есть Антуан Фонтанэ, глава нашей секретной службы в Лондоне… — констатировал нынешний хозяин французского посольства, оставшись с Антоном в приснопамятном кабинете. — Мсье Трейяр рекомендовал мне Вас как очень изобретательного сотрудника, к тому же имеющего агентов в различных слоях общества. Напомните мне об этих агентах…

— Хорошо, — сказал Антон. — Но, конечно, без имен, ибо что знают двое — знает и свинья.

И заметив удивленно вскинутые брови Буасси, добавил: — Это распространенная в Германии поговорка.

— Продолжайте, — скривился посол.

— Мы платим деньги нескольким депутатам Палаты общин от Шотландии и Уэльса, а взамен имеем скоординированное мнение лобби от этих провинций.

— Что еще за лобби?

— Коридор, аналог наших кулуаров, где часто формируются мнения депутатов.

— Это так, — хохотнул посол. — Удачное помещение казенных денег. Что еще?

— Платим также нескольким журналистам, которые объясняют лондонцам, почему с Францией лучше дружить.

— Очень хорошо. Еще?

— Есть агент из аристократии Лондона, который держит нас в курсе жизни королевского двора и правительства и подсказывает методы воздействия на ключевые фигуры английского общества…

— Великолепно! И все это Вы организовали за два месяца?

— Это было организовано еще при королевской власти, а я лишь воспользовался прежними наработками.

— А в других городах у нас агенты есть?

— Не вижу в них смысла: все дороги, как всегда, ведут в Рим. То бишь Париж, Стамбул, Лондон…

— Не могу с Вами согласиться. А вдруг от нас потребуют совершить диверсию на верфи? В Чатэме или Плимуте?

— Диверсии и разведка — это две разные сферы деятельности, — попробовал сопротивляться Антон.

— А все же?

— Тогда сам туда съезжу и взорву или сожгу что надо. По принципу: хочешь сделать хорошо — сделай сам.

— Вы что и на это способны? Делали что-то подобное?

— Делал, — признал Антон.

— Удивительно, — сказал Буасси и, наконец, отстал от опасного шпиона.

В середине февраля Антон получил из Франции два письма: одно от Констанции, другое от Талейрана. Первое он предвидел, вскрыл дрогнувшими руками и узнал, что стал отцом очень милой девочки, "которую я сочла возможным именовать сама и нарекла ее Флорой. В случае рождения мальчика я не решилась бы проигнорировать твое мнение, но мальчика у нас не случилось. Я еще слаба и за доченькой ухаживает няня, нанятая на те деньги, которые ты нам присылаешь. Надеюсь, что ты найдешь время и приедешь посмотреть на свою дочь. Все еще твоя Констанс".

— Вот гад ты, Вербицкий! — зло сказал вслух Антон. После чего распечатал второе письмо и прочел:

"При подведении итогов работы нашего министерства за год я с удовлетвореньем узнал, что самым эффективным работником отдела Секретной службы были сочтены Вы, мсье Фонтанэ. Именно Ваши инициативы сделали возможным быстрое заключение мира с Великобританией. Поскольку сейчас в Лондоне наметилось дипломатическое затишье, я предлагаю Вам вернуться во Францию для обсуждения дальнейшей карьеры в МИДе. Уважающий Вас Шарль Талейран".

Стоило Антону появиться в особняке Галифе (в котором разместилось министерство иностранных дел Франции), как его тотчас провели в кабинет Талейрана.

— Дорогой мсье Фонтанэ! — воскликнул министр и, встав неловко с кресла (из-за дефектной ноги), пошел к нему навстречу, протянув обе руки для рукопожатия. — Позвольте мне еще раз поблагодарить Вас за успешную миссию в Лондоне и вручить премию в размере 1 тысячи франков. Понравилась ли Вам, кстати, столица Великобритании?

— Жить в Париже значительно комфортнее, — признался Антон. — Впрочем, может причина моей неприязни кроется в ненастной погоде, характерной для английской зимы.

— Совершенно разделяю Ваше мнение. Я много путешествовал по миру, но лишь в Париже отдыхаю душой. К сожалению, интересы дипломатии требуют переброски наиболее успешных работников из одной страны в другую и не дают надолго задержаться в нашей благословенной столице…

— Куда же Вы планируете меня перебросить?

— Есть одно горячее местечко в Средиземноморье, где требуется усилить наше влияние. Вы ведь знаете, кажется, итальянский язык?

— На бытовом уровне…

— Не беда: при дворе тамошнего короля в ходу еще испанский и немецкий языки, да и на французском и английском многие объясниться могут.