Подобно тени - Чейз Джеймс Хэдли - Страница 9

Только слепой идиот мог не понять этого сразу. Будь я с ней тогда поласковее, она бы ела у меня с рук; но в моих глазах она была всего лишь ничтожной рябой еврейкой, и я кривил рожу, изображая при виде нее едва ли не рвотные позывы.

И вот я получил то, что заслужил: лютую ненависть, ждущую своего часа, чтобы поквитаться, – а это опаснейший род ненависти.

Но я был самодовольным болваном, и мне было плевать. Меня волновали только деньги Зарека и Рита. Эмми казалась мне ходячим анекдотом.

Если с Эмми я прокололся, то с Зареком все было на мази. Мало-помалу я научился держать чувства к Рите под контролем, не лез в ее присутствии на стенку и даже был способен сосредоточиться на шахматах.

Шахматам меня научил один русский, который когда-то несколько раз сразился с Алехиным и даже выиграл у него партию. Я сидел с ним в лагере для военнопленных в Германии, и мы играли в шахматы восемнадцать месяцев по пять часов в день.

Зарек был тоже не промах, и наши шахматные поединки походили на настоящие турниры.

Если Рита уходила спать, я выигрывал, но в ее присутствии мои мысли разбредались, и победа доставалась Зареку. Что, впрочем, не мешало ему считать меня одним из самых оригинальных игроков, с какими его сводила судьба, и наши вечерние баталии укрепляли его симпатию ко мне, как ничто другое.

Кое-что еще привело его в отличное расположение духа. Каждое утро четверга весь прошедший месяц он получал эти письма с угрозами, но в этот четверг письма не было. Он лучился от счастья, выглядя обновленным, как собственная улучшенная версия, и только тогда я понял, насколько анонимки страшили его.

– Вы отпугнули их, Митчелл! Они заметили вас и испугались!

Меня это начинало напрягать. Если угроза анонимок рассеется, он вполне может сообразить, что, каким бы замечательным шахматистом я ни был, раскошеливаться на десять фунтов в неделю только за это – чрезмерная роскошь.

Но на четвертый день, в пятницу, мне вдруг улыбнулась удача.

Утром мы поехали в Шордич, где загрузились очередными пакетами, и двигались в Вест-Энд, когда он внезапно сказал:

– Завтра я уезжаю в Париж, думаю, на недельку-другую. Сопровождать меня туда нет необходимости.

Мое сердце остановилось: запахло увольнением. Вряд ли он собирается предоставить мне оплачиваемый отпуск.

– И что насчет меня?

– Я был бы рад, если бы во время моего отсутствия вы согласились присматривать за домом.

При мысли, что он собирается оставить меня в «Четырех ветрах» наедине с Ритой, кровь бросилась мне в голову.

– Разве миссис Зарек не способна позаботиться о доме сама?

– Она поедет со мной.

Черт, я должен был сообразить, что не настолько он непроходимо туп.

– Значит, я должен буду следить за домом, кормить цыплят и отпугивать воров?

– Вы меня очень обяжете. Уже два года моя жена никуда не выезжала, все из-за этих птиц, понимаете? Я обещал, что в следующую поездку в Париж возьму ее с собой. Вам нужно только покормить их, и вы свободны на целый день. Ну и конечно, вы будете держать дом в чистоте, о’кей? Пользуйтесь машиной по своему усмотрению, но обязательно возвращайтесь до темноты. Чтобы лисы не перетаскали цыплят, понимаете?

– Все будет в порядке, не волнуйтесь. А что насчет вашего бизнеса? Может, я могу быть чем-то полезен?

Он бросил на меня хитрый уклончивый взгляд и энергично замотал головой:

– Нет-нет, цыплят будет достаточно. Бизнес – это личное. Эмми с этим справится.

– Как скажете. Я просто хотел помочь.

На сегодня работы для меня больше не было. Остаток дня я изнывал от скуки в приемной, зачитав «Ивнинг стандард» до дыр, пока Зарек и Эмми шептались в кабинете.

Пару раз, прижав ухо к дверной панели, я попытался разобрать, что за тайны мадридского двора они обсуждают, но результат не стоил усилий – из-за сработанной на совесть двери не доносилось ни звука. Мысль, что Зарек выкладывает подноготную своих делишек не мне, а этому маленькому толстому чудовищу, бесила неимоверно, хотя, с другой стороны, нелепо было бы ожидать, что он проникнется ко мне безграничным доверием всего за четыре дня.

Если подумать, вместо того чтобы тешиться мечтами об эфемерном сыне, которого ему все равно не видать как своих ушей, ему следует усыновить меня. Возраст у меня подходящий: мне двадцать семь, ему где-то около шестидесяти. И кто, как не я, заслуживает этот дивный шахматный набор? Пусть только даст мне возможность поучаствовать в своих авантюрах – я покажу, на что способен.

Однако такие дела не делаются в спешке. Я уже нравлюсь ему, конечно, но от «нравиться» до «стать наследником» дистанция огромная. Сейчас следует стать его тенью и терпеливо ждать, пока он созреет. Проблема в том, что стать его тенью пока не очень-то получается.

Они вышли из кабинета в половине седьмого, он – в своем кошмарном пальто и с сигарой в зубах, она – с сытым видом сожравшей канарейку кошки и с таким самодовольным взглядом, что я едва удержался, чтобы не запихать газету в ее ухмыляющийся ротик.

– Что ж, время расходиться по домам.

Я поднялся:

– Если я могу чем-то помочь мисс Перл, пока вас не будет, ей достаточно дать мне знать. – Я постарался изобразить крайнюю степень простодушия.

Они переглянулись. Эмми покачала головой.

Вот когда я понял, какого свалял дурака при первой встрече. Подольстись я к ней тогда, она сейчас не воротила бы от меня заплывшую жиром мордочку, и я был бы в деле. А не остался бы сторожить курятник.

– Все в порядке, Эмми справится.

Из офиса мы направились к автостоянке.

«Остин» приветливо поблескивал вымытыми стеклами. Облупившаяся краска и вмятины на капоте, конечно, никуда не делись, но в остальном я славно над ним поработал.

Четыре дня назад машина слова доброго не стоила. Двигатель дышал на ладан: масло поднималось по валику трамблера и забрызгивало его головку, во-первых, и один из клапанов залип, во-вторых. Свечей никто не касался со дня покупки, а компрессия двигателя была как у молочного пудинга.

Я починил клапан, поправил маслоотражатель на валике, купил новый набор свечей и зачистил угольные контакты трамблера. Теперь я мог разогнать машину до семидесяти миль в час легким движением руки, но Зареку об этом говорить не торопился. Хватало и устойчивых пятидесяти, чтобы он смотрел на меня как на чудотворца.

Когда мы вывернули на Уотфордскую объездную дорогу, я пробурчал:

– Женщины могут сладить с простыми вещами, но когда доходит до тяжелой работы – наступает время мужчин.

– О чем это вы?

– Да так, мысли вслух. Но раз уж вы спросили… У вас есть бизнес, который требует присмотра; вы уезжаете и оставляете его практически на произвол судьбы. Я полагал, что бизнесмен с вашим опытом предпочтет оставить дела, скорее, на умного и решительного мужчину, чем на женщину, какой бы сообразительной она ни была. Может, это и старомодно, но, я считаю, место женщины – на кухне.

Моя тирада была прервана сдавленным кудахтаньем: Зарек корчился от смеха, зажав рот руками.

– Не любите Эмми, хей? Я заметил. Вот что я скажу: вы ее недооцениваете. Я знаю Эмми десять лет, и с каждым годом она становится все умнее. Ни один мужчина и в подметки ей не годится. Я далеко не глуп, но она в десять раз умнее меня. Вы судите по внешности, а я оцениваю мозги. Ее мозгов хватило бы на троих таких, как я, и на десятерых таких, как вы. Без обид, Митчелл.

И этого мерзавца я собирался назвать отцом!

– Дело ваше, мистер Зарек.

– Вот именно.

В аэропорт супруги решили выехать ранним утром, чтобы успеть на десятичасовой рейс. Он, в неизменном пальто, судорожно прижимал к себе дипломат, она, в твидовом костюме и с манто, переброшенным через руку, смотрела, как всегда, холодно и отстраненно.

До этого она ни разу не показывалась в юбке, и в первый момент я не узнал ее. У нее оказались длинные стройные ноги Марлен Дитрих – за попытку маскировать такое сокровище штанами следует сажать в тюрьму.