Под стягом Святослава (Историческая повесть) - Пономарев Станислав Александрович - Страница 14

— Как рука твоя? — поинтересовался Сохота.

— Ладонь покалечена, знамо дело. Да чуток пальцы шевелятся. Щит я приспособился держать. А правая рука сильна по-прежнему. Мы еще поглядим, скольким козарам мой добрый меч зарубок понаделает, коль степняки снова на нас полезут.

— А Бакун Рыжий как?

— Ему хуже пришлось, как руку в огне испытал. Ее потом ведуны отняли, гнить стала. Так лжу-та на людей возводить. Сварог, он все видит!..

А надо сказать, если обвиняемый доказал свою правоту, тогда оболгавший его должен был пройти то же испытание. Если ему не удавалось это (а Бакуну Рыжему не удалось), то, помимо увечья, доноситель уплачивал в казну князя и оправдавшемуся немалую виру — так тогда называли штраф…

— Што ему та рука? Ему бы, клопу смрадному, голову прижечь. А так… не работает же, а языком мелет… Эй, брат! — окликнул Бортя проходившего мимо воина. — Скажи, будь милостив, где тут стан витязя Добрыни?

— Вон стяг с кречетом, видишь? Там и Добрыня.

То и дело по площади сновали всадники. Ворота города на Горе были открыты. Там тоже виднелись воины в мерцающих на солнце кольчугах. Вдруг они расступились, и в поле выехала группа наездников на высоких конях. Они мчались прямо на лесовиков. Те посторонились.

— Слава! — раздалось вокруг.

— Кто это? — испуганно спросил Ратьша.

— Князь наш Святослав-витязь! — снял шапку Бортя.

Сыновья поспешили сделать то же.

Всадники стремительно проскакали вниз, к реке Лыбеди, где стояла крепость Язина. Ратьша с восхищением смотрел вослед мечте своей, герою его снов — князю-витязю Русской земли…

В стане Добрыни они тотчас попали к сотскому Остромиру, плотному белобрысому воину с простым, неприметным лицом.

— Берите колья, лапы еловые и ставьте шалаш вон в том ряду, — указал он. — Да посноровистей: скоро к котлам артельным звать будут.

Лесовикам дело привычное — через полчаса временное жилище было слажено, а внутри костер горел. Когда закончили, к ним подлетел на высоком соловом коне статный молодой витязь:

— О-о, Бортя! И ты тут? Мог бы из берлоги своей не вылезать, калечен ведь.

Старый воин поклонился:

— Не серчай, Добрыня-богатырь. Я вот только за сынами приглядеть. Поучу их науке ратной, как и меня отец мой когда-то учивал.

Ратьша с восхищением, рот разинув, смотрел на прославленного витязя.

— Молодец! — похвалил охотников Добрыня и тут, заметив отрока, рассмеялся: — Твой, что ли? И я когда-то таким был. Рот-то закрой, ворона залетит! — пошутил он и, размахнувшись плетью, хотел ударить коня, но нагайка вырвалась из руки его и улетела в сторону: кто знает, может быть, сделано это было нарочно.

Ратьша, как кошка за мышью, ринулся к ней. Подобрал и с поклоном подал Добрыне. Тот взял, спросил неожиданно:

— На коне усидишь?

— Да я… я… ако печенег.

Добрыня пронзительно свистнул, приказал подлетевшему всаднику:

— Скопа, дай коня воину сему. — Воевода указал на опешившего Ратьшу.

Тысяцкий соскочил наземь, подал повод отроку, и тот, еще не осмыслив всего, птицей взлетел в седло.

— Ловок! — изумился Добрыня, потом обернулся к ничего не понявшему Борте: — Дай мне отрока твоего. Хочу попытать, что он да как.

Отец только поклонился в ответ. Братья сделали то же самое, и зависть горела в их глазах.

— Ну, поехали, богатырь! — весело крикнул Добрыня и рванул повод коня.

Его иноходец рванулся вперед. Ратьша, как приклеенный, следовал в трех шагах позади.

У ворот крепости Язины витязь осадил коня. Ратьша сообразил что к чему, слетел наземь и поддержал стремя Добрыни. Тот усмехнулся, приказал:

— Побудь здесь! — и исчез за воротами.

Ратьша стоял ни живой ни мертвый от счастья.

«Неужто Добрыня-богатырь меня к себе возьмет? — думал он. — Дай-то Перун! Вот бы оружничим при нем быть… или конюхом, как он когда-то при князе…»

Солнце опускалось к дальнему лесу. Было ясно и чисто. Морозец к вечеру усилился, но Ратьша не замечал ничего.

Вскоре в проеме ворот показалась группа людей. В переднем парень узнал великого князя Киевского и от страха спрятался за коня.

— Ты, Добрыня, завтра с ратью займешь сию крепость. А ты, Свенельд, попробуешь взять ее на копье. Потом вы оба пойдете на мою дружину. Ежели сразу не опрокинете меня — поражение вам. Потешный бой свершим за рекой Лыбедью, — слышал Ратьша властный голос Святослава.

Свенельд, усатый и высокий воин лет пятидесяти, только кивнул головой: ни улыбки, ни голоса.

Князь ловко вскочил в седло.

— Поехали ко мне! — распорядился он. — Поужинаем, чем боги даровали.

— Эй, отрок, где ты? — позвал Добрыня.

Ратьша выпрыгнул из-за коня.

— Эт-то что за чучело? — изумился Святослав.

— Коновод мой, — смеясь, пояснил воевода.

— Ты бы приодел его, что ли! — упрекнул князь и спросил: — Как звать-величать тебя, богатырь? Не Святогором, случаем?

— Да не-е, — смутился отрок. — Так што Ратьшей Соколом кличут.

— Скажи ты-ы? Соколом, а? За что ж тебя так прозвали?

— Тятька сказывает, верткий больно. И по деревьям могу с верхушки на верхушку лучче других летать.

— Ну-ну. А что ты смыслишь в деле ратном?

— Так, ста, из лука метко стреляю, ножом с двадцати шагов в деньгу не промажу…

— Скажи ты?! — Брови князя взметнулись. — А еще что?

— Неслышно по сухостою пройду. С тростинкой во рту полдня в воде просижу и притом рыбы руками наловлю, вот! Однако ж… не дюже мечом володею. Дак подучусь малость. А копье-рогатина — дело привычное: на медведя хаживал…

— И на коне что твой печенег сидит, — добавив Добрыня.

— Ай да Ратьша! Ай да Сокол! — похвалил Святослав. — Добрыня, уступи молодца. Чего хочешь — не пожалею!

— Прости, княже, не могу, — шутливо отозвался воевода. — Такой удалец мне самому нужон позарез…

Ратьша ушам своим не верил: все, казалось ему, происходит во сне.

«Надсмехаются небось, — недоверчиво подумал он. — А мож, и нет. Не всякий так-то может: на потешном поле я в селище своем всех парней побеждаю. А там есть и постарше меня, и посильнее…»

— Ну добро, — посуровел Святослав. — Подучишь его, потом в дружину мою отдашь. Ежели заслужит… — И, глядя на отрока, сказал: — Смотри мне, лапоть березовый, не ленись!

— Да я… да…

Витязи засмеялись.

И только Свенельд был суров и молчалив. Он мрачно смотрел на юного воина, словно чуял в нем еще одну преграду своим честолюбивым замыслам.

— Ну ладно, поехали! — Князь тронул поводья.

— Ты езжай к шатру моему, — приказал Добрыня отроку. — Найдешь тысяцкого Скопу, того, кто коня тебе дал. Скажешь моим именем, чтоб одел тебя по чину… Потом приезжай в княж-терем. Страже покажешь это. — Добрыня протянул ему лоскут полотна со своим знаком. — Тебя проведут ко мне, я распоряжусь. Да не мешкай.

Как ни хотелось Ратьше вскочить в седло и сломя голову мчаться к Скопе, он решил подождать, пока великий князь отъехал на значительное расстояние. И правильно сделал: властитель Руси заметил это…

К воротам Верхнего города Ратьша Сокол подскакал, когда солнце уже коснулось верхушек деревьев и на Воиновом поле полыхнули сотни костров. На стенах крепости загорелись факелы и встала ночная стража. У ворот один из воинов приказал:

— Коня тут оставь, приглядят… Пошли.

Сам Киев Ратьша видел впервые, а в детинце и быть не мечтал: удивительный сон продолжался.

Перед капищем Перуновым отрок пал на колени и прокричал:

— Благодарю тебя, боже!

Трехметровый идол смотрел на него выпуклыми рубиновыми очами, и восемь негасимых костров отсвечивались в серебряных усах его. Закат окрасил кумира в красный цвет, и казалось, он только что выкупался в крови. Три пучка золотых молний в его поднятой правой руке виделись Ратьше настоящими.

Стражник, склонив непокрытую голову, постоял немного, потом тронул отрока за плечо:

— Тебя ждут…

Прошли в ворота детинца. Там рычали псы-волкодавы во дворах воевод и старцев градских. Ратьша вертел головой в разные стороны: все казалось ему диковинным. Пламя костров и тускнеющее небо освещали подъезд огромного каменного дома с тремя башнями. На площади возле него, в кругу из костров, толпились люди в ратной одежде. Тут столы стояли, полные снеди и медового питья. Богатыри шумно пировали.