Меловой человек (ЛП) - Тюдор С. Дж. - Страница 34

Никки на время переехала к одной из близких знакомых отца, пожилой даме, которая тоже принимала участие в протестах. У нее были вьющиеся седые волосы, она носила очки с толстыми стеклами. Правда, надолго Никки там не осталась. Спустя пару дней к их дому подъехала странная машина. Ярко-желтая «мини», усыпанная наклейками «Гринпис», «Нет СПИДу», с изображениями радуги и прочего.

Я сам не видел эту машину. Мне рассказал об этом Толстяк Гав, а ему рассказал его отец, а тому — его приятель из бара. Из машины вышла какая-то женщина. Высокая, с длинными рыжими волосами до талии, облаченная в комбинезон, зеленую армейскую куртку и тяжелые ботинки.

«Как одна из тех цыпочек из „Гринхэм-коммон“».^[22]

Но, как выяснилось, она была не из Гринхэм-коммон. Она была из Борнмута. А еще она была мамой Никки.

Мы все думали, что она умерла. Но нет. Она вовсе не умерла. Просто отец Мартин решил рассказать всем именно эту версию. В том числе и самой Никки. На самом деле ее мать уехала, когда Никки была совсем маленькой. Не знаю точно почему. Не могу понять, как мама — любая мама — может бросить своего ребенка и просто уехать. Но теперь она вернулась, и Никки придется жить с ней, потому что других родственников у нее не было, а ее папа не мог за ней присматривать.

Тем временем врачи сделали отцу Мартину операцию и сказали, что вскоре ему станет лучше, быть может, он даже совсем поправится. Но они не могли этого утверждать наверняка. С травмами головы всегда так. Пока что он мог самостоятельно сидеть в кресле. Есть, пить и ходить в туалет — только с чьей-то помощью. Но говорить он был не в состоянии, и врачи не знали, понимает ли он, что ему говорят.

Его отправили в какой-то дом, где содержались люди, у которых было не все в порядке с головой, чтобы окончательно «прийти в себя», — так сказала моя мама. Церковь оплатила все счета. Это неплохо, вряд ли мама Никки смогла бы себе это позволить. И вряд ли захотела бы.

Насколько я знаю, она никогда не возила Никки к нему, чтобы проведать. Возможно, она пыталась отомстить ему. Ведь все эти годы он говорил Никки, что ее мать мертва, и не позволял им увидеться. А может, Никки и сама не хотела посещать его. Мне трудно ее винить.

И только один человек посещал его регулярно, без пропусков, каждую неделю. И это был не кто-то из его верных прихожан или самоотверженных «ангелов». Это была моя мама.

Никогда не мог понять, почему она это делала. Они ведь ненавидели друг друга. Отец Мартин отвратительно поступал с ней и говорил ужасные вещи. Позже она сказала мне:

— Это все не важно, Эдди. Быть хорошим человеком — не значит петь молебны или молиться какому-то мифическому богу. Для этого не обязательно носить крест и каждое воскресенье ходить в церковь. Твою доброту определяет то, как ты поступаешь с другими людьми. Хорошему человеку не нужна религия, чтобы понять, как поступать правильно.

— Поэтому ты навещала его?

Она улыбнулась, но как-то странно.

— Не совсем. Я навещала его, потому что мне было стыдно.

Один раз я решил пойти с ней. Сам не знаю, с чего вдруг. Может, мне просто нечем было больше заняться. А может, мне просто хотелось провести время с мамой, ведь она по-прежнему много работала и мы не так уж часто виделись. Или все дело было в обыкновенном детском любопытстве.

Этот дом назывался «Обитель Святой Магдалины» и находился в десяти минутах езды от нас по пути в Уилтон. К нему вела узкая дорога, окаймленная густыми зарослями. Здание было довольно симпатичным, большим, старым, вокруг раскинулся подстриженный газон, всюду стояли аккуратные белые столики и стулья.

В отдалении виднелась деревянная хижина — возле нее энергично трудились двое мужчин в спецодежде. Должно быть, садовники. Один из них расхаживал с газонокосилкой, второй махал топором, избавляя деревья от старых сухих веток, которые потом собирал в большую кучу, похожую на заготовку для праздничного костра.

За одним из столиков в саду сидела пожилая дама в платье с цветочным узором и какой-то замысловатой шляпе. Когда мы проехали мимо, она помахала нам:

— Как это мило, что ты заглянул к нам, Фердинанд!

Я взглянул на маму:

— Она с нами говорит?

— Не совсем, Эдди. Она говорит со своим женихом.

— Он тоже пришел?

— Сомневаюсь. Он умер сорок лет назад.

Мы припарковались и прошли по шуршащему гравию подъездной дорожки к большим дверям. Внутри все оказалось совсем не так, как я себе представлял. Довольно неплохо. Или, по крайней мере, здесь попытались сделать так, чтобы все выглядело неплохо: стены были выкрашены неяркой желтой краской, всюду рисунки, картины и прочее. Но пахло все же больницей. Этот запах легко узнать: смесь дезинфицирующих средств, мочи и гниющей капусты.

Меня замутило еще до того, как мы добрались до палаты пастора. Какая-то леди в униформе медсестры провела нас по длинной комнате, уставленной креслами и столами. В углу мерцал телевизор. Перед ним сидели люди. Очень толстая женщина — по ней было трудно понять, спит она или нет. А рядом с ней — парень в очках со слуховым аппаратом. Время от времени он дергался, взмахивал рукой и вскрикивал:

— Давай, отхлещи меня, Милдред!

На это было одновременно и смешно, и неловко смотреть. Но медсестры как будто ничего не замечали.

Отец Мартин сидел в кресле рядом с французской дверью. Его ладони лежали на коленях, а лицо было совершенно бесстрастным и покрытым легким туманом, как витрина магазина. Его посадили так, чтобы он мог наблюдать за садом. Не уверен, что ему это нравилось. Он смотрел перед собой пустым бессмысленным взглядом. Выражение его лица не менялось, когда мимо кто-то проходил или даже когда тот парень с аппаратом снова принимался кричать. Кажется, он и не моргал.

Я не выбежал из комнаты. Наоборот, подошел ближе. Мама села рядом и начала читать ему какую-то книжку из классики, вроде тех, чьи авторы уже давно двинули кони. Я послушал немного, а затем извинился и попросил разрешения выйти в сад, просто чтобы выбраться оттуда и глотнуть немного свежего воздуха. Старушка в гигантской шляпе все еще сидела там. Я старался не попадаться ей на глаза, но когда я проходил мимо, она обернулась:

— Фердинанд не приедет, да?

— Не знаю. — Я замялся.

Ее взгляд остановился на мне.

— А вот я тебя знаю. Как тебя зовут, дружок?

— Эдди.

— Эдди, мэм.

— Эдди, мэм.

— Ты пришел навестить пастора.

— Вообще-то моя мама его навещает.

Она кивнула:

— Хочешь узнать секрет, Фредди?

Я хотел было напомнить ей, что вообще-то меня зовут Эдди, но передумал. Было в этой старушке что-то пугающее. И не только потому, что она была старой, хотя и это тоже. Когда ты ребенок, старики с их дряблой обвисшей кожей, сморщенными руками и вздутыми голубоватыми венами кажутся чуть ли не монстрами.

Она поманила меня к себе тонким костлявым пальцем с желтым загнутым ногтем. Мне захотелось немедленно сбежать оттуда. Но с другой стороны… какой ребенок не захочет узнать секрет?

Я шагнул чуть ближе.

— Пастор… он дурачит их всех.

— Дурачит? Как?

— Я видела его однажды ночью. Это дьявол во плоти.

Я ждал продолжения. Она выпрямилась и нахмурилась:

— А я знаю тебя!

— Я Эдди! — напомнил я.

Она внезапно ткнула в мою сторону пальцем:

— Я знаю, что ты сделал. Ты кое-что украл, не так ли?

Я подскочил:

— Нет, неправда!

— Верни! Верни, или я отхлещу тебя, маленький негодник!

Я попятился, развернулся и побежал. Мне в спину несся ее крик:

— Верни это, мальчик! Верни!

Я бежал во весь дух — вверх по тропинке, обратно в дом. Мое сердце стучало, лицо горело. Мама по-прежнему читала пастору книгу. Я уселся на ступеньках снаружи и стал терпеливо ждать, когда она закончит.

Но перед этим быстро вернул на место маленькую китайскую статуэтку, которую стащил из общей комнаты.

Однако все это было уже потом. Намного-намного позже. После того, как к нам в дом явилась полиция. После того, как они забрали папу. И после того, как мистера Хэллорана вынудили уволиться из школы.