Королева согласна (СИ) - Ардо Маргарита - Страница 23

* * *

С того момента Киату притворялся, что всё хорошо. Ласкал, нежил Тасю, как ребёнка, баловал конфетами и улыбался в её присутствии. Почти неделю держался, несмотря на то, вдалеке наблюдатель увидел флаги морнских военных фрегатов, пустившихся вдогонку, и пришлось менять курс. Однако морнцы настигали, словно предвидели ухищрения «Диатора». И внезапно помогла Рита. Поднявшись на палубу, она посмотрела на небо и спосила:

— А отчего эти карпадосы кружат постоянно над нами?

Киату пожал плечами:

— В море это нормально. Мало ли стай, охотящихся за рыбой и желающих получить с камбуза лакомство?

— Но это одни и те же, — возразила Рита и с прищуром указала на жирного карпадоса, усевшегося на мачту. — У этого вообще что-то типа ошейника, сам посмотри!

— Чёрт! — рыкнул Киату и велел команде отстрелять всех птиц. А затем вновь поменял курс.

— И чего мы петляем, как зайцы? Даже камни тошнит! — высказалась Крохина после того, как «Диатор», резко накренясь, завернул за коралловые рифы и притаился там, проскрежетав бортом по острому гребню острова. — Эй, ты дороги не знаешь, заблудился?! Тягаешь нас, как джигит в маршрутке! Мы тебе не дрова, пират!

— У тебя не спросил, камнегора! — разъярился Киату.

Как на грех, подошла рыжая Аня и сказала:

— Тебя там Тася зовёт.

Убедившись, что «Диатор» не виден преследователям, Киату побежал к Тасе в каюту, да вот только забыл проконтролировать ещё бурлящую в крови злость. Тася с порога улыбнулась, вздохнула и… потеряла сознание. Киату метнулся к ней, резко затормозил, захлопнул дверь и замер: это же снова из-за него! В животе и бёдрах вновь горячим узлом скрутилось возбуждение. Киату чуть не закричал от отчаяния, но опомнился и выскочил на палубу.

— Рита, да, Рита! — нашёл он стойкую черноволосую красавицу. — Тасе опять плохо, иди к ней. Сделай что-нибудь, прошу. Позаботься.

— А ты? Что случилось? — не поняла Рита.

Киату лишь в сердцах махнул рукой. Нырнул с кормы в море. То обожгло колючим холодом, залив остатки ярости. Киату выбрался на риф, нарезал для Таси букет из коралловых веток, выбирая самые красивые. Посмотрел на них и чуть не заплакал: что толку от такого внимания, если он её убивает? Каждый день убивает… Убиться самому, что ли? А исчезнет ли привязка? И как это отразится на Тасе?

И вдруг в ухе завибрировала джойя. Киату прижал жемчужину и услышал томный голос бывшей любовницы.

— Здравствуй, Катран, — проговорила куртизанка Эджери. — Совсем забыл меня, дорогой. И я бы обиделась, если бы не слухи, что ходят о тебе на Дживайе.

— Что за слухи? — воткнул кинжал в толстый, как гриб, коралл Киату.

— Что ты теперь дживари, возлюбленный дживы. Мне не ровня.

Киату усмехнулся.

— Это правда? — удивилась Эджери. — И то, что советник и король теперь не охотятся за контрабандистами? Мол, их освятила джива, и им всё можно? Даже на острова Тёмных племён разрешено плавать?

— А вот это враки. Корабль нам подарили, и всё на этом. Отчего ты вспомнила обо мне, Эджери? — горько спросил Киату. — Тебе что-то надо?

— Нет, Катран, — явно улыбнулась Эджери. — Просто ты мне приснился сегодня. Грустный какой-то, я и вспомнила, что многим тебе обязана! Ведь это ты увёз меня из Аквиранги после того, как отшельница Гаяури напророчила мне смерть от рук военачальника. И, знаешь, он ведь правда хотел от меня избавиться.

— Ты всегда знала слишком много тайн вышестоящих.

— Любимая наложница не может не знать, — ответила Эджери. — Но спасибо тебе, Катран! Вдруг захотелось тебе сказать снова слова благодарности. Я бы погибла от руки хозяина, если бы Гаяури своим волшебством не разорвала путы подчинения, а ты не увёз бы меня в другие края.

Киату напрягся:

— Разорвала путы подчинения?!

— Да. Я же родилась несвободной.

— Скажи, путы рабства похожи на привязку? На колдовской приворот?

— Не знаю, возможно.

— Где найти твою колдунью?

— Отшельница Гаяури живёт на рыбацком острове Камчинг на юге от Аквиранги.

— Рассказывай, как туда добраться! — с жаром потребовал Киату.

* * *

Этой ночью, когда «Диатор» вновь пустился в путь, приближаясь к северному государству, Киату оседлал Чубарру и пустился на поиски острова Камчинг. Надежда вела его, как путника звезда.

В самый тёмный перед рассветом час он постучал в двери приземистой хижины, прикорнувшей под крышей из соломы и сухих веток. Зябкий ветер пробирал сквозь мокрые одежды, словно предупреждая о чём-то, море шуршало и беспокоилось. На пороге появилась замшелая старуха.

— Ждала тебя, парень, заходи.

Киату пробил озноб, но он вошёл. Без лишних слов закатил влажный рукав и показал привязку:

— Можешь снять такое?

Отшельница Гаяури взглянула на привязку, нажала пальцем до боли и хмыкнула:

— Так ведь ты сам и поставил.

— Мне надо снять. С девушки. Она умирает.

— Вот так вы всегда: то ставить, то снимать, а думать заранее не научились?

— Поздно уже думать.

Киату втянул скозь зубы воздух, так как старуха с любопытством давила пальцем, тянула и крутила чёрную жемчужину, оплетённую вязью. Старуха подняла морщинистые веки на гостя:

— Совсем снять нельзя. Колдовство сильное, пожизненное.

Киату мрачно уставился на отшельницу:

— А если я умру, девушка освободится?

— Настолько? — удивилась старуха. — Полюбил?

— Я готов на всё, — ответил Киату.

— А потерять её готов?

— Она жить должна!

— Жить-то сможет, но без тебя, — прошамкала старуха.

Сердце у Киату защемило, во рту пересохло. Он хрипло, превозмогая сухость, переспросил:

— Но ей я не наврежу больше?

— Нет, только себе. Чёрную привязку выбросить нельзя, но можно или на другого переставить, кого не жалко, или на тебя же и зациклить.

— Тогда ладно, — хмуро ответил Киату. — Пусть на себя. Хоть кишки вырезай! Мне нужно одно: чтобы с моей девушкой больше никаких штучек не было, привязок и прочей дряни. Чтоб чиста была от тёмной магии. И чтоб жила! Возможно это?

Старуха снова удивилась и села в кресло, похожее на шутовской трон с торчащими во все стороны палками. Он был накрыт старыми шкурами и цветастым тряпьём.

— А если скажу, что другого полюбит, а ты её забыть не сможешь никогда? — проскрежетала старуха.

Киату вздрогнул:

— А иначе нельзя?

— Нет.

— Тогда всё равно.

— А если тебе жизнь не в радость будет? Если ты изменишься, даже я не знаю точно, как?

— Разберусь, — ещё мрачнее буркнул Киату.

— А если она забудет все ласки-сладости, что были между вами, или просто возненавидит тебя?

Душу закрутило болью, как ветром, предвещающим бурю. Киату сглотнул:

— Я готов. Умирает она, а жить должна!

Старуха смотрела на гостя всё с бОльшим интересом.

— Что ж, я спросила три раза. И не ради праздного любопытства, у тебя ещё есть время подумать.

— Я подумал, — твёрдо сказал Киату. — Что я должен вам заплатить?

— Акулу отдай любимую.

— Чубарру? — Киату опешил.

Старуха рассмеялась, хлопнула по подлокотникам руками так, что аж паучок на паутине упал с притолоки и повис, выпучив зелёные глаза, засучил мохнатыми лапками.

— А-а, так я и знала, болтаешь только, а сам ни к чему не готов, даже к мелочи такой.

Киату стал ещё мрачнее:

— Забирайте акулу. Только вплавь я не смогу вернуться на корабль. Далеко он слишком.

— Я тебе лодку дам, а уж с морем сам договоришься, — хитро подмигнула старуха.

— Тогда ладно. Колдуйте.

— А чего колдовать? — ответила старуха и спросила у кого-то наверху. — Ты слышал всё?

Зеленоглазый паучок вдруг увеличился до размеров тощего кота и прошипел:

— Да, госпожа.

Старуха свесилась с кресла, что-то ища на полу среди банок, затем подняла к потолку крошечную склянку. Паук спрыгнул с паутины в неё, сунул морду, как дрессированный, и застрял в горлышке. Старуха хихикнула, дунула на гигантское насекомое, и то вновь приняло обычные размеры. Она закрыла крышкой и протянула скляночку с мохнатым пауком Киату: