На грани миров (СИ) - Нарейко Оксана - Страница 32

Он спустился вниз через несколько дней. Загорелый, помолодевший и веселый. Зашел в тот самый дом, на краю села, его покормили и напоили молоком от коров–альпинисток, вкуснее которого нет ничего в жизни.

— Я не нашел озеро и не взял пробы воды, — сказал он, подмигивая Исмаилу. — Но моя собака не захотела возвращаться со мной, она осталась там, — он взглядом показал вверх. — Вы сможете его подкармливать, я деньги оставлю.

— Не обижай, не надо денег. Мы скоро отсюда уедем, но останется мой отец, он тоже абсолютно ничего не знает об этом озере, но собак будет кормить. Теперь их три, правильно?

— Да. И еще. Я там кое–что спрятал и нарисовал карту. Вы сможете это отправить письмом в Москву? Адрес я напишу.

— Конечно смогу. Ты возвращайся сюда. Тебе надо.

— Надо или не надо, жизнь покажет.

Они пожали друг другу руки и Исмаил проводил Афанасия до калитки.

— Ну, теперь говори, почему он необыкновенный, — Фатима еле дождалась, когда уйдет гость.

— Ты еще не поняла? Он нашел дорогу сам. Я сразу понял, что так оно и будет.

— Почему все–таки ты никого туда не водишь?

— Потому что Озеро само решает, кого оно хочет видеть, глупая!

«И каждая встреча с ним — это приключение, это космос и познание," договорил он про себя. «А это еще надо заслужить!»

Неприятности большие и малые посыпались на бабу Нюру, как горох из прохудившегося мешка. Началось с того, что умерла верная и любимая Тешка. Уж как только бабка не поддерживала жизнь в этом крохотном создании! Как только не «тянула», не «привязывала» к этому миру, а вот все равно, всему приходит конец. Уснула крыска и не проснулась. Горевала баба Нюра сильно. Она так привыкла к ней, что даже и не замечала, не играла, разговаривала редко, думала, что крыса будет жить почти что вечно, как и она сама. И как силы у нее ушли, вместе с Тешкой. Враз руки опустились, ноги отказались идти. Она списала это на расстройство и не обратила внимания. А потом начались неприятные мелочи. Мыши, никогда и близко не подходившие к бабкиному домику, совершили набег. И ладно бы хлеб, да печенье, да крупы сожрали, не больно то жалко. Травы. Все погрызли, испоганили, перемешали. От аккуратных вязанок осталась одна труха, смешанная с мерзкими и вонючими черными катышками. Молоко скисало моментально, картошка или не варилась вообще или разваривалась в мерзкую блеклую массу. А потом…

Юная дева в белом явилась ровно в полночь. Присела на табуретку около кухонного стола, задумчиво погладила деревянный, чисто выскобленный стол, полюбовалась вышивкой на полотенце.

— Говори уже, зачем явилась, — баба Нюра не выдержала первой.

— Сама еще не догадалась? Не прикидывайся деревенской дурочкой.

— Слаба ты девонька, не по зубам я тебе.

— Может и так. А хочешь покажу, что Афанасий с эликсиром сделал и где он теперь?

— Ну, покажи! Все мне легче будет.

— Боюсь, что не будет бабушка, — девушка печально покачала головой. — Ты меня так и не вспомнила? Что же ты мне тогда в чай накапала, а? Как не побоялась жизнь отнять?

Баба Нюра прищурилась.

— Аааа, так ты Афонькина невеста? Ну так и есть, — она радостно засмеялась. Когда знаешь, кто твой враг, всегда легче с ним бороться. — Тогда ты мне покорилась, и сейчас я с тобой справлюсь!

— Ничего–то ты не поняла, бабушка. Ну, смотри пока, что было. Покажу тебе, так и быть.

Она подошла к ведьме и тихонько подула ей в лицо.

«Запах, как после весенней грозы," успела подумать баба Нюра и провалилась в обморок. Нет, не оборок это был. Чары убиенной девы перенесли ее на много лет назад, в далекие и незнакомые края, где молодой еще Афанасий встретился на горном склоне с двумя огромными собаками.

Склон крутой был, тропинка узенькая, иногда почти ползти вверх приходилось, а все равно, Афанасий упорно цеплялся за траву и кусты и лез вверх. Сказалась долгая и, бывало, изнурительная работа. Тело привыкло к трудностям и послушно повиновалось разуму. Шли так долго, несколько часов, но неожиданно тропа закончилась и вывела парня к озеру. Маленькому, ярко голубому, уютному, лежащему в ущелье, как в ладошке великана. Собаки, как будто выполнив свою миссию, убежали, оставив Афанасия с его Собакой и Барсиком, который вылез из рюкзака и медленно пошел к воде, принюхался, тронул лапкой и, наконец, стал пить. Собака, как создание более бесцеремонное, шумно и жадно лакала ледяную воду.

— Ну-с, граждане, еды у нас нет, теплой одежды тоже, поэтому надо быстренько взять пробы воды и спускаться.

Афанасий тоже подошел к озеру. Оно было настолько холодно, что обжигало, он умылся, попил и почувствовал необычный прилив сил. Надо было заняться делом, распаковать бутылочки, веревки, ярлыки, но вдруг, им овладела сильная дремота. «Странно," подумалось ему, «так много сил и не хочется их ни на что тратить, а почему бы и не полежать на солнышке и не отдохнуть?» Он прилег на траву и заснул. Быстро, как усыпил кто–то.

Приснилась ему Аннушка. Здоровая, счастливая. Погладила его по волосам и сказала: «Ты не торопись отсюда уходить, дождись темноты.» помолчала и добавила; «Я всегда буду тебя любить и охранять и жену тебе найду хорошую, такую же, как я была бы. Ну, почти.» Улыбнулась на прощание и пропала. Он проснулся на закате. Внезапно, как по звонку будильника или зову. Страшно стало. В рюкзаке легкая ветровка, еды нет, вниз спуститься не успеет, надо бы дрова поискать, да костер разжечь. Он суетился и бегал, набрал немного дров и только тогда, когда зажег костер и немного успокоился, вспомнил свой сон. Вспомнил и заплакал. Сколько же эта рана болеть будет? Смирится ли он когда–нибудь с потерей или так и будет вечно кровоточить сердце и душа? Какая жена? Он не мог себе представить, что место Аннушки может занять кто–нибудь. Время лечит. Что за чушь! Время притупляет боль и одаривает равнодушием. Как можно вылечить эту боль? Он знал, что все эти вопросы задавать некому и бесполезно орать их в звездное небо, такое красивое и безразличное. Кто мы? Даже не муравьи, амебы, живущие в своем питательном бульоне. «Размножаемся только оригинальнее," вдруг подумал Афанасий и засмеялся. Истерично, громко, переходя на вой, он никак не мог успокоиться. Еле смог дойти до озера и опустить лицо в воду, которая сразу же привела его в чувство. Глаза распухли и болели, души уже не было, она спряталась за ноготь мизинца на правой ноге и просила ее более не беспокоить, сердце колотилось и, тем не менее, Афанасию стало немного легче. Он сидел на берегу, за спиной потрескивал костер и звезды купались в озере, отбеливая свое сияние. Сияние. Оно шло из глубины черной воды. Казалось там, на дне, тоже зажгли костер и звезды греются вокруг него, толкаются, стремясь подойти поближе. Завороженный, Афанасий вытащил бабкин пузырек. В нем билось такое же сияние в такой же черноте. Еще не поняв, что он делает, он открыл пузырек и вылил содержимое в озеро. Звездное сияние, запертое в пузырьке столько времени, ринулось вглубь, туда, где оно зародилось. И там, наверху, кто–то кинул и улыбнулся и сияние в Озере на секунду стало нестерпимо ярким, а потом погасло.

За ночь он продрог до костей. Дров было мало, костер быстро прогорел и холодная горная ночь заставила его бегать, приседать, а потом свернувшись в клубочек рядом с Собакой и Барсиком дремать в ожидании жаркого дня. Афанасий понял, что ночью произошло чудо. Он догадался, что вода в Озере — целебная и что если об этом узнают геологи, очень скоро сюда проложат дорогу и от Озера и окружающей его природы мало что останется. И он принял решение. Да, он совершит служебное преступление. Громко звучит, но верно. Он никому ничего не скажет. Уходить вниз не хотелось. Еды не было, но была целебная вода. надо вот только дров найти, чтобы ночью не так мерзнуть. Пока он занимался поисками, Барсик наловил мышей–полевок, а Собака отсутствовала часа три, зато потом принесла в пасти задушенную курицу. Афанасий расхохотался. он представил, как ходит по селу и спрашивает не пропадала ли у кого курица, а услышав положительный ответ, предлагает заплатить за нее. «Пусть уже остается на совести Собаки," решил он. Ворованную птицу он запек вечером. Потроха с огромным удовольствием сожрал добытчик, поделившись с Барсиком, а парню досталась плохо ощипанная, несоленая тушка. Но это была еда и желудок с благодарностью ее принял и заурчал от удовольствия. Афанасий же для себя решил никогда больше не выходить из дома без спичек, ножа и соли в спичечном коробке. Свое обещание он выполнял до такого абсурда, что даже за хлебом ходил с этим набором для выживания. И бывало не просто жевал куски горячей буханки по дороге домой, но и мог остановиться, чтобы посолить их. Выглядел при этом невероятно глупо, но твердо знал, что уж теперь- то никакие жизненные обстоятельства не застигнут его врасплох и не придется есть пресную курицу.