Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник (СИ) - Холод Корин - Страница 31

На лице Нуарейн по-прежнему не отражалось ни тени эмоций. А совет своему нынешнему начальству обратиться к специалисту по поводу былых сердечных дел и связанных с ними психических травм не совпадал с её грамотно выстроенной системой иерархических отношений.

— Я поняла вашу личную заинтересованность во мне на основе анализа поступившей информации, — ровным тоном произнесла она. — И пока что ничего не могу сказать по этому поводу. Но вы упоминали о каком-то предложении с вашей стороны.

Палач усмехнулся:

— Глупо было бы ожидать иной реакции. Но вечер, как говорит мой друг Воин, только начался. Я был на вашем месте, Нуарейн, — продолжил он без перехода. — Фактически, я был на нём дважды, и в первый раз меня «лечили», если можно так выразиться, моим долгом. А во второй — мне кое-что показали. Я хочу показать вам то же самое, и могу только надеяться, что это «кое-что» поможет так же, как некогда помогло мне. Но даже если нет, в любом случае будет полезно.

— Я полагаю, это «кое-что» находится не в вашем кабинете?

— Нет. Собственно, о предложении: вы готовы испытать на себе прелести перехода тропами мёртвых?

— Полагаю, той, кто фактически уже проходил ими, они вряд ли повредят. Разумеется, я готова принять ваше предложение, — отозвалась Нуарейн.

«Шутка? И к месту? Спасибо, Тень. Спасибо за то, что я вспомнила, каково это — шутить».

Улыбка Палача и протянутая рука были ей наградой.

— В таком случае, следуйте за мной. Глаза можете не закрывать: не думаю, что это зрелище будет для вас шокирующим.

Палач с усилием сделал движение левой ладонью, будто отводя занавес из тяжёлой ткани, и шагнул вперёд. Нуарейн двинулась следом. На несколько долгих секунд перед её взором возникла узкая тропа, стиснутая тяжёлыми каменными стенами и залитая бледным светом. Над стенами жадно пульсировали тёмно-фиолетовые небеса. Женщина невольно моргнула, а в следующее мгновение обнаружила себя стоящей на смотровой площадке, ограниченной невысокими гранитными перилами. Под ногами у неё расстилался вечерний, залитый огнями Санкт-Петербург.

— Это Исаакиевский Собор, — раздался над ухом голос Палача. — Фактически, самая высокая точка города. Здесь невероятно красиво, не говоря уже о том, сколько памяти несёт в себе это место.

Нуарейн промолчала. В своей прошлой жизни она видела с высоты полёта орла города и прекраснее этого и пока что не очень понимала, зачем главе Третьего отдела понадобилось приводить её сюда. Палач вновь мягко взял её за руку, и на сей раз женщина чуть не вздрогнула от неожиданности.

— Закрой глаза, — тихо сказал он. — И не слушай меня или себя. Сейчас ты здесь, над этим городом. Над этим миром. Слушай его. Смотри на него. Здесь его голос звучит громче всего. Загляни в души тех, кто составляет его душу, прислушайся к ритму сердец, бьющихся в унисон с его сердцем.

Веки сомкнулись против воли. Нуарейн хотела ответить, что всё это давно безразлично ей, пронзившей когда-то Сердце своей Грани, уничтожившей её. Хотела сказать, что Палач действует недопустимо, вторгаясь в её сознание, — она отчётливо почувствовала заклятье, которое он сотворил, хоть и не могла понять его. Хотела. Но не успела. Потому что увидела под сомкнутыми веками мириады огоньков, пылающих внизу.

Сотни. Тысячи. Миллионы. Море света, колышущееся под ногами. Зрелище, давно угасшее в недрах памяти, то, которое она считала недоступным — и вновь властно распахнувшееся перед мысленным взором, поражая наотмашь новым и от того на удивление ярким изумлением.

Огни пульсировали и сияли, подобно звёздному небу, они дышали счастьем и болью, слезами и смехом, жизнью и смертью. Каждый из них был ценен сам по себе, но также вплетался в ткань чего-то большего, в полотно целого мира. Миг — и Нуарейн, ахнув, почувствовала, что на глаза начинают наворачиваться слёзы. Горло словно сдавила чья-то безжалостная рука, в гортани застрял комок, женщина едва не пошатнулась, а затем… Цепкая хватка разжалась, в груди что-то тенькнуло и оборвалось, сердце на долю секунды затопило горячим — и тут же схлынуло. Давно забытое чувство полёта наполнило грудь, и Нуарейн разом, рывком смогла видеть больше. Не только город — вся Грань лежала перед ней, перемигиваясь огоньками-душами. Хрустально-прозрачная, мерцающая, как одна из голографических моделей на редких практикумах Жрицы, только неизмеримо прекраснее. А потом от этого сияния отделилась золотистая нить и потянулась к ней. Женщина застыла, не в силах поверить в происходящее. Она уже не была в состоянии анализировать и систематизировать, всё это, внешнее и наносное, слетело с неё в этот миг, как шелуха, и на смену точным выкладкам пришло глубинное осознание: Мир, сам этот Мир протягивал ей руку.

Ошеломлённая Нуарейн повернула голову в поисках Палача и едва не ослепла на миг от яркого, солнечного света, пламеневшего в шаге от неё.

«Как я раньше его не заметила?»

Колоссальный поток силы, исходивший от того, кого называли Палачом, омывал Нуарейн, не прикасаясь к коже, и она ощущала, впервые за многие годы ощущала чужие эмоции. Его желание защитить и уберечь, его желание учить, желание покончить со страшной болью, многие годы терзавшей его. Она перевела взгляд обратно и задохнулась: Мир чувствовал то же самое. Иначе, по-своему, гораздо полнее, гораздо глубже, но то же самое. А ещё он, в отличие от Палача, нуждался в защите. Он искал тех, кто может уберечь его, хранить от опасностей извне и исцелять от собственных болезней. Он жил. И протягивал к ней руки.

Из памяти всплыли образы: парящая кровь на снегу, треск ломающихся копий, крики умирающих и чёрные вороновы перья поверх заиндевевшей кольчуги — и тут же, вслед за этим, пришелица с разрушенной Грани увидела цветущий луг, девочку, бросающуюся в объятия пожилой женщины, ощутила запах цветов и тепло солнца у себя на щеке. Несколько невероятно долгих секунд воспоминания и новые видения боролись, наслаивались друг на друга, но затем жизнь победила… и Нуарейн протянула руки в ответ.

— Нет, — прошептала она, чувствуя, наконец-то чувствуя сама, как в груди разгорается тёплая искра. — Так больше не будет. Я не оставлю тебя. Никогда.

И искра вспыхнула, озарив собой весь Мир, и вновь съёжилась. Но толика тепла осталась внутри, и Нуарейн почти услышала, как трескается лёд её внутренней брони, защищавшей от жуткой боли содеянного. Боли, которой больше не осталось. По-прежнему оставалась память о ней, урок, который она принесла, но её самой больше не было. Золотистое сияние, омывшее всё существо Нуарейн, растворило боль, растопило и унесло с собой, будто весенний ручей, полный живой воды.

Послание было получено и понято. Её приняли здесь.

Женщина глубоко вздохнула, будто просыпаясь от глубокого сна, и открыла глаза. Несколько секунд ушло на фокусировку слегка плывущего зрения, затем Нуарейн повернулась и встретилась взглядом с Палачом. Внешне тот выглядел расслабленным, и лишь едва заметный прищур выдавал огромное внутреннее напряжение, владевшее им. Нуарейн понимала, что нужно что-то сказать, но все фразы, полагавшиеся по ситуации, казались ей глупыми и нелепыми. Описать протокольным языком всё, что с ней произошло за эти минуты, в лучших традициях Первого отдела? Неправильно и невыносимо. Попытаться выразить словами все эмоции, наконец-то полностью ею прочувствованные, — её, его, всего Мира? Невозможно, да и не нужно это было сейчас. Сказать то, что он, вероятно, хотел бы услышать? Ну, это уже вообще была бы глупость несусветная.

Оставался только один вариант: нелепый, но хотя бы сносный. И сказать это нужно было именно сейчас, пока ещё не схлынул и не угас приступ этой невероятной эмпатии, которой сама Нуарейн никогда не владела.

— Я понимаю тебя, — тихо произнесла она, и в глазах начальника Третьего отдела отразилось облегчение. — Ошибки надо исправлять. Ты дал мне достаточно, чтобы я пообещала: я попробую помочь тебе исправить твою.

— Но ничего не гарантируешь, — с улыбкой закончил за неё Палач. — Как и мы все, когда произносим подобные слова. Спасибо.