Игра кавалеров - Даннет Дороти - Страница 6

• Предыдущая
• 6/78
• Следующая

Вывод был ясен. Ричард чувствовал это всем своим существом,

— Следовательно, — задумчиво произнес он, — если корнуэлец действительно хотел убить тебя… кто-то еще, должно быть, послал его?

Лаймонд поставил оба локтя на приподнятые колени и уткнулся лбом в запястья. Не поднимая глаз, он сказал:

— Робин Стюарт — не вожак: это — паутина, поджидающая паука. И паук явился. Человек, задумавший убить королеву и принявший О'Лайам-Роу за меня. Теперь он знает правду. И более того, ему почти наверняка известно, что корнуэлец говорил со мной перед смертью.

Последовала пауза.

— Да, говорил, — коротко бросил Лаймонд. — У него не было выбора. Ему казалось, что грудная клетка вот-вот треснет, и он рассказал все, что знал, рассчитывая на пощаду.

В ушах Ричарда снова прозвучал хруст, сухой треск костей, когда сломалась шея корнуэльца. «Какой же я неуклюжий», — сказал тогда брат и засмеялся. Ровным голосом лорд Калтер спросил:

— И что же ты узнал?

— Ничего, — ответил Лаймонд и, подняв голову, неудержимо расхохотался. — О Боже, мне сейчас опять станет плохо. Ничего. Вот почему я должен был убить его.

Последовало молчание. Человек в постели весь напрягся, задержал дыхание и отвернулся, спрятав лицо на скрещенных руках. Он всегда умел пить не пьянея. Ричард мрачно ждал, сохраняя спокойствие. Часто ли происходит подобное? И сможет ли он в таком состоянии явиться ко двору?

Словно отвечая на невысказанную мысль, Лаймонд, не двигаясь, заметил:

— Такое случается, как правило, только по ночам. Тогда я пулей вылетаю из постели. Желудок ни к черту.

Он явно уже овладел собой. Ричард помедлил минуту, затем заговорил:

— Ты сказал мне, что у Робина Стюарта есть хозяин, и этот хозяин думает, будто ты узнал что-то важное от корнуэльца. Значит, он снова попытается тебя убить. Вот почему ты остаешься во Франции. Горлица, привязанная в плюще: твоя любимая роль.

Его бессильный гнев невольно прорвался наружу.

Блестящий соглядатай вдовствующей королевы ответил резонно, как всегда:

— Посоветуй другой способ.

В левой руке Лаймонд крепко сжимал носовой платок, которым прикрывал себе рот во время приступов кашля. Резким движением брат выхватил этот платок и, не говоря ни слова, расправил своими крепкими загорелыми пальцами. Платок был весь покрыт пятнами свежей крови.

— Боже мой, Фрэнсис, — пробормотал Ричард Кроуфорд, и голос его внезапно пресекся. — Боже мой, Боже мой, чего ты хочешь от меня? Что же, я должен выбирать между собственным сыном и тобой?

Он замолчал. Воцарилось молчание. После первой минуты потрясения лицо Лаймонда стало непроницаемым. Но когда он заговорил, голос прозвучал нарочито спокойно.

— Я обещал участвовать в процессии, которая состоится в последний день карнавала через две недели. На следующий день я поеду домой. Ты доволен?

Ричард сначала не ответил. Он совершенно не ожидал такой полной капитуляции. В трех фразах Фрэнсис выразил отказ от своей миссии, от надежды заманить злодея в ловушку, от всего того, что могло бы оправдать убийство человека, рассчитывающего на пощаду. Это большая жертва, но лорд Калтер готов был ее принять без угрызений совести.

Глядя на Лаймонда, теперь растянувшегося навзничь и безмолвно созерцавшего потолок, Ричард заметил:

— Дорогой мой, ты же еще мальчик. У тебя вся жизнь впереди.

Брат, лежавший между инкрустированными черепахой столбиками кровати, не пошевелился. Но в голосе его не было иронии, когда он ответил:

— О да, я знаю. Классический вопрос — для чего?

До проводов Масленицы оставалось две недели. На следующий день вдовствующая королева со всей своей свитой переехала в Амбуаз. Вскоре после этого Тади Бой, чуть менее шумный, чем обычно, тоже пересек мост, чтобы навестить госпожу Бойл и ее племянницу Уну в Неви. Тети не было, но родственники и друзья, как всегда, заполняли весь дом. Он наскоро высыпал перед ними, как вишни, все сплетни Блуа. Удачно поддержав какой-то полупьяный спор с гостями и искусно уклонившись от обеда, Тади залучил Уну О'Дуайер, а может быть, она залучила его, чтобы поговорить наедине.

— Итак?

Они находились в небольшой молельне, их голоса эхом отдавались от каменных стен, а на одежду падали блики витражей. Тут был орган, который Тади Боя попросили осмотреть.

— Отличная вещь, — похвалил Тади. — Раздуй-ка мехи, а я попробую сыграть.

Уна О'Дуайер не пошевелилась. Она скакала на лошади сегодня днем, и ветер растрепал ее волнистые черные волосы. Даже сейчас они свободно струились шелковистым потоком по отороченной мехом парче.

— Итак, Филим О'Лайам-Роу уехал. Тебе больше повезло с этим парнем, чем мне, — сказала она.

Тади Бой поднял над клавиатурой свое ясное невинное лицо.

— Просто я его больше огорчил, — серьезно ответил Тади. — Упрямый мужик этот О'Лайам-Роу. Оба мы, ты да я, возможно, научили его чему-нибудь путному. Ты ничего не хочешь ему передать?

Губы девушки приоткрылись, но она не заговорила. Вместо этого поднялась на помост, взяла мехи и посмотрела на оллава сквозь сверкающие трубы органа.

— Значит, ты возвращаешься домой?

— После карнавала. Я еще не раструбил об этой новости повсюду. А официального прощания, пожалуй, и не будет. Объяснения лучше опустить. Боже мой: это же большой орган, девочка, а ты так слабо подаешь воздух, что хватило бы только для мышиных флейт.

Раздраженная, она внезапно с силой сжала мехи, Тади резко опустил палец на регистр, и пронзительный гул, немилосердно долгий, будто опалил ее нервы. Уна присела на корточки, отпустила мехи, и звук постепенно замер. Они посмотрели друг на друга. Тади с непокрытой головой, в замызганном желтом одеянии, исполнял беззвучное арпеджио на немой клавиатуре, замечательно пародируя церковного органиста. Некоторое время Уна разглядывала его критически, затем подала воздух. Орган запел, наполняя звуками церковь, а девушка безмолвно смотрела, как руки оллава бегают по клавиатуре.

Уна знала, что он умеет играть, а также знала или по крайней мере догадывалась, насколько мало это занимает его мысли.

Когда, оставив пародию, он с отсутствующим видом стал наигрывать тихие пассажи, частью знакомые, а частью — неизвестные, Уна все смотрела на него из-за ряда труб, а руки ее беспрестанно работали. Наконец она сказала:

— Как ты думаешь, Робин Стюарт когда-нибудь вернется?

Не торопясь Тади Бой исполнил два такта из заупокойной службы.

— Не думаю: он слишком глуп. Я сам сказал ему, что у него есть все основания убраться из Франции. — Усталые синие глаза посмотрели на нее поверх самых маленьких труб. — Ты тоскуешь?

Воздух перестал поступать. Воцарилось молчание, полное нетерпения и гнева. Тогда, чуть слышно насвистывая какой-то псалом, Баллах изменил тональность и аккомпанировал себе на безмолвной клавиатуре до тех пор, пока, смягчившись, она не принялась снова раздувать мехи.

— Я подумал, — сказал он, играя, — что теперь, когда О'Лайам-Роу уехал, я могу на что-то надеяться.

Мелодия словно запнулась, затем набрала такую силу, что серебряные подсвечники зазвенели.

— В том, что касается тебя, — ответила Уна О'Дуайер, — отъезд О'Лайам-Роу ничего не меняет.

— Разве? — Тади Бой хранил невозмутимый вид. — Странное дело, дорогая. Сдается, ты вращаешься в высоких кругах.

Уна не ответила. Некоторое время оллав играл, а она в задумчивом молчании подавала воздух. В небольшой сводчатой капелле было пусто, хотя из-за ризницы и из коридоров доносились обычные домашние шумы. Мелодичные звуки органа лились по часовне, парили над белым камнем стен, гентскими шпалерами и полированным деревом; затем внезапно замерли. Уна все еще машинально подавала воздух, но Тади Бой убрал руки с клавиатуры и смотрел на нее в тишине, нарушаемой хриплым дыханием мехов. Руки ее ныли, на тонкой коже лица проступил румянец. Девушка встала, возвышаясь над Тади, пользуясь преимуществом помоста.

— И нам суждено утратить этот блистающий пир ума. Почему ты решил оставить нас?

• Предыдущая
• 6/78
• Следующая