Польский крест советской контрразведки
(Польская линия в работе ВЧК-НКВД 1918-1938) - Зданович Александр Александрович - Страница 28

В одной из записок руководству НКВД в 1937 г. Артузов упомянул о реакции на зачисление Добржинского в штат ВЧК со стороны еще одного известного чекиста — Р.А. Пиляра, занимавшего в 1920 г. должность помощника Артузова. Оказывается, после бурного разговора с Дзержинским по этому поводу Роман Александрович в знак протеста добился фактически ухода из ВЧК и направления на подпольную работу по линии Коминтерна в Польшу (Верхнюю Силезию), что и произошло на деле[257].

А теперь вернемся к событиям лета 1920 г. После установления адреса, где мог находиться Добржинский, оперативная группа Особого отдела ВЧК выехала туда для задержания польского резидента. Это произошло 25 июня. На первых допросах у Пиляра он пытался запутать чекистов, желая дать возможность скрыться своим агентам. Тогда допросы продолжились в кабинете заместителя председателя Особого отдела В.Р. Менжинского в присутствии Артузова и Пиляра. Однако эффект принесло только ознакомление Добржинского с откровенными показаниями Левандовского, а затем и очная ставка с ним, а также длительные допросы Артузовым, выступавшим в роли «доброго следователя». Резидент наконец решился на разрыв с польской разведкой и переход на сторону воюющей с его родной страной Советской России. За несколько дней все его помощники и агенты в Москве были арестованы. Оставалось задержать подрезидента в Петрограде и членов его агентурной сети. Для проведения этой операции в северную столицу выехала оперативная группа, в составе которой был и Добржинский. Зная сомнения своего подчиненного относительно перспектив дальнейшего сотрудничества с польской разведкой, Добржинский сообщил подрезиденту Виктору Стецкевичу (псевдоним «Вик»), что добровольно стал работать на чекистов и предложил своему подчиненному сделать то же самое. Одним из аргументов для принятия серьезного решения Стецкевичем было то, что его родной брат был добровольцем в Красной армии, сражался за советскую власть и погиб в бою с белогвардейцами. 30 июня Стецкевич прибыл в гостиницу, где остановилась опергруппа, и заявил Артузову, что согласен сотрудничать с органами ВЧК. Вот текст его заявления в Особый отдел: «Считаю для себя невозможным, по существу моих политических убеждений, окончательно сложившихся к настоящему моменту, продолжать свою деятельность как агента польской разведки, передаю себя в распоряжение Особого отдела ВЧК. При сем прилагаю мое удостоверение, выданное Московским отделением польской разведки»[258]. Однако Стецкевич заявил, что предателем быть не желает, а посему никого из своих агентов в Петрограде не выдаст.

Ну как здесь вновь не возвратиться к письму Медведя Дзержинскому с резко негативной оценкой факта привлечения на штатную работу в органы ВЧК Добржинского и Стецкевича. У меня нет сомнений в том, что не погибни Стецкевич в ходе одной из операций в Монголии, он был бы арестован в 1937 г. и расстрелян как польский шпион. Ведь только один факт отказа от выдачи своей агентуры означал бы для следователей того времени намерение продолжить шпионскую работу в интересах польской разведки.

После операции в Петрограде Добржинский доставил к особистам скрывавшуюся им вне Москвы М. Пиотух. Оформлено это было как явка с повинной[259]. На допросах в ВЧК она подробно рассказала о своей работе на польскую разведку в Орше, а также об известных ей лицах, причастных к шпионажу. Ее информация легла в основу действий оперативной группы ОО ВЧК на Западном фронте. В июле — сентябре 1920 г. судьбу Пиотух решала Коллегия ОО ЗФ в присутствии Артузова. Явно не без влияния последнего Коллегия приняла следующее решение: «Гражданку Пиотух Марию Александровну, 17 лет, признать виновной в принадлежности к Оршанской белопольской шпионской организации и приговорить ее к высшей мере наказания — расстрелу, но, принимая во внимание добровольную явку и несовершеннолетие, чистосердечное признание, выдачу соучастников, а также ее заявление о том, что ее прежняя деятельность не соответствует ее истинным убеждениям как сочувствующей советской власти и что ее деятельность является лишь следствием влияния на нее польских офицеров Квятковского и Борейко, освободить с представлением права искупить свою вину в работе»[260].

В начале июля 1920 г. с помощью Добржинского был арестован подпоручик В. Мартыновский[261]. Он специализировался в резидентуре на сборе информации по экономическим и аграрным вопросам. Следует отметить, что Мартыновский сообщал на допросах только о своей деятельности, не назвал ни одного агента, с которыми работал. Он заявил о себе как об идейном стороннике Пилсудского и польском националисте. Никаких просьб о смягчении предстоявшего наказания Мартыновский не высказал, хотя и не знал об обещании Дзержинского отпустить всех польских офицеров — сотрудников резидентуры на родину. Следователь Ю. Маковский, сам разделявший в юности идеи Пилсудского, но перешедший затем на большевистские позиции, считал необходимым заключить Мартыновского в концентрационный лагерь до конца войны с Польшей, о чем и написал в постановлении по уголовному делу последнего[262]. Однако Дзержинский настоял на отправке Мартыновского в Польшу на основании заключения комиссии по амнистиям от 7 сентября 1920 г. Правда, реально он смог отправиться домой только в июне 1922 г., после излечения от тяжелой болезни.

В конце июля чекисты арестовали еще одного агента польской резидентуры в Москве — Ю. Завадского, служившего в автоброневой бригаде. Он сразу признался в проведении шпионской деятельности и подтвердил это при очной ставке с Добржинским. Поскольку он не был офицером польской армии, то на него не распространялось обещание, данное Дзержинским Добржинскому. В заключении по его делу был вынесен окончательный вердикт: «Шпионаж в пользу белых Польши доказан, а потому полагаем применить к гражданину Завадскому высшую меру наказания»[263].

Подводя итоги операции Особого отдела ВЧК по разгрому главной польской разведывательной резидентуры в Советской России под руководством И.И. Добржинского (псевдоним «Сверщ»), можно констатировать ее успешность и своевременность. На июнь 1920 г., когда начались первые аресты шпионов, советское командование запланировало крупные наступательные операции против польских войск. Всего в Москве и Петрограде было арестовано 8 человек, один агент застрелен при попытке бежать. Из состава резидентуры не удалось задержать только двоих — помощника резидента И. Квятковского и связную Г. Войцеховскую, которые уехали в Польшу с донесениями еще до ареста Добржинского. А содержательница явочной квартиры в Орше М. Пиотух, прибывшая к резиденту в Москву для оповещения о грозившем ему аресте, была доставлена в ОО ВЧК самим Добржинским, а затем передана в Особый отдел Западного фронта.

С разгромом войск 1-й польской армии и овладением Минском и Вильно фактически завершился первый этап наступления советских войск в Белоруссии и Литве. В июле 1920 г. командованию Красной армии полный разгром противника казался делом совсем недалекого будущего. Это понимали и в Польше. Руководство этой страны уже готово было отказаться от идеи восстановления Польши в границах 1772 г. Возможность быстрого продвижения советских армий на Запад очень беспокоила и страны Антанты — Великобританию и Францию. От имени Верховного совета Антанты английский министр иностранных дел лорд Дж. Керзон направил советскому руководству известную ноту. Он предложил прекратить военные действия против польской армии и назвал города, по линии которых следовало установить новую границу между двумя странами. Возможно, что московские власти и согласились бы рассмотреть такой вариант, однако в ноте содержалось и абсолютно неприемлемое требование: позволить армии генерала Врангеля без боев уйти в Крым и закрепиться там, а Крымский перешеек объявить нейтральной зоной. Многие советские политические и военные деятели отдавали себе отчет в том, что, не победив Врангеля, нельзя обеспечить безопасность страны. И. Сталин, к примеру, прямо писал в своей статье в газете «Правда»: «Смешно поэтому говорить о „марше на Варшаву“ и вообще о прочности наших успехов, пока врангелевская опасность не ликвидирована»[264]. Через несколько дней после получения ноты Керзона командование Красной армии по указанию В. Ленина разработало доклад о стратегических планах для Западного, Юго-Западного и Южного фронтов, которые имели якобы полную возможность разгромить Врангеля и Польшу[265].