Нежность в хрустальных туфельках (СИ) - Субботина Айя - Страница 14

А вот по государственным школам придется походить, и у меня пока ноль идей, как это сделать с моей занятостью на работе. Если отпрошусь по болезни — какова вероятность, что Петя не узнает об этом от «своего человека»?

Я уже спускаюсь в метро, когда на экране телефона появляется номер матери. Она не часто звонит, в основном если нужны деньги или Петины связи. Но я не обижаюсь: нас у нее семеро, и только двое пристроены. А еще есть Валя — моя младшая сестра с ДЦП, и ей требуется специальный постоянный уход и внимание. Когда в семье есть тяжелые дети, здоровые быстро учатся быть самостоятельными и ответственными.

Связь пропадает, а когда я выхожу из метро, в телефон градом валят сообщения о пропущенных вызовах.

Что-то случилось.

Я только начинаю набирать ее номер, а мать опережает и на этот раз я плотно прикладываю трубку к уху. На всякий случай останавливаюсь неподалеку от перекрестка. У нее есть дурная привычка говорить быстро, много и не по делу. Пока пару раз не прикрикнешь — это будет не разговор, а сплошная мешанина из слов и эмоций. А когда все это льется в голову, лучше стоять, а не переходить дорогу.

— Я тебе весь вечер звоню! — кричит в слезах мать.

Вообще-то не весь вечер, а последние минут сорок, но переубеждать бесполезно.

— Что случилось, мама? Я в метро зашла, не могла ответить.

— Дениска… Господи… Он в больнице! Опрокинул на себя кипяток!

Я шумно вздыхаю и сжимаю телефон так сильно, что на корпусе просто должны остаться вмятины от пальцев. Дениска — самый младший из нас. Ему всего четыре. Я нянчилась с ним, когда мать вернулась из роддома после кесарева сечения и несколько месяцев не могла полноценно заниматься ребенком. Можно сказать, Дениска мне роднее всех, хоть у нас с ним разные отцы, и, в отличие от моего папы, который скоропалительно умер от инсульта, папаша Дениски просто ушел к другой бабе.

— Где вы? Куда его отвезли? В какую больницу?!

Мать живет в соседнем городке, где медицина совсем не та, что в столице.

Через пару минут я узнаю, что брата отвезли в ожоговое, но диагноз плохой, прогнозы самые неблагоприятные и самое главное — нужны деньги. Много-много денег, чтобы покупать лекарства, которые могут увеличить его шансы.

— Я уже все карманы вытрясла! — рыдает мама, и где-то на заднем фоне я слышу звук сирены «неотложки». — У меня больше ни копейки нет!

— Я же переводила тебе. — Чувствую себя сукой, потому что приходиться напоминать об этом.

Мать реагирует мгновенно: как часовой отчитывается, что младшим нужны вещи для школы, Тоня, как всегда, потеряла ботинки и пришлось покупать новые, а еще лекарства для Вали, и комуналка. Я уже не рада, что вообще напомнила. Когда мать немного приходит в себя, прошу найти врача и дать мне поговорить с ним, и отключаюсь. За это время успеваю перебежать через дорогу и натыкаюсь на отделение банка: закрыто, значит, перевод я смогу сделать только из дому.

Мать перезванивает минут через десять, и дает мне врача. Мужчина меланхоличным тоном, заваливая меня непонятной терминологией, рассказывает, что все плохо. Грубо говоря, но именно такой вывод напрашивается из его слов. Я спрашиваю «сколько?» и когда он называет сумму, переспрашиваю:

— Это… за все?

— Это за сутки, девушка. А вашему брат лежать в реанимации минимум семь-десять дней, а потом еще восстановительный период.

И вот тогда у меня волосы встают дыбом, потому что даже если я отдам все, что успела скопить, этого все равно не хватит даже на половину курса. Мать снова берет трубку, начинает плакать, и я успокаиваю ее тем, что скоро буду дома и переведу ей деньги, которых хватит на первое время. Главное, чтобы с Дениской все было в порядке.

Успеваю забежать в квартиру буквально за пятнадцать минут до того, как возвращаются муж и свекровь. Сбрасываю матери деньги, оставляя себе только на карманные расходы, и перезваниваю, чтобы держала меня в курсе. Слава богу, завтра уже четверг, а в пятницу я на работе до трех. Петя отвезет меня на машине — это в два раза быстрее, чем на автобусе.

Пока свекровь охает и ахает, хватается то за поясницу, то за сердце, я перетаскиваю ее сумки и пакеты в спальню, которую выделил муж, а потом накрываю на стол. Ненавижу себя за то, что приходиться быть собачонкой, но если муж вцепится хоть во что-то, найдет повод ткнуть носом в то, какая я плохая жена — о том, чтобы попросить у него денег можно просто забыть. А мне попросту не у кого больше одолжить. Кредит в банке, без собственности и с рабочим стажем в два месяца — это утопия, даже мой нерациональный мозг это понимает.

Слава богу, они молча ужинают, после чего свекровь быстро уходит смотреть любимый сериал, даже не удосужившись помочь убрать со стола. Но я пользуюсь шансом, чтобы объяснить мужу ситуацию. Петя молча слушает, хрустит соленым огурцом и только потом говорит:

— Я не беру у тебя деньги, вот и дай. — Смотрит так, чтобы я поняла — он в курсе, какую примерно сумму я скопила.

Приходится еще раз озвучить слова доктора, но Пете плевать.

— У меня каждая копейка на счету, Варвара. Мать хочет перебраться в столицу, нужно откладывать на квартиру, поближе к нам. Тут цены кусаются.

На фоне здоровья Дениски, эта новость практически проходит сквозь меня. Может быть, я ожидала чего-то подобного.

— Петя, мне очень нужны деньги. У мамы никого нет, ты же знаешь.

— Пусть твой пустоголовый братец даст, он здоровый лоб.

Вовка? Он на заводе, электриком, вроде и получает неплохо, но ему лет чуть больше моего, он все на девок спускает. Сомневаюсь, что у него есть заначка, но даже если есть — погоды она не сделает.

Я пробую еще раз, но только делаю хуже: Петя лупит ладонью по столу, переворачивает солянку и поднимается, стряхивая белый порошок с домашних штанов.

— Твоя семейка мне и так должна, как земля колхозу. И я не требую назад долги — хрен с вами. Но больше ни копейки денег, поняла? Даже не подходи. Твоя мать их рожала, как крольчиха. Нужно было башкой думать, а не передком, чем детей кормить.

Он уже почти выходит и я, сглотнув страх, все-таки говорю:

— Я в пятницу к ним поеду. Отвезешь меня? Быстрее будет.

— Никуда ты не поедешь, поняла?

— Это моя семья. Ты не можешь мне запретить!

Я вскакиваю с места, и муж, захлопнув за собой дверь, тут же оказывается рядом. Хватает меня за волосы на затылке дергает так, что перед глазами распускаются ужасные красные кляксы.

— Только попробуй, сука.

Толкает, и я падаю на бок, мысленно приговаривая, что я обязательно попробую, даже если он меня убьет.

8 декабря

Я не знаю, где и как опять успел накосячить, но с того разговора на крыльце Колючка снова меня игнорит. Я нарушил данное себе обещание и все же приперся вчера на литературу, а сегодня, в пятницу, когда у нас меньше всего уроков и можно слинять пораньше, на классный час, но она делает вид, что меня не существует. Мой взгляд всегда на ней, а ее взгляд — на всех, кроме меня. Как будто я — сатана, а она — монашка, и у нее глаза вытекут от моего мерзкого вида.

Сегодня колючка держит нас минут двадцать: она выглядит очень бледной и все время морщиться, как будто ее что-то беспокоит. Я с трудом подавляю желание написать ей сообщение и спросить, что за хрень снова происходит, но на всякий случай вообще вырубаю телефон. Могу и на мат сорваться, если снова заведет пластинку о том, какой я мешающий ее карьере мальчик.

Только поэтому не задерживаюсь, чтобы поговорить наедине, хоть именно сегодня Колючка не спешит сбегать в учительскую и остается в классе.

Уже на крыльце вдруг вспоминаю ее потерянный вид. Совсем не такой, как раньше. Не злой и не рассерженный, а именно потерянный. Я часто видел такой у матери после того, как поползли слухи о молодой любовнице моего отца.

Наверное, это признак слабости, что я не могу просто забить и честно оторваться в свои законные выходные, а вместо этого прусь назад в класс и без стука захожу внутрь.