Дьявольская материя
(История полосок и полосатых тканей) - Пастуро Мишель - Страница 17

Итак, пейоративные полоски никуда не исчезли, несмотря на отмену каторги и триумф спорта и пляжного отдыха. Они все еще актуальны для нашего общества, просто их присутствие стало менее явным — вернее, их коннотации стали более узкими по сравнению с «позитивными» полосками. При этом значение полосок претерпело некоторую эволюцию: они больше не являются символом дьявольского мира, как в Средние века, или нарушения социальных норм. Теперь они прежде всего указывают на опасность и являются не столько маркером, сколько сигналом. Особенно активно они используются в знаках дорожного движения: красно-белые полоски поджидают нас повсюду, предупреждая об опасности, призывая к осторожности или запрещая проезд куда-либо. Сбавить скорость, объехать, остановиться, выполнить то или иное указание — таковы прямые и косвенные указания, глядящие на нас с табличек с красно-белой каймой. Само сочетание этих двух цветов, один из которых символизирует запрет, а другой — терпимость, замечательно выражает амбивалентность полоски: она проводник, она же и препятствие; и фильтр, и барьер одновременно. Иногда это означает, что проехать можно, но с соблюдением различных ограничений, в других же случаях необходимо немедленно остановиться — например, перед спуском, пограничным пунктом или постом ДПС. Обо всем этом нас оповещают красно-белые полоски, которые не только хорошо заметны — вероятно, сегодня это наиболее действенное цветовое сочетание, особенно если нужно различить что-то издалека[99], — но и внушают некоторую тревогу. За полосками такого типа всегда скрывается опасность. А где опасность, там и власть — опасность другого рода — в лице жандарма, полицейского, охранника или таможенника. Полоски чреваты появлением людей в форме, а люди в форме грозят наказанием.

Таким образом, красно-белые полосы, которые мы видим на знаках дорожного движения, функционируют как экран. В некотором смысле они представляют собой усеченный образ двери или изгороди, за которую можно попасть только при определенных условиях. Если взять, к примеру, простую горизонтальную линию в красно-белую полоску, расположенную перпендикулярно движению (она может обозначать, в частности, железнодорожный переезд), и поставить на ее место какую-нибудь огромную решетку, раскрашенную в разные цвета, — эффект будет такой же! Тут особенно наглядно проявляется основной принцип действия полосок — метонимия. Полоски — это структура, которая повторяет сама себя до бесконечности; они могут располагаться на огромной или крошечной поверхности, но свойства их от этого не меняются. Часть равнозначна целому, структура главенствует над формой. Отсюда невероятная пластичность полосок — на протяжении веков они оставались маркером, знаком, знаменем, эмблемой и атрибутом на любой поверхности, независимо от изменений техник и общего культурного контекста.

Другую разновидность дорожных полосок представляет собой пешеходный переход, образуемый чередованием белых и черных линий, напоминающих окрас зебры (немцы так и называют его — Zebrastreifen, «полосы зебры»), — и он также связан с опасностью, преградой, запретом и разрешением. Он означает, что переходить надо именно тут, но не когда угодно и не абы как. Полосы на асфальте одновременно и указывают на переход, и усложняют его. Само чередование пустых и заполненных цветом участков обязывает к повиновению и осторожности — кажется, что вот-вот упадешь в пространство между двумя белыми полосами. Здесь полоски снова действуют как фильтр — ноги пешехода свободно проходят, но внимание его задерживается.

Примером «фильтра» могут служить жалюзи и шторы в полоску. Здесь мы снова имеем дело с экраном, который пропускает, защищает, не запрещая полностью, останавливает вредное и проводит полезное. Возможно, эта способность «пропускать сквозь фильтр» — одно из главных достоинств полосок. Мы уже говорили об этом в связи с гигиеной тела: нательная одежда в полоску соприкасается с кожей, сохраняя ее в чистоте, как бы защищая ее. Эту же функцию мы видим и здесь, только в роли тела выступает помещение: ставни, закрывающие оконный проем и состоящие, как правило, из скрепленных между собой вертикальных планок (тех же полосок), охраняют сон жителей дома, защищая их от опасностей, которые могут прийти с улицы, — от шума, холода, ветра, бродяг, нечисти и самого Дьявола. Планки ставень, как и пижамные полосы, обеспечивают спокойный сон. Мотив защиты очень важен — показательно, что в ряде регионов (Савойя, Пьемонт, Тироль), если структура ставней не предполагает такого рода планок, полоски рисуют прямо по дереву[100].

Изобилие полосок может приводить к противоположному результату — они не защищают от опасности, но, напротив, скорее притягивают ее. Альфред Хичкок посвятил этой теме целый фильм, «Spellbound» (в российском прокате — «Завороженный». — Прим. пер.), вышедший в 1945 году. Его герой испытывает патологическую боязнь полосок, считая себя виновным в смерти младшего брата, — в детстве, когда они вместе играли, тот погиб, напоровшись на решетку. Поклонники Хичкока не слишком высоко ставят эту картину, характеризуя ее как «средней руки психоаналитическую мелодраму»[101], но я, как специалист по полоскам, не могу не восхищаться мастерством, с которым дядюшка Альфред изобразил — в движении — формы и фигуры, преследующие героя: игра тени и света, различимая сквозь шторы, прутья решеток, следы на лыжне, наконец, вид из окна вагона, когда мимо с огромной скоростью проносятся шпалы и электрические столбы[102]. Фильм помогает ощутить во всей полноте, насколько тревожным и оглушительным может быть мир полосок, как сводит с ума это бесконечно повторяющееся чередование двух цветов. Полоски — это всегда ритм, всегда некая музыка, и, как и всякая музыка, они привносят не только гармонию и удовольствие — иногда они переходят в пламя, грохот и безумие.

Полоски и музыка — это отдельная большая тема. Еще в Древнем Риме некоторые актеры и музыканты носили одежду в полоску — как и менестрели феодальной эпохи, ангелы с трубами и арфами на готических миниатюрах, и джазмены первой половины XX века[103]. Музыканты всегда находились на обочине общественной жизни, неудивительно, что, как и другие маргиналы, они носили полосатые костюмы. Кроме того, сама игра на музыкальном инструменте подталкивает к выбору такого одеяния. Ведь струны скрипки или арфы, органные трубы, клавиатура пианино — это в некотором роде тоже полоски.

И все же в целом музыка и полоски связаны более тесно, почти на онтологическом уровне. В сущности, полоски — та же musica, им присущи все смыслы, свойственные этому латинскому слову, более многозначному по сравнению с французским вариантом: звучность, последовательность, движение, ритм, гармония, пропорция, — а также строй, текучесть, длительность, эмоция, радость. Даже терминологический словарь у них общий: шкала, гамма, тон, интервал, линия, переход, сдвиг и т. д. А главное — и полоски, и музыка подразумевают ordo (французское ordre), что означает как «порядок, расположение», так и «приказ»[104]. Музыка упорядочивает отношения между человеком и временем, а полоски — между человеком и пространством (как геометрическим, так и социальным).

В природе поверхности в полоску встречаются редко. И когда человек сталкивается с ними, они представляются ему чем-то необычным — он или боится их (в Средние века), или любуется (в современной культуре). Возьмем, к примеру, прожилки минералов, овощные волокна, в большей степени — окрас животных, например тигра и зебры, — прежде в них видели свирепых чудовищ, сегодня же считают чуть ли не самыми красивыми из всех земных тварей. То, что раньше внушало страх или отвращение, теперь привлекает и завораживает[105] — потому что это исключение.