Терновая ведьма. Исгерд - Спащенко Евгения - Страница 107

Не размениваясь на ласки, ветер потянул очередную тесьму. Сколько их на этом наперекосяк скроенном наряде? Рукава, корсаж, спина… От развязывания бесконечных узелков пальцы занемели… Внезапно в уме вспыхнула непрошеная шальная мысль: что скажет Изольда, если ему все же удастся возвратить ее? Порадуется уплаченной за пробуждение цене?

Усилием воли северный владыка отбросил сомнения, разделался с последней шнуровкой. Все это произойдет потом… Пока же прочь аршины мешающей ткани!

Под платьем у колдуньи обнаружилась длинная нижняя рубаха, тоже украшенная лентами, к счастью, декоративными.

«Слава праветрам!» — невольно возликовал верховный, мечтавший теперь лишь о том, чтобы терновая ведьма скорее исчезла.

Но она не спешила уходить — поглаживала колючки, проступавшие из-под полотна, и буравила Хёльмвинда тяжелым взглядом.

«Ты остановишься, Северный ветер…»

«Нет, — переливались льдом его безжалостные очи, пока руки увлекали окостеневшую колдунью на взбитые перины. — И если не стремишься убедиться, оставь меня с Изольдой наедине».

Прогибаясь под тяжестью двух тел, королевское ложе негромко скрипнуло. Перед колдуньей оказался полог — расшитый плодоносными ветвями дикой сливы и тщательно собранный в складки. На его богатом фоне лицо Северного ветра выглядело на удивление уместно. По крайней мере, до тех пор, пока он не решил ее поцеловать. Это оказалось чересчур для той, что сотни лет обреталась мстительным духом в пустоте. Быть может, в прошлом нежность была ей не чужда, но нынче, в чужом теле, от нее сделалось дурно до обморока.

«Ни по зримую, ни по бесплотную сторону мира не существует никакой любви! Сплошные ложь и предательство!»

Безотчетно упершись в грудь своего мучителя, тьер-на-вьёр мысленно отстранилась, попятилась в темноту, покидая Изольду на произвол сковывающих объятий. Пусть ветер делает что заблагорассудится, важна лишь расплата, орудием которой скоро станет эта оболочка!

Напряженные ее кулаки опустились на покрывало, остервенение, наполнявшее члены жесткостью, постепенно сошло на нет.

Но Хёльмвинд почувствовал перемену не сразу. Захмелевший от пасленовой сладости ее губ, он будто утратил чувство реальности, упустил на мгновение смысл происходящего. Хрупкие, как рыбьи косточки, ребра попеременно оказывались под его пальцами. Тихое дыхание колдуньи волновалось где-то под солнечным сплетением верховного.

«Неужто, Изольда Мак Тир, разгадка моих терзаний была так безыскусно, по-человечески проста?»

Хёльмвинд сдержанно коснулся сливовых полос. Ни слов, ни ответных поцелуев — только губы принцессы, до того плотно сомкнутые, разжались. Отстраняясь на вершок, верховный потерянно заглянул в водоворот ее очей и не увидел там ничего, кроме безликой темноты: веки терновой ведьмы оставались поднятыми, но гнев и враждебность исчезли. Изольда словно пребывала в оцепенении — жутковатом, чутком, как сон на яву.

Завороженно подцепив тонкий завиток светлых кудрей, Хёльмвинд убрал локон за ухо принцессе, проверяя, действительно ли тьер-на-вьёр здесь нет. Тело ее никак не откликнулось, лишь колючки змеились в причудливом ритме.

Если и существует подходящий момент для возвращения Изольды, вот он. В последний раз проведя пальцем по ее полураскрытым губам, Северный ветер быстро стащил с шеи припрятанный под туникой ветряной амулет и рывком захлестнул шнурком беззащитное горло.

Непосвященный наблюдатель подивился бы такой жестокости, но она была сполна оправдана. Терновая ведьма, стремглав вырвавшаяся из полудремы, зашипела, выгнулась дугой, пытаясь стряхнуть вощеный шнурок.

— Ты! — Черты ее страшно, свирепо исказились, шипы пришли в неистовство.

Но было поздно. Сколько бы ни извивалась, ни брыкалась пленница, подняться с постели, расшевелить волшебство не могла. Оплавленный смоляной сгусток припечатал ее к кровати, заставляя корчиться, биться в судорогах от беспомощности.

— Ничтожество! — Острые ногти, лишенные былой смертоносности, наотмашь начертили на ветряной щеке четыре полоски.

В следующую секунду шипастое запястье было схвачено, заломлено до хруста. Чтобы не дать ведьме вырваться, Хёльмвинд налег на нее всем телом, вжимая в перину, одновременно затягивая петлю на нежном горле. Ни капли пощады — стоит позволить ей извернуться, и колдунья первым делом убьет его.

— Отпусти, прошу… — взмолилась обессиленная тьер-на-вьёр. Магия, пойманная в янтарный плен, стремительно утекала. — Я дам все что хочешь… Буду вечно принадлежать тебе…

Следом раздался плач, столь неподдельный, что хватка Северного ветра на миг дрогнула.

— Хёльмвинд, мне больно, больно…

Но глаза говорили лучше слов. Ненависть в них бурлила лужицами расплавленной ртути — колдовской, опасной.

Убедившись, что бездушный ее истязатель не собирается прекращать, тьер-на-вьёр взвыла хрипло:

— Клянусь, ты не обретешь счастья! — От яростной досады по щекам покатились слезы. — Век твой будет велик, как и печаль!

Северный владыка грубо заткнул ей рот, чтобы истошные вопли не привлекли замковую стражу.

— М-м-м…

В последнем безнадежном порыве ведьма лягнула Хёльмвинда коленом. Но причинить ему вреда не успела. Как рассвет, в колдовском взоре забрезжила туманная робкая синева, стебли терна поникли.

Оглушенный страстью и опустошающим страхом, Северный ветер глядел, как светлеет облик обессилевшей пленницы, а место былого мрака занимает отчаяние. Но все не мог найти в себе силы ослабить веревку.

— Хёль… — захрипела Изольда, и он наконец осознал, что душит не безумную ведьму, а до смерти перепуганную принцессу. Удавка врезалась ей в кожу, сплющенные чужим весом легкие сдавило. — Ха-ах…

Силком разжимая ладонь, Хёльмвинд выпустил шнурок от медальона, замер ошарашенно. Но принцесса все еще судорожно хватала воздух. Одна ее рука потянулась к саднящей гортани, вторая, дрожа, уперлась верховному в живот.

— С-слезь…

Как ошпаренный, он отскочил назад, давая колдунье свободу и тотчас же ее скрутил страшный сухой кашель. Чтобы стало хоть немного легче, она перевернулась на живот.

— Кх-хах!

Подарок Вей Эрны болтался непосильным грузом, причиняя почти физическую боль.

Чтобы хоть как-то облегчить страдания колдуньи, Северный ветер разыскал на столе остатки вина, наполнил глубокую чашу.

— Вот, выпей.

Изольда повиновалась, опорожнив кубок в четыре глотка. При этом рубиновая струйка, перехлестнувшая через край, потекла по подбородку, пачкая белую сорочку.

— Еще…

Пока верховный вскрывал непочатую бутыль, принцесса спустила голые ноги с постели, изнуренно уперлась в собственные колени. Еще немного, и душа ее покинула бы тело — на этот раз навсегда. Но не погибель сейчас занимала ее.

По мере того как девушка приходила в себя, возвращались и воспоминания о нескольких днях, которые тьер-на-вьёр провела в ее теле. Смутные поначалу образы вспыхивали, будто свечки на парадной люстре, повергая Изольду в полнейший ужас. Беспорядки в столице, разбой и грабеж, захват целого королевства — как она допустила подобное?

В уме всплывали не только действия, но и рассуждения, эмоции терновой ведьмы: отомстить, изничтожить! От их шквальной хлесткости дребезжало в висках.

— О боги, Исгерд…

Прерывая ее путешествие в прошлое, северный владыка протянул принцессе новую порцию питья, резко отдающего анисом, и она вдруг обратила внимание на топазовые отпечатки на серебре.

— Это кровь?

— Царапина, — успокоил ветер, стирая голубые следы краешком туники.

Но четыре ровных бороздки на его щеке уже запустили маховик памяти колдуньи в обратном направлении: подушки, непривычная тяжесть мужского тела, безумный поцелуй… Сделка, угрозы, тюрьма…

Потрясенная отголосками происшедшего, Изольда вернула верховному полную чашу и, шатаясь, поднялась с перин.

— Этого не может быть. Я, наверное, заблудилась в лабиринтах видений…

Лоскутный круг комнаты, занимавшей целую башню, угрожающе качнулся. Пришлось ухватиться за столбик кровати, расставить ноги пошире. Затуманенный взор колдуньи ткнулся в голые щиколотки, белотканое полотно нижней рубахи. И щеки, недавно совсем бледные, зарозовели.