Дерзкая. Трилогия (СИ) - Шитова Наталия - Страница 60

— Извини, — я перебила его. — Ты что, обиделся?

— В какой-то степени. Но я не о том. Ведь я же сказал, что ты права. Я хочу, чтобы ты сделала выводы и сказала мне, что ты собираешься делать. Не как Рэста, а как та, другая.

— Другую зовут Екатерина.

— Прекрасно, — улыбнулся Марсен.

— Я ничего не собираюсь делать. Ни пытаться сделать тут у вас переворот, ни распространять свои идеи. Потому что познание проблемы — это одно, а решать её все равно будут те, кто имеет на это право и силы. А у меня есть право и силы совсем для другого…

Произнося эти слова, я снова почувствовала, как меня неумолимо повлёк вниз очередной поток. Я заставила себя не смотреть на неведомую пещеру. Я была довольна уже тем, что не придётся больше ломать голову над вопросом: пытаться ли мне спасти свой мир от вторжения, или решать свои мелкие личные проблемы. Кесарю — кесарево… Мне — моё. К чёрту иерархии и миры с их заморочками. Тем более, что над ними есть надсмотрщики и покруче меня. Но я могу теперь делать несколько забавных вещей, которые не могут делать остальные. Так пусть же мои желания определят для меня моё место. А моё место — в Петербурге… Есть такой городок в Дерзком мире…

— А ну-ка, Марсен, ты научишь меня управлять этой штуковиной? — я показала на вертолёт.

— Да, Рэста, — он поклонился, а потом хитренько взглянул на меня. — Конечно, Екатерина. Пойдём…

Он подал мне руку и потащил по разъезжающемуся песку на верхушку обрыва.

— Ты ещё кому-нибудь говорила это? — Виллен встал и подошёл к окну.

— Говорила.

Он резко обернулся, посмотрел на меня, как на чокнутую. — Марсену, — добавила я.

— Только?

— Только.

— Это правда?

— Правда. За кого ты боишься? За себя или за меня?

Виллен не ответил. Здесь, в небольшом лесном поместье, он и то не чувствовал себя в полной безопасности. И поэтому прежде, чем отвечать на мои самые безобидные вопросы, он долго и напряжённо обдумывал слова. И если поначалу я считала, что его неторопливость, точность формулировок — просто черта характера, после нескольких недель общения стало ясно: Виллен существует в абсолютно невыносимой для него обстановке и вынужден взвешивать каждое слово.

Доверял ли он вообще кому-нибудь? Я удивилась бы, если бы такой человек обнаружился. Марсен не в счёт. Доверие к телохранителю сродни доверию к любому человеку, хорошо делающему свою работу. Это все равно, что доверять хирургу, умеющему хорошо вырезать аппендицит. Друзей же у Виллена не было, да и не могло быть.

Виллен ещё неделю назад перевёл меня из иерархии за многие километры в центр нескончаемого лесного массива в милый домик, окружённый несколькими озёрами и полянами. Перевёл без всяких комментариев и объяснений. Здесь было красиво, глухо и очень тоскливо. В причудливом двухэтажном доме находились около десяти человек прислуги, мужчин и женщин. Все относились ко мне, как и к Виллену, с трепетом и почтением. Стоило только кому-нибудь из них поймать мой взгляд, как человек тут же принимался вытанцовывать ритуальное приветствие. Сначала это меня немного пугало, потом стало смешить. А в конце концов опротивело. Меня раздражали безмолвные фигуры, бесшумно передвигающиеся по дому и постоянно кланяющиеся. Мне было бы совсем невыносимо, если бы не Марсен. Он постоянно находился где-нибудь поблизости, но ни на какие существенные вопросы не отвечал, ссылаясь на то, что Виллен мне сам все расскажет. Зато по нему, как по чуткому индикатору, можно было понять многое. Едва заметно, но довольно ч`тко он реагировал на слова и действия окружающих, давая мне понять, как нужно относиться к тому или иному факту, как повести себя в той или иной ситуации.

Обстановка в доме была какой-то слишком ненатуральной, неестественной. Все обитатели лесного дома, включая и меня, постоянно находились в напряжении, несмотря на то, что источники этого напряжения были совершенно различными.

Все, кого я встречала в Первом мире, были сосредоточенны и серьёзны, даже когда улыбались. Все словно находились под невидимым колпаком, причём общим для всех. Приглаженность и аскетизм обстановки, чёткая субординация в пределах иерархии, да и вне её, сделали людей похожими друг на друга, как близнецы. Одежда, разная по цвету и крою, была, в сущности, одинаковой: неизменно простой и функциональной. Полувоенное общество носило полувоенную одежду, чётко дающую понять, кто есть кто. Место человека в иерархии общества было определено с рождения, и будь кто-нибудь хоть семи пядей во лбу, но, если он не принадлежит к верхним сословиям клана Вебстера, ему никогда не носить мягкого серебристо-серого костюма с кошкой на груди. И никогда не получить право говорить, что думаешь, и делать, что считаешь нужным.

Все, кто обслуживал меня в лесном доме, относились к низшим. Они уважительно относились к Марсену, но никогда перед ним не расшаркивались, а это значило, что они считали его равным скорее себе, чем кому-то более высокостоящему. Когда я начинала рассуждать о странных внутренних законах Первого мира, у меня начинала болеть голова. Я пыталась найти рациональное зерно в подобном порядке вещей, но все впустую. Человеку, воспитанному на несколько ином общественном устройстве, очень трудно принять то, что для Первого мира было тысячелетним привычным законом.

Поэтому, чтобы не забивать себе голову, я бродила по дому, изучала и разглядывала диковинную обстановку, которая никак не вязалась с той жизнью, которую я видела вокруг себя. Обстановка выглядела архаичной и даже антикварной в сравнении с тем техническим уровнем и той промышленной эстетикой быта, с которыми я познакомилась в здании иерархии. В доме было много деревянной мебели, деревянных сувениров, комнатных растений, картин-пейзажей и книг. Поскольку просмотр иллюстраций не мог меня удовлетворить, я заставила Марсена научить меня читать. Рэста, которую никогда в жизни ничему не учили, и которая чудом научилась говорить на родном языке, справилась с обучением чтению довольно быстро, теперь оставалось только приступить к изучению множества толстых томов. Если бы у меня были планы задержаться здесь или я была заядлым книгочеем, я бы уже могла кое-что прочесть. Но не успела. Вернее, не постаралась успеть.

Виллен прилетал в мою новую красивую тюрьму практически каждый день на несколько часов. Казалось, он отдыхал здесь, пытался разрядиться. Несколько раз он брал меня с собой в вертолёт, и мы часами носились над поверхностью планеты, любуясь красотами. И я с трудом сдерживалась, чтобы не стали заметны те совершенно физические реакции, которые иногда возникали у меня в ответ на сильное притяжение некоторых участков ландшафта. Все ощущения были разными, но ни одно не было таким сильным, как то, что дал мне овраг с пещерой. Я не хотела загадывать вперёд и делать выводы, но объяснение уже было нащупано.

Виллен обычно говорил со мной о разных пустяках, но его уставшие, напряжённые глаза и скованные, неловкие жесты ясно говорили, что он не очень удачно пытается играть беззаботного человека. Я ждала, как долго продлится проверка моей лояльности. Я приняла игру, и вела себя так же невозмутимо, каким он пытался представить себя.

Только сегодня он заговорил со мной о моих теориях, касающихся Первого мира. Я сказала ему то, что уже говорила раньше Марсену, почти слово в слово.

— Я и раньше думал об этом, но у меня нет и не может быть доказательств твоей правоты, — заметил он наконец.

— Я не настаивала на своей правоте. Просто я сказала Марсену то, что думаю.

— Ему так тоже показалось.

— Ах вот как? Значит ты не только телохранителя ко мне приставил, но ещё и исполнительного шпиона? — я искренне огорчилась, узнав о том, что то, кто уговаривал меня саму не говорить Виллену ни слова, сам побежал и выложил все.

— Я приставил к тебе, пожалуй, самого честного парня из всего моего окружения. Он был озабочен твоей судьбой, поэтому и сообщил мне, что твои теории могут выплыть наружу и принести тебе массу неприятностей. И я поселил тебя здесь.