Девочки-лунатики (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 27

— Вася, какую нахальную девицу ты привел. Олеся, ты в реалити-шоу идешь, там, знаешь ли, камеры повсюду. Операторы за тобой следят, да еще микрофоны на одежде, которые снимать запрещено. Уединиться будет очень проблематично. Я ради них рисковать не собираюсь, с чего мне портить жизнь ради человека, которого вижу впервые?

Ей померещился намек в его словах, и Олеся, придвинулась ближе. Глядя в его смеющиеся черные глаза снизу вверх, она вкрадчиво произнесла:

— Но ведь всегда можно договориться, верно?

Она сама не понимала, зачем затеяла эту игру, которая напоминала ненужную возню. Возможно потому, что этот парень, красивый, холодный и бесконечно чужой действительно был из иной среды, недоступной ей по положению. Возможно потому, что Черский выглядел как звезда, вел себя как звезда, выгодно отличаясь от всех, с кем до того приходилось иметь дело, и, судя по поведению, плевать хотел на таких как она с Васей. Олесе захотелось прибрать к рукам этого роскошного самца на короткое время, а потом больно щелкнуть по носу, указав на место, как нашкодившему щенку.

От этих мыслей глаза Олеси опасно заблестели. Вася предостерегающе кашлянул, но она не обратила на это внимания, выпятила грудь и призывно облизнула губы.

— Боюсь, что мне этот вариант не подходит, — сказал Егор и поднял вверх руку, демонстрируя обручальное кольцо. — Я женат.

— Но… — начала Олеся. Вася дернул ее за руку, а Черский поморщился.

— Вась, уводи ее отсюда, а?

Егор торопливо бросил окурок прямо на пол и раздавил носком дорогой туфли. По тому, как раздуваются его ноздри, было понятно, что он раздражен, а возможно, и в бешенстве, непонятному Олесе. Вася послушно потащил ее прочь, бормоча извинения, а потом яростно накинулся на Олесю.

— Ты чего ведешь себя как шалава?

— Да что такого-то? — отбивалась она. — Я всего лишь хотела заручиться его поддержкой. Между прочим, для нас же старалась.

— Старалась она! — возмутился Вася. — Я за тебя поручился, понимаешь? Сказал, что ты того… нормальная.

— А я что, не нормальная?

— Ой, перестань! Ты прекрасно понимаешь, о чем я! Я ему так тебя расписывал, что ты мечтаешь актрисой стать, из провинции приехала, и бьешься во все двери, а ты выпятила сиськи и прешь буром. Ты хоть понимаешь, что если сейчас мы провалимся, ты отсекаешь возможность обратиться к нему еще раз?

— Подумаешь, — надулась Олеся.

— Вот и подумай. Лично я с ним ругаться не собираюсь.

— Да что я сделала-то? Прям недотрога, извини-подвинься… Чего он псих такой?

— Того, — веско сказал Вася. — У него бывшая изменяла с его лучшим другом. Он теперь шлюх на дух не выносит.

Олеся обиделась, а Вася, надутый и расстроенный, не сделал попытки сгладить ситуацию. Они разошлись в разные стороны, присели на соседние ряды, старательно не обращая друг на друга внимания. До того момента, когда Раечка не стала созывать звезд в автобус, Олеся и Василий не сказали друг другу ни единого слова.

Под вечер в розовом доме отключили электричество.

Какое-то время Наташа еще лелеяла надежду, что дадут, а потом перестала ждать и, забравшись в самую дальнюю комнату, завалилась на грязный, продавленный матрац, хранивший на себе пот десятков людей. На этом ложе новоиспеченные любовники дарили друг другу свои тела под грохот колонок, не особо стесняясь, что их кто-то увидит. Когда комнату закрывали и вешали на дверь оторванный где-то на дороге красный знак с белым кирпичом, посвященные понимали — гнездышко занято для любовных утех. Непосвященных было больше, и они часто врывались в комнату в самый интересный момент, глупо хохотали или извинялись. Некоторые застывали у дверей и с удовольствием наблюдали за происходящим, а иногда просились поучаствовать. Иной раз, если кокаиновая волна оказывалась запредельно мощной, им это позволяли.

Дом все грозили снести, и все не сносили, и мало-помалу Наташа привыкла жить в этом покосившемся замке, не обращая внимания на обваливающуюся штукатурку, кособокую лестницу и бомжей, вечных друзей-паразитов, обосновавшихся на первом этаже. Вода из крана текла, правда, только холодная, лампы горели и даже вай-фай прилично ловил от соседнего дома.

Дальнюю комнату Наташа приспособила для себя и стала убирать матрац во время стихийных вечеринок. Чужие запахи ей давно опротивели. Раскопав в куче старья пару драных полотнищ идеологического красного цвета, прожженных сигаретами и размалеванных маркерами, она, как могла, выстирала их холодной водой с кусочком мыла и приспособила под постельное белье. То, что вместо звезд на полотнищах была свастика, Наташу ничуть не волновало. Как и большинство детей девяностых, она почти ничего не знала о Второй мировой войне, о Гитлере слышала мельком и какую роль он сыграл в истории человечества особенно не представляла.

На этом самом белье красного цвета она принимала двух мужчин. Одного — почти каждую ночь, часто укуренного и упитого в хлам. Второй почти всегда смотрел на нее расширенными кокаиновыми зрачками, но, тем не менее, она всегда ждала именно его, второго, ласкового и нежного.

В розовый дом все так же ходили люди, по вечерам устраивались сумасшедшие вечеринки. Иногда Наташа, устав от общества, вешала на дверь знак и закрывалась в комнате, приперев ее изнутри.

Красный знак — проход закрыт.

Гораздо интереснее были люди, приходившие не пить или развлекаться. Они сидели с Шершнем на кухне и тихо обсуждали что-то серьезное. Среди гостей Наташа дважды видела крикливого политика, уверявшего, что подобно Христу, накормит Россию тремя хлебами. Приходил рок-музыкант, давно потерявший популярность, пил водку и с интересом слушал Наташины песни под гитарку, подаренную Шершнем через пару недель ее проживания там. Приходили и другие: в строгих костюмах и скучными нафталиновыми лицами. Водку не пили, кокаин не нюхали, совали Шершню пакеты с деньгами, а потом тот спешно организовывал какие-то акции протеста, куда Наташу пока не брали.

Она все так же ходила на кастинги, и все так же безуспешно. Теперь, когда кухня шоу-бизнеса показала свою отвратительную изнанку, неудачи уже не расстраивали так сильно. Оставаясь одна в этой прокуренной квартире, она с облегчением заваливалась на свой матрац или шла в гостиную смотреть телевизор. С захватывающим интересом Наташа смотрела, как проходит шоу «Народный герой» и с легким злорадством констатировала, что Ларису выгнали со второго тура.

Ее не особенно волновало, что денег почти нет. Шершень иногда подкидывал ей несколько тысяч, и она бежала на рынок за одеждой, покупала косметику, стараясь выглядеть красивой и опрятной к моменту прихода Миши. Так пролетел остаток лета и половина сентября. А потом, когда в стране начались волнения, в розовом доме погас свет. Проснувшись утром, Наташа увидела под окном готовые к работе бульдозеры.

Выселение из розового дома прошло шумно и весело.

Наташа растолкала Шершня, явившегося под утро, и осоловело таращившегося по сторонам, а уж он, оклемавшись, моментально организовал под окнами настоящий пикет из членов братства, оказавшихся поблизости. Строительная компания, сносившая объект, долго согласовывала время мероприятия, оцепляла район, чтобы не дай бог никто не попал под обломки. То, что в доме до сих пор живут люди, для всех стало сюрпризом.

— «Рубикон», — с непонятным отвращением сказал Шершень, глядя в окно.

— Что? — не поняла Наташа.

— Компания так называется. А руководит ей местный кровопийца, олигарх Боталов. Знаешь такого?

— Откуда? — обиделась она и стала выглядывать из-за его плеча, надеясь увидеть во дворе неизвестного олигарха Боталова. — Я в среде богатеев не вращаюсь.

— Ну да, откуда тебе… Хотя, ты наверняка знаешь его сыночка, Егорку Черского, звездун столичных каналов.

— Знаю, — кивнула Наташа. — Даже лично видела раз. По-моему, он классный.

— Чего это? И где ты его могла видеть?