Пересмешник. Пригожая повариха
(Сборник) - Чулков Михаил Дмитриевич - Страница 31

Сие сочинение, или как наименовал его автор — элегия, кажется мне, писана при восхождении какой-нибудь злой планеты или, может быть, в те дни, в которые бесятся собаки[129], и мнится мне, что так нелепо врать не всякому удается, а если кто захочет, то должен поучиться не меньше как три лета, ибо в толикое долгое время обращаясь в безумстве, можно одуреть совершенно. Таких сочинителей имеем мы у себя довольно, которые принимаются отпевать Венер своих стихами, и не зная толку ни в каком сочинении, пудрят любовниц своих чернилами без всякого рассудка, а те, также не понимая ни их, ни своего дурачества, восхищаются строками и хвалят слишком сочинителя за рифмы.

Внесено же сие сочинение сюда для того, чтобы стыдилися те бесчувственные стихотворцы, которые, читая свои сочинения, ничего об них худого не думают и утверждают, что негодные их стихи суть цветы стихотворства. По окончании сей элегии повредился разум у нашего управителя, ибо большую оного часть положил он в сие сочинение. Поминутно начали представляться ему дьяволы, и вся компания домовых обитала в его комнате; он часто с ними разговаривал, чем приводил в великий страх тех людей, которые оберегали его здоровье. По малом времени начала приготовляться смерть похитить с сего света весьма надобного гражданина, который заранее мог предусмотреть свою кончину; для чего приказал позвать жреца и написал духовную, из которой выключил свою любовницу за то, что она простилась с ним без должного сожаления, а сие он приметить мог, хотя и не весьма был зорок. Совершив сию духовную, был уже он почти без сил и едва мог принести последнее покаяние; потом пришло на него некоторое забвение, и казался он совсем окаменелым. Домашние спрашивали у жреца, есть ли какая-нибудь надежда, что Куромша может продолжать свою жизнь, а как жрец сказал им, что нет никакой, тогда началось расхищение его имения. Духовная особа взял золотые часы и сказал, что это берет он для поминовения души управительской. Потом приступили все, и начали окружать и справа и слева полные сундуки управительские, понесли их восвояси; всякий усердно старался очищать его комнату, и сказывают, что досталось тогда и обоям. По утушении великого смятения во ограде у Куромши и когда уже все разошлись, ибо забирать уже им было нечего, управитель проснулся и говорил своему слуге, который всегда при нем находился, чтобы он посмотрел, который час. «Где прикажешь о том осведомиться?» — спрашивал у него слуга. «На часах», — отвечал ему Куромша. «Да их уже нет, — продолжал говорить прислужник. — Жрец оные взял и сказал, что будет поминать твою душу». — «Что это значит? Где отсюда обои и все, что было у меня в комнате?» — озревшися повсюду, кричал управитель. «Добрые и попечительные люди, — уведомлял его слуга, — пришедши в наше обитание и сожалея весьма о твоей кончине, взяли все вещи, чтоб тамо оплакивать их завсегда, а тебе не хотели помешать спокойно переселиться на тот свет». Куромша, услышав сие, взбесился так, что в роту у него от того засохло. «Подай мне пить!» — кричал он слуге. Но тот ему отвечал, что нет никакого сосуда и не в чем принести ему питья. «Поди, — говорил управитель, — и попроси у тех злодеев, которые должны непременно сжалиться надо мною». Однако сказали человеку, что после отходной молитвы не должен Куромша ни пить, ни есть. Услышав сие, вскочил он с постели и хотел бежать к ним, но, будучи без сил, упал на пол и, зацепившись об стену, скончался.

В начале сего вечера похороним мы управителя и потом пустимся вдаль исследовать ту тайность, которая заключается в мушке. Сказывают, что худо жить без денег, а без ума еще того хуже, и у кого есть деньги, у того разум и знания должны быть неотменно, так как в жаркий день тепло, а в дождливый ненастье. У меня нет денег, следовательно, не надлежит быть и разуму, но ежели правду сказать, то деньги не сопряжены с умом; бывает великий богач — великий дурак, случается и бедный человек — не последний в городе купец. Да и нельзя; живучи в свете непременно должно сделать какое-нибудь дурачество, чтоб прославиться оным навеки, а без того не слышно будет и имени твоего в народе. Весьма чудно мне, что я без науки одурачился и без проводника образумился. В молодых летах сей главы хотел было похоронить господина Куромшу; но как стала она постарее строками двадцатью, то я и опамятовался. Кто заграбил его имение, тот пускай имеет о нем и попечение; но они как деньги его, так и старание об нем заперли в сундуки, по чему видно, что сим справедливым людям добродетель была не безызвестна. Однако хотя из принуждения, только похоронили они своего управителя. При сем погребении оставлено было всякое великолепие, да и на что оно: на тот свет не в парчовом кафтане появляться должно, по пословице: «по платью встречают, а по уму провожают». Итак, господин Куромша отошел в царство мертвых и унес с собою кривые ноги и другие телесные украшения, которых никому не отказал в своей духовной, и которых, я чаю, никто и принять бы не согласился. Плача и рыдания по нем не было, ибо он был безродный башкирец.

Владимира теперь в пути, Куромша во аде, а Неох в Винете; таким образом, все по местам, к коим теперь приступим и о ком говорить станем. Всякий не задумываясь скажет, что должно дать преимущество женщине; и я на сие согласен, ибо и я не неучтив против их полу; но Владимира весьма много обеспокоена худою дорогою, следовательно, принадлежит ей покой. А покамест она приедет в Винету, то мы тем временем рассмотрим, каким образом пришел Неох в сей город и что он учинил достопамятного до сего дня, то есть прежде вступления его в должность секретаря постельных дел. Отошед от Новагорода верст пятьдесят или больше, — но надобно знать, что шел он не большою дорогою, а опасаясь погони, пробирался лесами и пустынями, — прибыл к некоторой хижине, которая стояла посередине лесу и походила больше на русскую избу. Мне кажется, нечему дивиться было тогда Неоху, что нашел он в России русскую избу. Мы видим ныне аглинские, голландские и италианские избы, однако не дивимся, потому что и без них бы обойтися можно. Сверх же того здешняя зима весьма сердита, и когда придет ее время, то непременно должно перебираться из чужестранных домов в те, которые отделаны по-русски. Переступив через порог, увидел Неох, что она была пуста и что он мог сделаться в ней изрядным хозяином; для чего расположился в ней по своему соизволению и лег на том месте, которое показалось ему лучше и способнее успокоить его дорожные члены. Сон уступил место размышлениям, и начал Неох рассуждать, что, может быть, сия горница поставлена для нужного случая и что, может, укрываются в ней в ночное время те люди, которым в городе или в деревне быть несручна; итак, поиспужавшись несколько, оставил титул хозяина и забился на полати. И как только он там поместился, то услышал некоторый стук подле своего лесного Лавиринфа, и мало погодя вошел к нему человек, которого он за темнотою разглядеть не мог, господин ли он был или слуга. Сей человек, походив несколько взад и вперед по комнате, начал сердиться и между всякими восклицаниями выговаривал иные слова против грамматических правил, то есть так, как не разговаривают в компании женской. Наконец вошла в ту же избу по голосу женщина, а впрочем, не знаю, вдова или девица; извиняся несколько перед мужчиною и так, как будто бы нехотя, признавшись виноватою, начала его приголубливать так, как обыкновенно приголубливают в темноте. Неох хотел посмотреть, что они тогда делали, и как только повернулся на полатях, то доски полетели на пол, за которыми и он в скором времени следовал. Разрушение Троянской стены столько стуку не наделало, сколько причинили грому сии полати. Несчастливый Вулкан, которого бросил Юпитер с неба на остров, переломил себе ногу, а наш Вулкан[130], упавши с полатей на пол, остался цел, только повредил несколько затылок, отчего в ушах у него звенело, а из глаз скакали искры. Мужчина и женщина кричали как бешеные, и вскоре их не стало. Неох, окруженный досками, сидя на полу, часто похватывал себя за голову и собирал растерянные мысли; дух его тогда смутился, и сердце поневоле трепетало. Сверх же того, как я слышал, то он не великий был охотник летать с полатей, да притом не любил и стуку.