Ветер из Междуморья. Астри Масэнэсс (СИ) - Виор Анна - Страница 59

— Ты меня любишь? В самом деле?

В ответ он поцеловал…

— Я не хочу быть… еще одной… — пробормотала он, когда губы их, наконец, освободились.

— Ты будешь единственной!

Призраки прошлого

1201 год со дня основания Города Семи Огней. Столица Тарии Город Семи Огней.

1

Коридоры, коридоры, коридоры…. Темные и ярко освещенные тарийским светом. Прямые и изломанные бесконечными поворотами. Холодные в бело-синих тонах, и теплые, уютные настолько, насколько может быть уютным общественное помещение. Все Здание Совета состояло из коридоров — так казалось. Хотя здесь еще были лестницы, залы заседаний, комнаты, столовые, зимние сады… Но первое, что приходило на ум Скайси, когда он вспоминал о Здании Совета — именно коридоры.

Чем-то это сооружение напоминало ему о Радужном монастыре на Хребте Дракона. Только там были не созданные рукой человека, а природные лабиринты туннелей. И света было поменьше. И сырости побольше… Но все равно Скайси любил то место. А любит ли он это? Город Семи Огней невозможно не любить. Даже ощущая какую-то болезненную тягостную зависимость от него, ты не можешь не думать, что это самый прекрасный и дорогой для твоего сердца город на земле. Родина всех Одаренных. Никогда Скайси не думал, что может оказаться Одаренным, да еще и Мастером Огней…

Когда Джай обосновался в столице, и Скайси понял, что они уже никогда больше не станут путешествовать как раньше, он сначала разозлился, а потом обрадовался. Скайси не любил путешествий, но он к ним привык. У него была цель — познать семь откровений, а потом эта цель исчезла и развеялась, растаяла, как снег на горном перевале, и следов не осталось. А Город Семи Огней великолепен! Скайси понял тогда — здесь он будут отныне жить! Он поворчал немного, сам не знал зачем, на Джая и Адонаша, потом поворчал на самого себя, за то, что ему так нравилось спать в мягкой постели на огромном ложе, есть лучшую еду и занимать уютные покои. Он не хотел показывать всем, что ему все это жутко нравится. Впрочем, чего-то Скайси не хватало. А вот чего?

Общения с Джаем? Тот все больше был занят важными государственными делами, и казалось, что Джай в Город Семи Огней так и не пришел, а прислал сюда вместо себя двойника, похожего лицом, но совершенно другого по характеру — Астри Масэнэсса. Верховный был серьезен, печален, часто хмурился и редко улыбался. Даже говорил он иначе: путано, мудреными словами. А лукавая искорка, которая никогда раньше не покидала междуморские глаза Джая, исчезла навсегда.

Может Город Семи Огней и родина для всех Одаренных, да только не для Мастера Путей… Джай здесь несчастен, и это видно. Джай — свободный ветер, которому нужно резвиться на просторе, а не сидеть в четырех стенах, пусть даже это самые лучшие стены на всем белом свете.

Скайси тоже поначалу часто грустил — не мог разобраться в самом себе. Потом попросил своего Мастера Перемещений Глайска доставить его в Радужный монастырь. Как ни странно, Глайск знал, где это. И они оказались перед Великими воротами еще раньше, чем Скайси успел собраться с мыслями и придумать, что он будет говорить… братьям.

Их вышел встречать настоятель Виасири — его косичка вот уже как тридцать пять лет красного, как кровь цвета — он познал все откровения. Скайси подумал, что длинная тонкая кровавая косичка нелепо смотрится на макушке лысого блестящего черепа, и тут же устыдился таких мыслей.

Виасири не узнал Скайси, который надвинул на нос капюшон, а под капюшоном держал теперь гриву вместо лысины. Таких рыжих, жестких, непослушных и густых волос нет больше ни у кого в Городе Семи Огней. Один Пророк говорил Скайси, что у легендарного Этаса, погрузившего в сон Атаятана, тоже были волосы цвета огня.

Настоятель озадаченно хмурился, глядя на длинную косу Глайска.

— Мастер? Чем обязан визиту столько почетного гостя?

— Меня зовут Мастер Глайск, — ровно по-деловому отвечал Исчезающий. — Я исполняю свой долг, служа Огненосцу-Претенденту. По его воле я здесь.

Глайск поклонился и отступил в сторону, и Скайси оказался лицом к лицу со своим наставником.

— Настоятель Виасири… — пробормотал он.

— Я рад приветствовать Огненосца-Претендента. — Виасири сложил руки и согнул спину. А Скайси почувствовал себя неловко. — Что привело тебя в Дом Мастера Судеб?

— Благослови меня… — Скайси нерешительно снял капюшон.

Потом его узнали. Потом чуть не задушили в объятиях. Потом был пир, где братья смеялись, удивляясь, как это так их Скайси угораздило стать Огненосцем-Претендентом. А потом настоятель Виасири торжественно благословил его и… потом нужно было уходить… А Скайси и хотел этого и не хотел этого одновременно. С братьями было хорошо. А в Городе Семи Огней… было его место.

Он ни разу не пожалел, что решился посетить Радужный монастырь. С того дня на сердце полегчало, и он сам себя отпустил, прекратил мучиться мыслями, что Путь Огненосца — не его дорога. Теперь все стало на свои места.

Чтобы добраться от главного входа в Здание Совета до его покоев Скайси приходилось долго подниматься по лестницам и плутать коридорами. Он каждое утро заставлял себя покидать комнаты, идти вдоль прямой улицы до Тасии-Тар, а затем, обратившись к Мастеру Судеб с молитвой, возвращаться обратно. Этот ежедневный ритуал он сам себе придумал, но что-то в нем было. Однообразное действо, не отменяемое при каких обстоятельствах, ни при какой погоде, укрепляло и тело и дух. Скайси так и не стал монахом, но кое-чему у братьев научился.

Сегодня, возвращаясь, он встретил Мастера Лукафа, тоже имевшего привычку совершать утренние прогулки. Потом встретил булочника, который ежедневно провозил тележку со свежим хлебом вдоль главной улицы города. Несколько дворников мели мостовую на площади перед Зданием Советов.

Слуги выходили и входили из обители Мастеров. И Скайси на мгновение показалось, что лицо одной молодой женщины до боли ему знакомо. Впрочем, не в том было его удивление, что женщина ему знакома — мало ли служанок встречается Огненосцу-Претенденту за день, а в том, что… это была Инель… Или очень уж похожая на нее.

Он уж думал, что позабыл свою первую любовь. Тогда — сразу после посещения Белонзора, он никак не мог отойти, успокоится, злился на Инель за поспешное замужество, злился на себя за нерешительность, злился на судьбу, на Джая, который мог бы чего-нибудь там напророчествовать, и Скайси не оказался бы в такой дурацкой ситуации. Позже он часто вспоминал об Инель, как и о монастыре, где ему было хорошо, но куда он никогда уже не вернется. С Инель ведь точно так же — она ему нравилась, но она не для него. А кто для него — он не знал. Но точно не те бесстыжие девицы, которых без конца подсылает к нему Адонаш! Чего греха таить — не всех Скайси вытолкал за дверь, но как бы там ни было, а они — не Инель, а Инель не для него. Как все непросто с этой любовью. Все с ней мучаются. И Джай, который нашел Риэну, а подхода к ней не нашел. И Адонаш — несмотря на все его похождения, настоящей любви Мастер Смерти не знает.

Образ веселой светловолосой девушки преследовал Скайси все утро. Едва он прикрывал глаза, видел ее: в тусклом утреннем тумане, склонившую над ним лицо в веснушках с огромными голубыми глазами. Он ощущал ее тепло, и вспоминал ее слова, сказанные тогда на сеновале: «…выбирай, Скайси, выбирай!..» Так она сказала. И он выбрал, но поздно.

Глупо обо всем этом думать. Скайси пытался выбросить ее из головы снова и снова. А она не хотела уходить.

Тогда он принялся освежать в памяти свою обиду. Инель выскочила замуж — даже года не продержалась после его ухода — ведь когда Скайси пришел за ней в Белонзор, у нее уже был ребенок! Даже монах знает, что ребенок рождает через девять месяцев после… Зачем он об этом думает? Глупо все это. А может Инель и вовсе не любила его? Какой же он дурище! Какая тут любовь? Они и недели вместе не провели. Кто он для нее? Чудной монашек в нелепой шапке с еще более нелепой косичкой посреди лысины под этой шапкой! Он вызвал у нее любопытство, как у кошки услышавшей, что в доме чем-то зашуршали. В монастыре было много кошек, и они всегда приходили, как только Скайси открывал книгу. Кошки терлись о его ноги, запрыгивали на колени, и мурлыкали… мурлыкали. Вот так и Инель вела себя на сеновале: пришла к нему, легла рядышком, и что-то говорила, приятное, и, как ему тогда показалось, очень мудрое. Но не было там никакой мудрости — ни в нем самом, ни в ней.