Княжьи люди (СИ) - Лисовин Алексий - Страница 20

— Поживы-то набрали! Рухлядь, скотина, люди… — Лавр смотрел на обоз и Лютобор не мог понять предназначены ли эти слова ему, или просто лекарь вслух размышляет.

Саней было не менее сорока. Сколько с ними шло людей, Лютобор не мог даже предположить. Сопровождали это все десятка два воинов. Еще сколько-то, но явно не меньше, гнали коров. Десятки буренок, подгоняемые погонщиками, шли плотным стадом, и время от времени, оглашали округу жалобным ревом.

— Где же они столько набрали? — Спросил Лавр, опять непонятно к кому обращаясь. — Это же, поди, все четыре веси… — Он еще сильнее прищурился, приглядываясь к пленным. — Неужто Жирослав всех переловил?

Лютобор снова глянул на боярина. Тот так и стоял на месте, но теперь смотрел уже на него. По его широкому, заросшему рыжеватой шерстью лицу, ползла глумливая улыбка. При этом Жирослав что-то говорил монаху. Тот, отвечая, держал взгляд в землю. Вдруг, в какой-то момент он поднял его, устремив на Лютобора. Тот не желая его встретить, обернулся к Лавру. Лекарь неотрывно смотрел на очередные, начавшие свой подъем сани. Рядом с ними, людей было особенно густо. Двое, или трое помогали идти старику, опиравшемуся на палку.

— Вот лихо-то! — Непонятно чем огорчился Лавр, и более не говоря ни слова, зашагал дальше.

Аромат сгоревшего ладана наполнял тяжёлый воздух шатра фимиамом, в котором, истаивал уже почти не различимый запах крови. Массивное, оправленное серебром кадило, истекало ароматным дымком на столешне, рядом с сосудом наполненным елеем. Здесь же, в свете семи свечей установленных на серебряном блюде, желтыми страницами вверх, лежало евангелие.

— … Сам Владыко, освяти елей сей, якоже быти помазающимся от него в исцеление. И в применение всякия страсти, скверны плоти и духа…

Отче Парамон, по воле великого князя, врачевавший раны Изяслава, не глядя в священную книгу, сильным, густым голосом, нараспев молил Господа об освящении елея. Ему вторили двое молодых монахов. Путислав истово крестился перед иконой Божьей Матери. Постель Изяслава, в дальнем от входа углу, почти терялась в темноте едва освещенная скудным светом лучины. Как он — разглядеть было не возможно и Лавр едва успел схватить за руку рванувшегося туда Лютобора.

— Тихо! — Зашипел, взглядом указывая на происходящее.

Лютобор страшно смутившись от того, что чуть было, не осквернил священное таинство, не зная как теперь поступить, мялся у входа. Из всех присутствовавших в шатре, их появление заметил только Парамон. Не прерывая молитву, он на миг обратил взор на вошедших и вновь возвёл очи горе.

— … да и в сем прославится Твое пресвятое имя, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков аминь.

Выручил Лавр. Подтолкнув отрока, он бесшумно скользнул в шатер. Встав за спиной боярина, аккуратно положил свой сверток на пол и обратился к иконе. Лютобор, правильно поняв его, последовал за ним. Стоя одесную дяди, он смотрел на лик Божьей матери и, крестясь, почти беззвучно шевелил губами, вторя священнику.

— … всесильным заступлением Твоим помоги мне умолить сына Твоего, Бога моего, об исцелении раба Божия…

Его слова часто попадали не в лад со словами остальных. Мысль всё время сбивалась. То на лежащего во тьме, безмолвного и неподвижного Изяслава. То на Лавра, молящегося за спиной. На сверток, которым Лавр, судя по всему, обязательно должен воспользоваться, что бы скорее излечить раны. Распаленное забегом тело, требовало действий. Мысль вновь возвращалась к раненому. Лютобор напрягал слух, силясь расслышать его дыхание. Но слышал священника, который соблюдая канон, семь раз творил одну, и ту же молитву. А прочтя её, приступал к следующей, а за ней к следующей… Лютобор, с трудом укрощая собственный порыв, стал успокаиваться. Слово, за словом повторяя за дядей, он понемногу, вслед за ним, наполнялся светом Богооткровенной Истины. Строки из евангелия, которые он как добрый христианин, к своим годам должен был бы знать наизусть, звучали для него так, будто он их услышал впервые. С каждым новым прочтением, Лютобор проникался сакральностью изреченного в них Слова и мысли о суетном, отступая, терялись.

Совершив все положенные молитвы, Парамон направился к постели страждущего. Помазывая елеем лоб, щеки, губы, запястья и раны Изяслава, он вновь и вновь повторял молитву об исцелении. Монахи в это время пели псалом, остальные продолжали молиться пока не настал и их черед. После Путислава священник подошел к Лютобору. Взял в руки скрученный в жгут кусочек холста и обмакнул в сосуд с елеем.

— Услыши нас Боже. Услыши нас Владыко. Услыши нас святый. — Прочел распевно, и после того как Лютобор повторил за ним эти слова, дважды коснулся его лба, оставляя на коже знак креста, начертанный благоухающим елеем. Тут же аккуратно промокнул масляный след чистой холстиной и вручил её Лютобору. Тот с поклоном принял. До самого окончания таинства он прижимал к груди этот кусочек ткани, вдыхая исходящий от него аромат и чувствуя, как вместе с ним его душа наполняется радостью, благостью и верой. Когда священник коснулся его макушки листами раскрытого евангелия, он уже точно знал, что с Изяславом, как и со всеми остальными, всё будет хорошо…

Судя по всему, похожие мысли были в голове и у его дяди. По окончании таинства, Путислав несколько раз истово перекрестился иконе и оглянулся на тот угол шатра, где сгустившуюся тьму едва рассеивал крохотный светоч. В этот момент Лютобор посмотрел на него и увидел в глазах этого большого и могучего человека слёзы. Удивление было таким сильным, что отрок не смог его удержать…

— Дядя, ты… — Кое-как совладав с чувствами, Лютобор не отпустил с языка ненужное слово, но Путислав уже услышав, повернулся к нему и вдруг, заметил лекаря. Посмотрел на него с каким-то удивлением, будто с трудом припоминая, для чего же тот здесь. Затем коротко с ним поздоровавшись, направился к сыну. Лавр смотрел ему вслед, и было видно — хочет что-то сказать, но не решается заговорить первым. При этом он настороженно косился на священника. Тот, тем временем отпустив помогавших ему монахов, сам из шатра уходить, не спешил. Стоял у стола, на котором только что лежало евангелие, и сливал остатки елея в крохотный глиняный кувшинчик. Лавр подобрав с пола свой свёрток, снова прижал его к груди.

— Воевода! — Он вдруг решился. — Путислав Всеславич! — И после того как тот остановился, усилил дрогнувший вдруг голос. — Ты звал меня?

Путислав нехотя обернулся.

— Да, я звал тебя.

— Тебе нужна моя помощь? — Лекарь подошел вплотную к боярину. Тот посмотрел на него с сомнением. Вдруг, вместо него, ответил Парамон.

— И чем же ты, сын мой, можешь помочь? — Он стоял на том же месте, и голос его был полон смирения. — Мы уже сотворили всё нужное. Провели обряд, прочли молитвы, попросили Господа. Всё в руце Его! Так положимся на волю Его с молитвою и сыновним смирением! — Он замолчал, глядя на Лавра. Тот, смутившись такой отповедью, мялся не в силах ответить монаху и, не решаясь взглянуть на воеводу. Путислав, какое-то время смотрел на сомнения своего лекаря. Потом вдруг неодобрительно хмыкнув, выпрямившись и расправив плечи, шагнул к нему.

— Говори уже Лавруха!

Близость человека, под началом которого, когда-то приходилось идти в бой, воодушевила Лавра. Лицо его приняло обычное свое выражение, и он с легким прищуром посмотрел в глаза монаха.

— Мы все во власти Его и уповаем только лишь на милость Его. Дозволь же спросить тебя отче! Не будет ли противно Его неизреченной воли, если я всего лишь, взгляну на раны страждущего?

Взгляд монаха медленно наполнялся недоверием и неприязнью. Но возражать Парамон не стал.

Подойдя к Изяславу, Лавр первым делом попросил больше света. Лютобор взял со стола блюдо с семью церковными свечами. С великим тщанием, так чтобы не задуть ненароком ни одного огонька, он перенёс эти свечи к постели раненого. Ставя блюдо на скамью у изголовья, он посмотрел на Изяслава и даже вздрогнул, удивившись тому, как сильно тот переменился. Лицо, в последние дни становившееся то багровым и горячим, то бледным и усыпанным бисеринками пота, сейчас обрело цвет старого воска, казалось высохшим и будто постаревшим. Удивившись и даже испугавшись этой мысли, Лютобор поспешно перевёл взгляд на лекаря. Тот к принесённым свечам, зажёг от лучины ещё и небольшой бронзовый светильник. Только после этого, склонившись, принялся осматривать раненого. Осматривал долго, ощупывая пальцами повязки на ранах и даже нюхая воздух над ними. Потом разогнувшись, поднялся. Обернувшись к Путиславу, заговорил с ним, вполголоса.