Княжьи люди (СИ) - Лисовин Алексий - Страница 4

Жилята какое-то время был в недоумении, не сразу осознав, что «отроком назвали сына воеводы. Сообразив, он даже возмутился.

— Какой же он отрок? Ему почти пятнадцать. Самое время становиться воином! Я тоже через пару лет, сына с собой начну брать в походы. Да я и сам рос точно так же! А как же иначе? Или у вас воинов как то иначе растят? Ответь! Ты я вижу тоже воин!

Мирята сунул в рот мясо, долго жевал его и только потом, чувствуя на себе пытливый взгляд дружинника, нехотя ответил.

— Сейчас я служу вашему князю. Нужен был человек, который знает эти места. Я знаю. Откуда? — Провожатый указал прутиком на углубление, в котором после костра, ярко рдели горячие угли. — Видишь ямку? Почему она здесь?

Жилята хмыкнув, пожал плечами.

— От выворотня должно быть осталась. В лесу такое — обычное дело.

Мирята, тщательно собрал оставшиеся от дров щепки и прутики и положил их на угли.

— Сосна здесь была! — Он что-то поискал вокруг глазами, но в темноте видимо не нашел и развел руки на всю ширину. — Ствол в три обхвата. Или больше. Местные ее срубили, а я потом пень от неё выкорчевывал. Яма была! Сейчас-то смотри, почти затянулась. А там вон — он ткнул пальцем в сторону поля — там то и вовсе уже не видать — распахали! А было их там! Лесок там был раньше. Деревья срубили, а корни от них. — Мирята в свете занявшегося огонька продемонстрировал широкие, с блюдце размером ладони. — Вот этими руками я рвал из земли. — Он замолчал. Подобрал свой прутик, откусил у него кончик и таким образом заострив, принялся ковыряться в зубах, глядя на впавшего в задумчивость Жиляту. Тот, прикинув, что то, догадался:

— Ты жил, здесь что ли?

Мордвин сплюнул в темноту, аккуратно свернул и убрал в мешок скатерть и лишь после этого начал рассказывать про то, как примерно четыре года назад, мордовское племя мокша поссорилось с мордовским же племенем эрзя. Такое между ними случалось постоянно и часто заканчивалось кровопролитием. Так же было и в этот раз. Малое войско мокшан, встретилось на поле брани с эрзянами, и было разбито. Некоторые воины попали в плен. Троих из них привезли в эту твердь. За зиму они оправились от ран и ждали, что свои вот-вот их обменяют. Но не дождались и весной их погнали работать.

— Пни корчевали для нового поля. — Мирята поежился так, что казалось, стал уже в плечах. — Тяжко. Один из нас еще в месяц травень, пуп сорвал и с этого помер. А осенью захмурело, дожди затянули, я сильно захворал и слег. Товарищу в помощь холопа послали. Но тот с ним работать не захотел. Все же таки воин, хотя бы и пленный. В общем, ослушался хозяев, и его зарезали. Я остался один. Думал, преставлюсь. Хворь не отпускала. Видел шалашик на берегу? Вот в нем до морозов я и лежал. Готовился уже отправиться в тонаши. Куда это? Далеко! У нас так загробный мир называют. Лежал и по обычаю, вспоминал я пращуров. Мнил о том, как они меня встретят. Но, как видно, прежде срока. — Мирята замолчал, глянул на тускло светившие звезды и продолжил. — Господь мне послал слугу своего. Преподобный отец Дамиан явился, сюда и принес слово Божие. Вот он меня из плена и выкупил. Чем заплатил, того я не знаю. Преподобный отче, не открыл мне этого. Сказал, что я ему ни чего не должен и волен идти, куда сам пожелаю. Он же открыл мне свет истинной веры. Той же весной, после поста я был окрещен в храме пресвятой Богородицы. — С этими словами он осенил себя крестным знамением, достал из-под одежды деревянный крестик и поцеловал его. Жилята отметил про себя правильность действий раба божьего Александра, вслух же сказал, что преподобный отче, вне всяких сомнений, святой человек и тут же поинтересовался.

— А почему ты домой не вернулся?

Мирята спрятал крестик и пожал плечами.

— Побывал я дома. А там все как чужие. Меня-то уже и забыли давно. К отцу жены сватов засылали. Думали она вдова. А я тут как тут, явился нежданно. Живой, здоровый, окрещенный и злой. Словом меня без радости встретили. Тогда я забрал семью и еще летом ушел в Низовской Новгород.

— Большая семья?

— Жена и два сына. Под рождество и их окрестили. Старшего в честь преподобного монаха Николая, младшего в честь преподобного Ан-ти-оха — по слогам выговорил Мирята и улыбнулся. — Выбрал же святого отче Дамиан! Так вот старший теперь, как я служит князю. Младший, который в честь преподобного Антиоха палестинского, он у меня очень смышленый. Грамоту, счет — постигает легко. Отвёз я его в монастырскую школу.

— Так это он что, монахом растет?

— Ну, кем он растет, поймем, когда вырастет. Может, станет попом, получит приход… — Лицо Миряты сделалось задумчиво — мечтательным.

— Ну да. Так тоже хорошо. — Дружинник согласился, и уже поднимаясь, что бы уйти, вдруг спохватился.

— Так ты здесь целый год прожил? Стало быть, знаешь кто тут инязор. Как его имя? Ты сам его видел?

На это провожатый рассказал, что в то время тут правил старый Овтай.

— Каков из себя? Как высохший пень. Ему, как говорили, уже седьмой десяток. Да. Может быть, и помер. Значит, инязором стал сын его, Иняс. Этого конечно видел. Ростом не уступит вашему Ерохе. В сече, в которой меня полонили, он вел дружину своего отца. Сам был на коне, в кольчуге и шлеме. Вся броня богатая и по виду русская. Наверное, ее он, где то взял добычей. Каков он как воин? Очень могучий. Наш инязор уж, на что был искусен! А как сошлись они перед войском, Иняс копьем его и проткнул. Потом мечом посёк много наших. А летом на Русь походом ходил. И снова привез добычу и пленных. Правда в тот раз и своих потерял…

— Постой! — Насторожившись, перебил Жилята. — ты говоришь, он пленных привел. Кто это? Воины? Их держат здесь?

— Нет. Они смерды. Тут были не долго. Старый Овтай подарил их Пургазу, когда тот сюда на свадьбу приехал. Он за Иняса дочь выдал замуж. Рабы и многое другое пошли как выкуп за невесту. Сколько лет Инясу? Тогда за двадцать было. Овтай и Пургаз о свадьбе детей наверное давно уже уговорились. Вот Иняс и ждал покуда Мозава войдет в нужный возраст. Хороша ли собой? Я ее сам не видел. Нас на работу в тот день не гоняли, и я целый день в шалаше просидел. Но говорили, что очень красивая. Хотя, про дочь князя иначе не скажут.

Вернувшись к месту ночлега, Жилята сел у костра и по привычке стараясь не смотреть на огонь, вспоминал то, что сегодня узнал от провожатого. Имена инязора и его сына, были ему известны и раньше. Их упоминал воевода Путислав, когда наставлял его перед набегом. Единственной же новостью, было то, что Иняс женат на дочери самого могущественного из князей мордвы. Уже улегшись спать, Жилята продолжал размышлять о том, насколько это может быть важно. В какой-то момент ему даже пришло в голову разбудить Мечеслава, что бы подумать о том вместе с ним. Но тут сообразил, что утро вечера мудренее и почти сразу уснул.

За ночь серые и вязкие комья облаков распухли так, что между ними нельзя было увидеть небо. Занявшийся рассвет, где-то вдалеке, на какой-то миг подкрасил их багряным всполохом зори и тотчас растаял, утонув в тусклом сумраке серого утра.

Не желая одевать промерзшую за ночь броню, Жилята некоторое время держал ее в тепле костра, глядя на приготовления к штурму. Отесанный обрубок соснового ствола обмотали веревками, соорудив из них петли для рук. Сейчас человек двадцать дружинников, тащили его к краю поля. Мечеслав был уже в седле и руководил ими. Его племянник находился тут же. Ростовцы, тем временем, сооружали из ветвей большие щиты для лучников. Остальные воины грелись у костров и были на стороже, не упуская из виду эрзянскую крепость и подходы к ней. Впрочем, многие все чаще и чаще бросали взгляды на лесную дорогу, по которой они пришли сюда, и на которой вот-вот должна была появиться дружина боярина Жирослава. Жилята не удержавшись, тоже уже в который раз, посмотрел туда же. Боярина не было. Были снова собравшиеся на старом месте вороны и над ними сгустившиеся до черноты тучи, сулящие скорый и обильный снег.