Княжьи люди (СИ) - Лисовин Алексий - Страница 43

Агап, бормоча благодарности, схватил со стола горшок, намереваясь скорее укрыться в тени. Грозный рык со стороны входа заставил его замереть на месте.

— А этот что тут делает? — На пороге, поблескивая сталью брони в свете лучин, гордо подбоченившись стоял воин Авдей. Окинув взглядом всех присутствовавших он, не поздоровавшись с Жилятой, прошел внутрь. Остановился возле стола и, ткнув пальцем в Агапа, насмешливо спросил у Векши.

— Кого это ты сюда притащил? Теперь уж и холопов приглашаешь к трапезе? Вот уж ровня тебе! — Он раскатисто захохотал, а Жилята почувствовал, что начинает злиться. Решив себя не сдерживать, стал подбирать слова пообиднее, как вдруг заметил, что смеётся не только Авдей. Вторя ему, заливисто и угодливо хихикал Векша. Смотреть на это было противно, и Жиляте захотелось скорее уснуть, что бы всего этого не видеть и не слышать.

Лютобор ковырял ложкой остывающую кашу, думая о не близком пути до дома. Сначала он поедет до Новгорода Низовской земли. Потом по льду Оки до того места где в неё впадает Клязьма. По ней можно добраться до стольного Владимира. А там и Суздаль совсем рядом. Лютобор еще раз мысленно прикинул расстояние, пересчитал на дни пути и решил, что самое позднее через три седмицы он будет дома. Далее мысль, замерев, остановилась подобно ручейку, русло которого завалило камнем. Дома его встретит мать. Лютобор сам сообщит ей горькую весть. Расскажет, как отец бился и как достойно принял лютую смерть. Для этого, он старательно готовил нужные слова, а сейчас опять не был уверен в том, что они подходящие. Впрочем, за три недели в пути, можно успеть всё обдумать, как следует. Снова успокоив себя таким образом, вспомнил о каше. Та лежала в миске остывшим и плотным не вкусным комком. Лютобор принялся выискивать в ней кусочки сала. Раскапывая ложкой слипшуюся крупу, Лютобор очень увлёкся и чуть не уронил миску со стола, вздрогнув от окрика.

— Ты! Где ты сейчас был? — Путислав стоял посреди шатра. — Куда ты отправился после совета?!

Отрок, растерялся от неожиданности.

— Отвечай! Ну! — Потребовал дядя.

— Сюда я пошел…

— Не ври мне! — Бешено рявкнув, Путислав подскочил к столу и навис над племянником. Тот не смея смотреть в сияющие гневом глаза, опустил взгляд и увидел, что дядя стоит, вцепившись в боевой пояс, так как делал это всегда, когда страшился дать волю рукам. После этого Лютобор испугался по настоящему и утратил дар речи. Неожиданно, на помощь ему пришел Лавр.

— Да он не врет.

— Цыц Лавруха! — Рыкнул на него боярин. — С тобой у меня разговор еще будет! — И впившись взглядом в макушку племянника, рявкнул так, что у того заложило в ушах.

— Я наказал тебе идти спать! А ты что? Отвечай!

— Да сюда и пошел. Он давно тут сидит. — Поднялся со своего места Прокл. — Вон у него уж и каша остыла.

Боярин, тяжело дыша, посмотрел на управителя, и тот, оробев, попятился обратно в тень своего угла. Однако Лютобор видя, какую-никакую поддержку, почувствовал себя уверенней.

— Дядя, да чего ты хочешь?!

Путислав не обращая на него внимания, двинулся на Прокла.

— Что за человека ты приставил стеречь моего полоняника?

Закуп, блеснув вспотевшей лысиной, недоумённо пожал плечами:

— Так это Филат. Я тебе говорил. Он летом на Волге купцов охраняет. А на зиму ряд с тобой заключил. Служит тебе, человек он бывалый и очень надежный. Я о нём слышал только хорошее. Или же он тебя чем-то прогневал?

— Прогневал! — Язвительно усмехнулся Путислав. — Зарезали сегодня твоего надёжного! — Он, тяжко вздохнув, отпустил пояс, несколько раз сжал кулаки, разминая пальцы. — И пленного эрзянина, тоже зарезали. — Крепко выругался и отошел в сторону.

Лютобор смотрел на него с изумлением.

— Ты полагаешь, что это я их?!

Путислав тяжело опустился на лавку.

— Я не знаю что думать. Вокруг чертовщина творится какая-то! С начала похода, всё кувырком. Брат убит. Сын… — боярин посмотрел на Лавра собираясь задать ему, какой то вопрос, но будто не решившись, заговорил совсем о другом.

— Князь на меня осерчал и лишил воеводства. В Суздале люди как еще встретят? Как с меня за детей своих спросят? — Он подвинул к себе чашу, заглянул в неё и мрачно покосился на Прокла. Наблюдая за тем, как слуга выставляет на стол мед и закуски, продолжил говорить так, будто размышлял вслух.

— С пленником этим опять не понятно. Только собрался с ним побеседовать, глядь, а он уже окоченел. — Путислав перевёл взгляд на Лютобора. — Тут я и вспомнил твоё «отомстить», да «отомстить». А что еще мне было думать? — Он удовлетворённо кивнул, видя на лице племянника понимание и вдруг криво усмехнувшись, заговорил по-другому.

— Но с тобой я, как вижу, попал пальцем в небо! Сторожа закололи в сердце, а пленнику перерезали горло. Ни единому мальцу такое не по силам. Это сотворил матерый душегубец!

Лютобор был обескуражен его словами. После вчерашнего никто не должен был сомневаться в твердости его руки и крепости духа. Поэтому, теперь, укоризненно взглянув на дядю, он осмелился с ним спорить.

— Связанному горло вскрыть, много для этого нужно сноровки?

— Да племяш, — вздохнул Путислав, — не вырос ты еще умом! — Долго и задумчиво молчал, потом снова тяжело вздохнул. — Вот сам поразмысли! Пленный хоть и в шалаше, а все же таки на холоде. Бросить его там связанным надолго — да милосердней было бы сразу прирезать! Что бы он мог двигаться и хоть как-то согреваться, с него сняли путы. Понял ли?! Ну, то-то! Но это я к чему? К тому, что полоняник мог дать отпор, не говоря уже об охраннике. Почему же они не сделали этого? Ну-ка, что скажешь?

Не выдержав требовательного взгляда, Лютобор потупился. Ответа у него не было.

— Вот! — Поучающе протянул Путислав. — Порывисто поднявшись со скамьи, прошелся туда-сюда. — Тот, кто убил Филата, был ему знаком. Подошел не таясь, эдак по-свойски, еще и говорил с ним должно быть, по-приятельски… — Он встал у стола, тяжело опершись на него руками. — Этот убивец, кто-то из наших. — Поднял взгляд на племянника. — И имеет касательство ко всем моим бедам. К тем козням, что кто-то заплёл вокруг меня. Должно быть, не хотел, что бы я нашел твердь Виряса. Услышал твои крики — «отомстить, да пусть он покажет дорогу». Ну и спровадил эрзянина в их лучший мир. — Путислав усмехнулся:

— Как много бед от слов, сдуру оброненных, разными недоумками. — Обернулся к лекарю. — Твой-то племянничек, тоже хорош! Раззявил пасть там, где должён был молчать. По его вине эрзя наших казнили.

После этих слов Лавр, сидевший возле Изяслава, в изумлении обернулся к боярину.

— Что ты такое говоришь?!

— Так Мезеня тебе, стало быть, не рассказывал? О том, как встретил, каких-то людей. Как с ними побеседовал. Как разболтал им всё, что мог. А от этих людей, старый Овтай узнал о гибели сынов, и стал у Пургаса требовать мести. Вот так оно было!

Лавр молчал, онемев от потрясения. Обращенный к нему взгляд Путислава медленно наливался гневом.

— А я-то еще удивлялся. Как это поганые, твоего племянника, живым то отпустили. Вот прямо только что смекнул. Смага, это вожак их, прежде был Климентием, воином суздальским. Помнишь такого? Не можешь не помнить! Ты близко с ним знался, пока он не убил Пимена монаха и не сбёг куда-то. А теперь объявился, и видать, по старой вашей дружбе, отпустил Мезеню и его приятеля. Путислав помолчал, жестко глядя на совершенно подавленного Лавра, потом неожиданно поинтересовался.

Скажи, он уже прислал тебе весточку? Свидеться звал? Вы сговорились о встрече?

— Нет. — Лавр мотнул головой и шепотом с усилием выдохнул. — Смага тать и убийца!

— Ну, так и про тебя сказывают разное. — Хмыкнул Путислав, поднимаясь на ноги. — Мол, ты поганый волхв и кудесник!

Он двинулся на лекаря, который теперь лишь безмолвно крутил головой, не соглашаясь со словами боярина.

— А то может люди не врут про тебя? Сказывают, ты лечишь недуги и подспудно, волшбой, губишь души людские!