К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 18

Туман над озером собрался в клубки, украл очертания предметов, сделал их зыбкими, как оплывший воск. Морок-дурман возводил среди зарослей березняка и ольхи терема и палаты, строил легкие струги под белоснежными парусами, превращал сосенку-кривушку в дряхлую старушонку, а тонкую, кудрявую рябину рядил красной девицей. Туман навешивал завесы, словно хотел предостеречь, будто желал сохранить тайну. Тороп предостережения не понял, и когда одна из завес приподнялась, он увидел, что было, о чем молчать деревцам-уродцам, было, что стеречь страшным топям!

По озерному берегу там, где и сохатому пройти не по силам, бежала девушка. С непостижимой, опасной легкостью перелетала она через ручьи и протоки, по самой кромке воды огибала камышовые заросли. Девичий стан упруго покачивался на бегу, тонкие руки в крылатом изгибе вздымались к небесам, распущенная коса летела по ветру грозовым облаком, белая, как молочная кипень яблоневого цвета, рубаха надулась пузырем.

«Ох, щур меня! — подумал Тороп. — Хорошо ли тебе девица по поднебесью летается, согревает ли лунный свет крылья твои лебяжьи?» Он смотрел во все глаза, хотя понимал, что видит запретное. В тумане грань между мирами тонка, но, если обитательница озера его заметит, стоять ему до конца дней своих пнем посреди болота или бродить во тьме за пределами разума.

Но когда девушка подбежала ближе, Тороп понял, что Болотник насмеялся над ним, и что беглянка в гораздо большей опасности, чем он. Узловатые ветви сосен-кривушек с неописуемой жадностью ловили шелковые пряди ее волос, гнилые кочки с голодным чавканьем хватали легкие, быстрые стопы, туман хищно расставлял свою липкую паутину. Болотная нечисть чуяла теплую человеческую кровь, осязала живую плоть и не собиралась упускать добычу.

Тороп узнал беглянку — трудно было не узнать новгородскую боярышню. Мурава Вышатьевна любила полесовничать, ради добрых трав, пригодных в лечбе, частенько поднималась до свету. Знала ведь дочь ромейки, что трава, срезанная на рассвете, обретает особую силу — силу купавшегося в росе солнца. Но нынче, верно, не в травах было дело, да и кто ж траву на болоте ищет?

Последняя кочка под ногой Муравы рассыпалась ворохом гнилья и потащила боярскую дочь на дно, но мерянин опередил Болотника на волосок. Он сбросил с плеч свою добычу и кинулся вперед, успев подхватить девушку за миг до того, как трясина забрала ее в полон.

Мурава была почти в забытьи: ноги ее подкосились, голова безвольно поникла, только худенькие плечи продолжали вздрагивать от рыданий, да сердце в груди колотилось пойманной в силок птицей. Вот уж не думалось Торопу, что когда-то придется держать на руках красу-боярышню. Увидь его нынче новгородские парни — с ума бы посходили от зависти!

И какая же девица оказалась хрупкая, да легкая! Кабы не коса, верно, и вовсе ничего не весила бы. И всхлипывала она точно, как та девчонка из рода Ждана Соболя, которая прошлым летом поранила ногу об острый камень, и которой Тороп помогал дойти до дому. Мать еще потом к той девчонке приглядывалась, небось, по бабьему своему разумению судила — не эту ли придется вскоре сговаривать сыну в невесты.

Когда к Мураве вернулись утраченные было силы, мерянин спросил, какая такая нужда ее на резвые ноженьки вскинула, да напрямик через топь погнала. Девушка посмотрела на него полными слез глазами:

— Воавр пропала!

В спешке, захлебываясь словами, то и дело сбиваясь на плач, боярышня принялась рассказывать, как нынче утром они с корелинкой ходили вместе за травами, как в низине услыхали страшный медвежий рев, и Воавр точно безумная помчалась незнамо куда.

 — Уж я кликала ее, кликала, — причитала боярышня, — да все без толку! Пустилась на поиски, да вот сама едва в болоте не утонула!

 — Да не убивайся ты так, хозяюшка, — попытался утешить боярышню Тороп. — Воавр ведь родом из корел, а они хорошо лес разумеют! Да Воавр скорее в родной избе заблудится, чем заплутает в лесу! Она, небось, уже давно тебя на берегу дожидается!

— Да как же не убиваться? — всхлипнула Мурава. — Нешто ты не помнишь, что давеча охотники про Черного Вдовца баяли? Что, как вновь захотел он за свое горе поквитаться? Воавр нынче легко обидеть. Ведь грех сказать кому, Торопушка: в тягости нынче она! Белен ее силой взял, а теперь еще и глумится!

Мурава замолчала, низко опустив голову и закрыв лицо руками, а Тороп смотрел на нее и не знал, что ответить. Верно сильно перепугалась девица, коли единым духом выболтала стороннему парню сокровенную тайну подруги, в которую женщины, случается, и мужа не сразу посвящают. Так вот, что за кошка, вернее, жирный ворюга-кот пробежал между корелинкой и Тальцом. Теперь мерянин припоминал, как по-хозяйски нагло держался в последнее время с девчонкой боярский племянник. Вот паскуда! Ох, и дорогой же ценой досталась Тальцу Беленова гривна.

Тороп, правда, не видел особого греха в том, что корелинка понесла во чреве. Дитя всегда богам угодно. Только вряд ли Белен захочет робича своим чадом признать и, как Правда велит, назвать чернавку своей женой, подарив девчонке волю. Да и то сказать, зачем доброй корелинке такой муж как Белен.

Впрочем, мерянина нынче беспокоило другое. Человек, надолго покидающий родные края, где его берегут добрые боги и охраняют души предков, становится уязвим для козней всякой нечисти, для гнева неведомых богов и потревоженных душ чужих предков. Как же беззащитна там женщина, носящая под сердцем дитя, если даже дома под защитой родных стен, она не находится в безопасности. Кознодейка Морана только того и ждет, чтобы погубить не успевшую появиться на свет жизнь. Пробираясь сквозь сырую мглу, Тороп по охотничьей привычке примечал следы. Следов Воавр не было и в помине, зато людскую тропу в нескольких местах пересекал свежий отпечаток лап лесного Властелина.

Боярышне о своей находке мерянин говорить не стал: и так страху натерпелась, бедная! Губы девушки беззвучно шевелились, она творила молитву. Торопу не надо было долго объяснять, что чем скорее они выберутся из этого недоброго места, тем лучше. Однако, поглядев на побледневшее от пережитого, осунувшееся лицо молодой хозяйки, послушав ее неровное, срывающееся на всхлип дыхание, мерянин понял, что Мураве необходим отдых, иначе до берега она просто не дойдет.

Залитая солнечным светом поляна совсем не походила на владения Болотника. Нежные луговые травы спешили явить миру свой цвет: ландыши ловили зелеными ладошками белые слезинки, незабудка весело подмигивала первому цветку кошачьей дремы и даже злая охальница крапива невестилась, убравшись в нарядный венец.

Окружившие поляну березы с любопытством перешептывались, глядя на сидящую под их сводами девушку, верно, сравнивали белизну своей коры с белизной девичьей кожи, а пышность своих крон с ее тугой косой. Тороп подумал, что сестрицам-березкам было на что полюбоваться, чему позавидовать. Мурава только что вновь собрала как положено косу, и тяжелая змея, пущенная вдоль спины, оттягивала ее голову назад. Ты бы переложила косу на грудь, красавица! А то так ведь и шею переломить недолго! Как так болотник его попутал, что опять хозяйская дочь ему в образе Берегини привиделась? А, впрочем, кто его знает? Может русалки и нынче еще ходят по земле?

Чтобы боярышня забыла о своих тревожных мыслях и побыстрее набралась сил, Тороп решил развлечь ее рассказом о своей утренней удаче. Любой из парней на его месте не упустил бы случая поважничать перед красивой девкой, пока строгий батюшка не увидел. Да олень и в самом деле заслуживал похвалы. Потом как-то получилось, что девица завела с ним разговор про его прежнее, свободное житье-бытье. Казалось бы, какое ей, боярской дочери, дело до того. Ан нет же, сидит с ласковой улыбкой слушает и про охотничьи уловки дядьки Гостяты, и про дом, который справили его старшему оженившемуся сыну.

 — Надо же, — только подивилась девица, — а Белен еще чванился, что вятичи в берлогах по-звериному живут.

Что стало с тем домом и его обитателями, Тороп, понятное дело, рассказывать не стал. Спасибо на том, что, когда произносишь родные имена, губы не пронзает, как прежде, саднящая, острая боль. Вместо того он завел речь о своих старших мужатых сестрицах. Их селищам повезло больше — хазары обошли их стороной. Во время рассказа Тороп заметил, что по лицу боярышни пробежало облачко грусти. Даждьбог ведает, о чем кручинилась девица. Нешто опять вспомнила про Воавр?