Материнский инстинкт (СИ) - Грачева Татьяна Васильевна - Страница 52

Дотянув до трёх часов ночи, Яна все-таки уснула на диване, при включённом телевизоре. Сначала проснулось тело, не отдохнувшее от короткого и напряженного сна, затем мозг вспыхнул радостной мыслью, что этой ночью обошлось без гостей.

Приняв душ, женщина нехотя поплелась на работу в мрачном ожидании, что Демьян и сегодня не явится на занятия. Так и случилось. Безликий скучный день закончился на удивление неожиданно, словно Яна вынырнула из тягучего болота в действительность. Она сама не знала, почему так торопилась домой, ведь в квартире одиночество ощущалось острее, а ожидание звонка превращалось в пытку. Правда, в этот раз она едва успела захлопнуть дверь, как за её спиной раздалась трель. Женщина с опаской и надеждой заглянула в дверной глазок и отступила.

Открыв дверь, Яна пропустила в коридор нежданного гостя. Иннокентий неловко переминался с ноги на ногу и мял в руках кожаные перчатки.

— Не хотел тревожить вас без предупреждения. Просто… — он на несколько секунд и более уверено добавил: — Я был у Демьяна.

Яна закрыла дверь и изобразила гостеприимство.

— Проходите, я чайник поставлю.

Когда Кеша зашёл на кухню, хозяйка сосредоточенно нарезала лимон, её брови нахмурились, хотя она улыбалась.

— Он не вышел на работу.

Мужчина отодвинул табурет и сел на край, словно готовился уйти в любой момент.

— После вчерашнего разговора с вами я пытался до него дозвониться. Он не брал трубку.

Яна подвинула к гостю вазочку с конфетами и налила чай.

— Так вы дозвонились?

Иннокентий зашуршал обложкой от ириски, сосредоточенно глядя на хоровод чаинок в чашке.

— Нет. Я поехал к нему домой. Психологу похоже нужен психолог. В квартире бардак жуткий, от него разит алкоголем и даже сигаретами.

Яна отхлебнула слишком большой глоток горячего чая и закашлялась.

— Это он так стресс снимает что ли?

Кеша потупился, кончики его ушей заалели.

— Простите меня, Яна, за самодеятельность, но я не мог не спросить у Демьяна о вас.

Женщина нахмурилась, но вместо того, чтобы разозлиться, полюбопытствовала:

— Что он сказал?

— Сразу хочу сказать, не думаю, что ему в таком состоянии можно верить, он сам не понимал, что говорил.

— Что он сказал? — настойчиво повторила Яна.

— Он сказал, «что бы между вами ни было — это в прошлом. Он не хочет иметь с вами ничего общего и видеть вас впредь не желает», — закончив цитату, Кеша мучительно покраснел и отвернулся.

Женщина не шелохнулась, даже взгляд остался равнодушным, только пальцы быстро рвали салфетку в мелкие клочья.

— Между нами ничего и не было. В прошлом нечего оставлять, — почти прошептала она и неожиданно взорвалась: — Пусть катится ко всем чертям!

Кеша поспешно поднялся и отступил к двери.

— Я пойду. Всего доброго, Яночка. — Он обулся, накинул пальто и уже из коридора выкрикнул: — До свидания.

Яна не шевелилась несколько минут, рвала салфетки и безразлично наблюдала за увеличивающейся кучкой белых обрывков. Резко вскочила и разметала по столу остатки салфеток, скинула сахарницу и разбила вазочку с засохшим букетом от Демьяна.

Яна вбежала в комнату, достала спортивную сумку и принялась небрежно запихивать в неё вещи. Застегивая молнию, она замерла от знакомого ощущения чужого взгляда, скользящего по затылку, послышался тихий неразборчивый шепот. Женщина оглянулась и осмотрела помещение. Шторы не колыхались от призрачного сквозняка, и в зеркале никто не отражался, но почему-то стало неуютно и зябко.

Остаток дня Яна провела в спортзале, изнуряя себя физическими нагрузками, поэтому, вернувшись домой, заснула быстро и крепко, словно впала в спячку и раньше весны не намерена открывать глаза.

К концу недели Яна немного ожила и даже перекинулась парой фраз с коллегами. Она без просьб и наказов задерживалась на работе и исправно печатала, всё, что ей подсовывали, и даже просила добавки. Домой Яна не торопилась, поэтому охотно ужинала в кафе вместе с Кариной под её неугомонный щебет. Молодая преподавательница не замолкала ни на минуту, суетилась, вскакивала и вела себя ещё более странно, чем обычно. Расправившись с десертом, Карина предложила встретиться на выходных и посетить торговый центр, где ожидались грандиозные скидки.

Субботним утром Яна долго лежала в кровати, уставившись в потолок, потом так же долго принимала душ и завтракала. Женщина никак не могла выбраться из состояния апатии и безысходности и тонула в собственных гнетущих эмоциях, захлебываясь жалостью к себе. После обеда Яна неожиданно спохватилась и набрала номер Карины. Телефон долго не отвечал, но Яна настойчиво повторяла попытки, чувствуя себя неловко. Наконец с третьего раза трубка ответила голосом подруги.

— Алло. Чего трезвонишь?

Яна не обратила внимания на недовольный тон Карины и сразу же принялась извиняться.

— Прости, я забыла о нашем походе за шмотками. Из головы вылетело совсем.

Какое-то время телефон молчал, и Яна даже подумала, что их разъединили, но Карина громко всхлипнула и, словно сдерживая рыдания, быстро выпалила:

— Мы на воскресенье договаривались, ты меня вообще не слушала что ли?

Яна пропустила саму фразу мимо ушей, сосредоточившись на дрожащем голосе.

— С тобой всё нормально?

Карина неожиданно рассмеялась.

— Прекрасно! Со мной всегда всё лучше всех. А ты, кстати, знала, что у нас теперь перед абортом нужно выслушать часовой монолог батюшки?

— Батюшки? — эхом повторила Яна.

— Это чтобы ты знала, вдруг Демьян и тебе ребеночка сделает.

Яна затрясла головой, отгоняя колючие слова.

— Какого ребеночка, у нас ничего не было! — Она на мгновенье остановилась и пораженно воскликнула: — Ты беременна от Демьяна?!

— Была беременна. Два часа назад. Не расстраивайся, теперь он полностью твой.

Пальцы Яны побелели на трубке, она без сил опустилась прямо на пол.

— Демьян знает?

Теперь Карина плакала не сдерживаясь.

— Знает? Я ему позвонила позавчера и всё рассказала. Не знаю, на что я рассчитывала, просто это моя первая беременность. Не думала, что он женится на мне, ну хотя бы не бросит ребёнка и, может, поддержит немного.

Яна хотела уже сказать, что, конечно же, поддержит, но вспомнила, что о беременности Карины теперь можно говорить только в прошедшем времени.

— Он знает, что ты сделала аборт? — она с трудом проговорила последнее слово.

— Яна, ты глухая или тупая? Он сам меня на аборт отправил, сказал, что ему не нужен мой выродок, денег обещал дать, но я в обычной больнице сделала бесплатно.

— Он не мог так сказать, — категорично заявила Яна.

— Мог.

— Не мог, — глупо упорствовала женщина.

Трубка запищала, оповещая об окончании вызова. Яна таращилась на телефон, словно никак не могла понять, что это за вещь и для чего предназначена. Лёгкий ветерок коснулся плеча, женщина зябко поёжилась и запахнула халат. Около уха четко и глухо, словно эхо, прозвучали её же слова, произнесённые безликим голосом: «Не мог». Яна вскочила на ноги и завертелась на месте, пытаясь обнаружить источник звука. Впервые к неприятным ощущениям от чужого присутствия добавились слуховые галлюцинации.

В голове кадрами из фильмов прокручивался разговор с Кариной, только сейчас Яна поняла, что беременности предшествовали вполне понятные отношения, о которых она не догадывалась и, о которых совсем не хотелось думать. Ревность пересилила жалость к Карине и породила ещё одну вспышку ярости. Женщина швырнула телефон о стену, немного подумав, туда же отправила керамических осликов и батарею вазочек с подоконника. Очнулась она только, когда порезала руку об осколок и увидела капли собственной крови на цветных обломках.

Яна остановилась и словно со стороны увидела своё бешенство. Взяв веник и совок, она собрала мусор, пропылесосила ковер и только потом перемотала руку. Кресло привычно приняло её в объятия и Яна, наконец, разревелась. Она не заметила, как заснула. Плавно скользнула в другую явь и поплыла, словно на облаке в мир сумбурных красок и вращающихся реальностей. Когда картинка, наконец, оформилась, перед женщиной предстал просторный пафосный зал театра с золочёной отделкой и огромной люстрой под потолком. Яна стояла на балконе и глядела вниз на оркестр. Руки музыкантов двигались, рот солиста округлялся, но ни одного звука не долетало, словно женщину окружала невидимая стеклянная стена. Все кресла в зале были пусты.