Лемурия (СИ) - Уваров Александр - Страница 18

Зверьё, попавшее в овраг, без разницы — домашнее или лесное, было обречено. По крутым песчаным, с вкраплениями белой глины, склонам подняться не мог никто.

Впрочем, домашних животин иногда выручали хозяева. Обвязывались верёвкой и, помолясь, с помощью родственника или соседа спускались в провал.

Так и выручали. Если успевали.

Звери дикие гибли. Правда, начасто они стали проваливаться в эту природную ловушку. Поумнели, дикие, поумнели.

В последний раз туда год назад попал заяц. Его пытались спасти. Но заяц в руки не давался и в овраге маялся долго. Благо, для него там корму было достаточно, дно оврага густо заросло травой. И куда делся… Может, и никуда не делся. Так до сих пор…

Давно уже никто его не видел.

Впрочем, и к оврагу давно уже никто не ходил.

Палевич остановился и, пережидая приступ удушья, стоял минут три, приложив ладонь к груди.

Сердце зашлось отчаянно.

Будто тот заяц прыгало, рвалось из груди.

«Вот вспомнил некстати» с неудовольствием подумал Игнатий. «И чего это вспомнилось? Какое мне дело до этого лесного попрыгунчика?»

Собака остановилась и, зевнув, с самым довольным видом высунула язык.

«Метров пять до неё» определил Игнат. «А до оврага?»

Он сделал козярёк из ладони и с грозным штурманским видом посмотрел вдаль.

«Метров сто, слава тебе господи! Успею!»

Впрочем, собака уже никуда не бежала и смиренно дожидалась хозяина.

— Найда! — с упрёком обратился к ней Палевич.

Ковыляя и похрипывая, он подошёл к непутёвому зверю.

— Не стыдно тебе? Я старый человек, заслуженный издатель! Столько новых имён открыл и ещё больше закрыл! На пенсии, на законном своём отдыхе должен сидеть в кресле-качалке…

Приблизившись, он схватил её за ошейник. Собака рыкнула негромко и, порядка ради, оскалила зубы.

— …А я вожусь тут с тобой, бегаю по всему саду-огороду! По всему участку ношусь, будто молодость вспомнил! Разве можно так над хозяином издеваться? Сама ведь не молодая уже, пятнадцатый годик идёт. Если с собачьего на человеческий перевести, так, пожалуй, старше меня будешь. И всё никак не успокоишься! Я ведь тебя приютил…

Он потащил её к дому. Найда попыталась упираться, но подушечки лап заскользили по влажной траве.

— Помнишь, как нашёл тебя? Совсем маленькой было, щенком была. Послушная такая, пушистая!

Найда тоскливо повыла секунды две.

— Знал бы, что такая непослушная станешь к старости — оставил бы тогда в подъезде. Честно слово!

До дома оставалось немного, шагов десять, когда услышал Игнат звонок. Телефонный, долгий, надоедливый звонок.

Игнат насчитал восемь сигналов, пока звонок смолк.

«Эх, и я, бывало, так названивал» вспомнил былое Палевич и погрустнел.

Он надеялся, что Антонина догадается пропустить нежданный и ненужный этот вызов, но надеялся напрасно.

Дверь скрипунла и, держа трубку в вытянутой руке, вышла на крыльцо супруга.

— Игнатий! Игнат!

Игнат отпустил ошейник и погрозил Найде.

— Вот только попробуй мне убежать! В случае чего сама выбираться будешь! Так и знай!

И, повернувшись к супруге, произнёс с укоризной:

— Не могла сказать, что меня нет?

Антонина приложила палец к губам.

— Знаю, что всё слышно! — сказал Игнат. — Мне всё равно! Мне никто не нужен! И я никому не нужен! Точка!

— Ответь уж, — попросила супруга. — Это тот… Журналист с телевидения. Очень просил, очень…

— Санта, понимаете ли, симплиситас ты, Антонина, — проворчал Палевич, забирая у неё трубку. — Не для того связь придумана, чтобы звонил кто ни попадя… Журналист! Уж такая важная персона!

Антонина с самым равнодушным видом вытерла руки о передник и, не удостоив мужа ответом, зашла в дом.

— Слушаю! — нелюбезно начал Игнат.

— Игнатий Иванович? — елейным голосом затянул журналист. — А я Залевский, Виктор Всеволодович. Журналист, телекомпания «Чайна Глоуб». Мы с вами…

— Помню, — сказал Игнат. — Всё помню, к сожалению. Вы уже третий раз мне звоните. В гости набиваетесь? На встречу?

— Я… это… — промямлил явно ошарашенный столь откровенно выраженной неприязнью Залевский. — Зачем так? Набиваюсь? Просто интервью! Это несложно… И недолго! Вы скажите, куда… Я подъеду!

Игнат достал платок и громко, демонстративно громко высморкался.

И продолжил отшивать наглого журналиста:

— Какое ещё интервью? Что вам от меня нужно? Кому нужны воспоминания пенсионера? О кризисе вспоминать? Увольте! Мне этот многолетний бардак в страшных снах снится! И кому это теперь-то интересно? Или, может, кто-то книгами заинтересовался? Читать научился? Вот это уж чудо из чудес! Читатель воскресе!

Залевский радостно захрюкал и в тон Игнату подхватил:

— Воскресе, Игнатий Иванович! Именно так! Мы запустили новый проект: «Забытые писатели прошлого»…

— Начать решили с Пушкина? — съязвил Палевич. — Или с Державина? А, может, сразу уж с Тредиаковского?

Залевский озадаченно приумолк.

Потом спросил осторожно:

— О Пушкине слышал… А остальные?

— Поэты! — взорвался Палевич. — Стихи писали! У Тредиаковского слог тяжёл, а вот у Державина неплохо выходило. Талантливо! Но его и в моё время уже не издавали. Сделаете о нём передачу? Или мультик о Лермонтове? Или выпустите комиксы о Достоевском?

Залевский покряхтел смущённо и продолжил:

— Дайте мне объяснить… Прошу вас, послушайте! В последнее время некоторые издательства… Крупные, я вам скажу, издательства стали проявлять интерес к произведениям одного подзабытого уже писателя, Искандерова! Да, его… Собираются переиздавать, представьте себе! Аналитики издательств прогнозируют значительный интерес читателей к этому автору. Его трагическая судьба…

— Что?! — возмутился Игнат. — Это у жены его судьба была трагической! Он затащил её за собой в могилу! Она ненадолго его пережила, хотя… Кто знает, когда именно он умер!

— В том и трагедия! — воскликнул Залевский. — Представляете, какую передачу можно сделать?

— Без меня! — отрезал Игнат. — Я к старости гигиену души начал соблюдать, не хочу в ваших телевизионных плясках на гробах принимать участие. Понятно?

— Не отключайтесь! — поспешил удержать его Залевский. — Вы не так всё понимаете, не так! Мы навели справки в архивах. Вы много лет были эксклюзивным издателем его книг. Вы были его другом! Есть воспоминания одного литературного критика, который пишет о вашей многолетней дружбе. Именно вы…

— Мы были знакомы, — поправил его Игнат. — Возможно, близко знакомы. Но после того, что сотворил с собой… и со Светланой…

Игнат перевёл дух.

«Чёртов журналист! Опять всю ночь не усну!»

— …Я ему не друг! И на том свете другом ему не буду! Самовлюблённый тип, который постоянно рассуждал об упадке нравов, всеобщем невежестве и собственной недооценённости. Вот кто он был такой!

— Вы уже начали о нём рассказывать! — обрадовался Залевский. — Может быть, он не так уж был плох? Может, имеет смысл его воскресить?

— А сам бы он этого хотел? — вопросом ответил Игнат. — Успокоился он — и ладно. Чего будить?

— Но ведь книги! — застонал журналист. — Уже через месяц выходит флешка для гибкоэкранных книг! Уже снимается предисловие, сопроводительные клипы!..

— А издательство вам проплатило передачу? — спросил догадливый Игнат. — Поэтому вы и стараетесь? Ладно, не молчите. Не изображайте смущение. Я понятливый, я в этом бизнесе сам много лет крутился.

Он задумался.

— Так как? — не выдержав затянувшейся паузы, робко поинтересовался Залевский.

— Я ему кое чем обязан, — как бы рассуждая вслух, произнёс Игнат. — Домишко, в котором я живу, построен на деньги, вырученные от продажи его книг. Вернее, и его книг тоже. Были и другие топовые авторы, но этот… Его книги поначалу не расходились. Пришлось кое-что разжёвывать для читателя. Разжёвывать и в рот класть. Прикармливать, приучать… И самому автору пришлось измениться. Изменить в себе… Он ведь принял правила игры!