Тридцать три несчастья. Том 2. Небывалые неприятности - Сникет Лемони - Страница 6

– Я – Вайолет Бодлер, – сказала Вайолет Бодлер, – это мой брат Клаус и наша младшая, Солнышко.

– Приятно познакомиться, – сказал мальчик. – Меня зовут Дункан Квегмайр, а это моя сестра Айседора. А девочку, которая на вас кричала, как ни странно, зовут Кармелита[2] Спатс.

– Кажется, она не слишком приятная, – заметил Клаус.

– Это еще мягко сказано, – вступила в разговор Айседора. – Кармелита Спатс грубая, грязная и агрессивная, и чем меньше вы будете с ней общаться, тем лучше для вас.

– Прочти Бодлерам стихи, которые ты про нее написала, – посоветовал Дункан.

– Ты пишешь стихи? – спросил Клаус. Он много чего прочел про поэтов, но никогда их не встречал.

– Так, немного, – скромно ответила Айседора. – Я записываю их в записную книжку. У меня это потребность.

– Сафо! – выкрикнула Солнышко, что означало нечто вроде: «Я с удовольствием послушаю твои стихи!»

Клаус объяснил Квегмайрам, что́ имеет в виду Солнышко, Айседора улыбнулась и раскрыла книжечку.

– Стихи очень короткие, – пояснила она. – Всего две рифмованные строки.

– Двустишие, – вставил Клаус. – Я вычитал это слово в одной литературоведческой книге.

– Да, я знаю, – отозвалась Айседора и прочла стихи, пригнувшись над столом, чтобы не услышала Кармелита Спатс:

Бодлеры захихикали, но тут же прикрыли рот рукой, чтобы никто не подумал, что они смеются над Кармелитой.

– Здорово, – похвалил Клаус. – Мне очень понравилось про летучих мышей.

– Спасибо, – поблагодарила Айседора. – Мне бы хотелось почитать литературоведческую книгу, про которую ты говорил. Ты мне дашь ее ненадолго?

Клаус опустил голову.

– Нет, – сказал он. – Книга принадлежала моему отцу и сгорела во время пожара.

Квегмайры переглянулись, глаза их раскрылись еще шире.

– Мне очень жаль это слышать, – сказал Дункан. – Мы с сестрой пережили страшный пожар и знаем, что это такое. А ваш отец тоже погиб в пожаре?

– Да, – ответил Клаус, – и мама.

Айседора отложила вилку и, потянувшись через стол, похлопала Клауса по руке. При обычных обстоятельствах это смутило бы Клауса, но сейчас этот жест показался ему совершенно естественным.

– Очень сочувствую вам, – сказала Айседора. – Наши родители тоже погибли во время пожара. Ужасно, их так не хватает, правда?

– Блони. – Солнышко кивнула.

– Долгое время я боялся любого огня, – добавил Дункан. – Я даже на плиту не мог смотреть.

Вайолет улыбнулась:

– Мы жили некоторое время у одной женщины, Тети Жозефины, она тоже боялась плиты. Боялась, что плита взорвется.

– Взорвется! – поразился Дункан. – Даже я этого не боялся. А почему вы сейчас не живете с нею?

Наступила очередь Вайолет потупить взгляд и очередь Дункана потянуться через стол и взять ее за руку.

– Она тоже умерла, – ответила Вайолет. – По правде говоря, Дункан, в нашей жизни уже довольно давно все идет шиворот-навыворот.

– Мне жаль это слышать, – отозвался Дункан. – Хотелось бы сказать, что здесь ваши дела пойдут лучше. Но если учесть завуча Ниро и его игру на скрипке, Кармелиту Спатс с ее дразнилками и отвратительную Сиротскую лачугу, то Пруфрокская подготовительная школа место довольно скверное.

– По-моему, «Сиротская лачуга» – звучит ужасно, – заметил Клаус. – Там и без того плохо, а еще такое обидное название.

– С сожалением должна сказать, – проговорила Айседора, – этим мы обязаны Кармелите. Нам с Дунканом пришлось там жить три семестра, потому что у нас не было ни родителей, ни опекуна, чтобы подписать письменное разрешение.

– То же самое и с нами! – воскликнула Вайолет. – А когда мы попросили Ниро сделать исключение…

– …Он ответил, что ему некогда, он упражняется на скрипке, – закончила Айседора, качнув головой. – Он всегда так говорит. Ну, в общем, Кармелита прозвала лачугу Сиротской, когда там жили мы, и, похоже, она и дальше будет ее так называть.

– Ладно. – Вайолет вздохнула. – Как называет Кармелита лачугу – это полбеды. А вот как вы боролись с крабами, когда жили там?

Дункан отпустил ее руку и достал из кармана записную книжку.

– Я делаю заметки, – пояснил он. – Собираюсь стать газетным репортером, когда вырасту, и считаю, что стоит начать практиковаться уже сейчас. Вот, пожалуйста: «Заметки о крабах». Понимаете, они боятся громких звуков, поэтому у меня тут список способов, которыми мы их отпугивали.

– Боятся громких звуков, – повторила Вайолет и подвязала волосы лентой, чтобы не лезли в глаза.

– Когда она вот так завязывает волосы, – объяснил Клаус Квегмайрам, – значит, она обдумывает изобретение. Вайолет у нас настоящий изобретатель.

– Как насчет шумных башмаков? – внезапно сказала Вайолет. – Что, если взять кусочки металла и приклеить их к подошвам? Когда мы будем ходить по полу, башмаки будут громко стучать и крабы разбегутся.

– Шумные башмаки! – воскликнул Дункан. – А мы с Айседорой столько прожили в Сиротской лачуге и не додумались до них! – Он достал из кармана книжечку и записал: «Шумные башмаки». – Если хотите справиться со светло-коричневой дрянью на потолке, то у меня есть список книг о плесени, которые можно взять в школьной библиотеке.

– Затвал! – радостно крикнула Солнышко.

– «Нам очень хочется побывать в библиотеке», – перевела Вайолет. – Какая удача, что мы с вами, двойняшками, познакомились.

Лица у Дункана и Айседоры вдруг вытянулись, то есть это не значит, что их лица стали длиннее, а просто на них появилось печальное выражение.

– Что случилось? – спросил Клаус. – Мы сказали что-то обидное?

– Двойняшки, – ответил Дункан таким тихим голосом, что Бодлеры еле расслышали.

– Но ведь вы двойняшки, верно? – смущенно сказала Вайолет. – Вы совсем одинаковые.

– Мы – тройняшки, – грустно ответила Айседора.

– Я что-то запуталась, – проговорила Вайолет. – Ведь тройняшки, это когда одновременно рождаются трое, так?

– Нас и родилось трое, – сказала Айседора, – но наш брат Куигли умер во время пожара, тогда же, когда и родители.

– Как грустно, – сказал Клаус. – Пожалуйста, простите, что мы назвали вас двойняшками. Мы не хотели оскорбить память Куигли.

– Конечно не хотели, – со слабой улыбкой проговорил Дункан. – Откуда вам было знать. Давайте, если вы кончили есть лазанью, мы вам покажем библиотеку.

– И может, нам удастся найти какие-нибудь железки для шумных башмаков, – добавила Айседора.

Бодлеровские сироты улыбнулись, и все пятеро отнесли на место свои подносы и вышли из столовой. Библиотека оказалась очень приятным местом, и не только удобные кресла, высокие деревянные полки и тишина, соблюдаемая читателями, доставили Бодлерам радость. Бесполезно было бы описывать подробно бронзовые лампы в форме разных рыб или пробегавшую по ярко-синим занавескам на окнах рябь, когда их колыхал ветерок. Все это было прекрасно, но не из-за этого улыбались трое Бодлеров, и тройняшки Квегмайр тоже улыбались, и хотя я не так хорошо изучил историю их жизни, как бодлеровскую, я могу достаточно определенно предположить, что Квегмайры улыбались по той же причине.

Большое утешение, когда в тяжелое, полное страхов время вдруг обретаешь надежных друзей. Именно это чувство испытывали все пятеро, когда Квегмайры водили Бодлеров по библиотеке. В обществе друзей мир становится более уютным и менее гнусным, чем он есть на самом деле, тем более если у этих друзей есть общий с вами жизненный опыт, то есть в данном случае, если близкие у них тоже погибли во время пожара и они тоже жили в Сиротской лачуге. Дункан и Айседора тихонько рассказывали Вайолет, Клаусу и Солнышку, как устроена библиотека, и постепенно неприятности, связанные с условиями их новой жизни, отступали все дальше, а к тому времени, как Дункан с Айседорой начали перечислять свои любимые книги, советуя их прочитать, Бодлерам и вовсе показалось, что их неприятности подходят к концу. Они, конечно, ошибались, но в данный момент это не имело значения. Бодлеровские сироты нашли себе друзей, и сейчас, когда они стояли с квегмайрскими тройняшками в читальном зале, мир казался им более уютным и безопасным, каким давно-давно не был.