А. А. Прокоп (СИ) - Прокофьев Андрей Александрович - Страница 8

Прохор жадно влил в себя полстакана, схватил в руку сигарету и через мгновение белесый дым окутал его голову, скрывая отчасти тяжелое напряжение, что давило на пульсирующие виски, дергающиеся веко над правым глазом. Воспоминание стояло на пороге робко. Топталось в ожидании, когда его любезно позовут на принадлежащее ему по закону место. Прохор сопротивлялся, как мог. Частички, отголоски долгой жизни в нормальной реальности не хотели просто так покориться, как новому сумасшествию, так и тому, что уже сделало два шага навстречу Прохору, протянуло холодную руку смертельного рукопожатия, под довольный взгляд капитана Резникова. Удовлетворенную улыбку поручика Выдыша и еле слышный тихий полностью уже загробный голос отца Кирилла…

4

Озеро покрылось в тот день тревожной рябью. Холодный ветерок заставлял двигаться густые заросли прибрежного камыша. Земля начала по-сентябрьски впитывать в себя всё чаще приходящую ночную прохладу, от этого она уже не казалась теплой, что было совсем недавно. На обуви оставались следы влаги, куртка перестала быть тяжелой. Прохладный воздух сделал её легче, почти невесомой. Отец Кирилл, одетый в какой-то нелепый до самой земли доходящий плащ, с трудом передвигал ноги. Постоянно вздыхая, осматривался по сторонам. Затем возвращался к Прохору, начинал его спрашивать о чем-то банальном взятом из повседневной обыденности. Прохор охотно отвечал, объясняя дела по-своему. Дополнял что-то с присущей ему иронией. Отец Кирилл одобрительно кивал головой, вставлял многозначительные пояснения, чуть заметно улыбался, реагируя на приятную для него позицию Прохора.

Они были совсем немного времени знакомы. Были, как говорится, на ты и разница в возрасте особо не мешала общению. Хотя, как положено, накладывала привычные для этого рамки. Впрочем, отец Кирилл лишний раз не старался ставить Прохора в положение ученика или названного сына, а напротив давал Прохору чувствовать себя в полном объеме равным себе и лишь иногда поправлял того с высоты своего возраста и жизненного опыта. Прохор был совсем не против выслушивать бесконечные и совсем нескучные истории отца Кирилла, которые всё время подкреплялись выводами высокой морали утраченной за последние годы, как казалось Прохору навсегда. От этого появлялся, тревожа сладким ощущением романтики особый антураж причастности к инакомыслию. Неприятие не могло нести в себе серьезного протеста, но оно находило себе пристанище в иронии, сарказме и хорошо поставленном со времени ранней молодости Прохора цинизме.

* * *

Он сам нашёл отца Кирилла. Сам сумел разговорить старика, который к тому времени жил абсолютно замкнуто. Не любил лишних разговоров старательно избегал воспоминаний особенно тех, что могли утянуть его в далекие годы молодости. Мало кто знал чего-то особенного о жизни отца Кирилла. В селе Яровом жил он не так давно, появился в начале пятидесятых годов, обосновавшись в доме одинокой женщины Светланы. Конечно немногие из сельчан всё же знали отца Кирилла, но их дорожки пересекались редко и это, в общем, было немудрено, от того, что отец Кирилл до этого проживал в селе Петровском, которое находилось на расстоянии более сотни с лишним километров от Ярового. К счастью отца Кирилла, те кто знал его чуть глубже сами не любили касаться общего прошлого, а те, кто мог бы трезвонить обо всём не уступая в этом пропавшему с колокольни ещё в восемнадцатом году колоколу, особо ничего интересного из жизни бывшего священника и белогвардеского добровольца не знали. Могли догадываться, питаться слухами, фантазировать, но отсутствие информации быстро охлаждало пыл, и появлялся он в очередной раз, когда в какой-нибудь сильно опьяневшей голове, от чего-то просыпались, как казалось законные сомнения. Особенно опасен был старик «краевед» по фамилии Пасечников. Он постоянно что-то искал, постоянно расспрашивал стариков. Собственно он и подтолкнул Прохора к близкому знакомству с отцом Кириллом.

Прохор слышал разговор своего родного дяди Никифора с Пасечниковым во время совместного испития теми спиртного. Странно было то, что они вообще нашли общий язык в тот жаркий вечер. Вместе парились в бане дяди Никифора, громко выражали эмоции, смеялись. Дядя Никифор не мог иметь ничего общего с Пасечниковым и до этого, вроде, они не были в приятельских отношениях. Только сейчас Прохор своими глазами видел — это. Слышал ушами и не мог переварить — это мозгами. Дядя Никифор мрачный человек, имеющий за плечами два, пусть и небольших срока заключения, и Пасечников который слыл ярым адептом пролетарского режима, разговаривали как лучшие друзья. И даже угрюмая внешность дяди в тот вечер преобразившись стала куда более приветливой, радушной. Лицо не покидала улыбка, громкий смех дяди, слышался на расстоянии двух-трех усадьб. Пасечников, совершенно кроткий человек не уступал во внезапном веселье дяде Никифору. Вел себя шумно. Пил много и, несмотря на не очень крепкую комплекцию, почти не пьянел. Жена дяди Вероника Дмитриевна тоже была навеселе, пыталась во всём услужить Пасечникову, улыбалась обоим заискивающими глазами, от этого Прохор окончательно ничего не мог сообразить. Но заинтересовался, как ему казалось безобидными рассуждениями, которые перетекали от одного односельчанина к другому. Содержали они в себе по большей части простые сплетни, иногда касались интимных интриг, пока слово к слову не зацепились за краешек прошлых дел. После последовали в эту сторону далее, и Прохору стало интересно по-настоящему. Привкус прошлого поманил за собой, тем более дядя и его жена Вероника Дмитриевна не обращали на его присутствие никакого внимания.

— Не знаю я Володя (так звали Пасечникова) Устин много чего болтал, только думается, что он сам это услышал где-то поверхностно. Нужно что-то куда более реальное. Я так думаю и трудно с этим как-то поспорить — дядя Никифор говорил на этот раз с совершенно серьёзным лицом.

Пасечников не стал с ним спорить. Выпив малость пахучего самогона, он сказал отвлеченно и с наигранным безразличием.

— Оно, конечно, так. Болтать, не имея фактов дело нехорошее, но жутко любимое в нашем народе. Здесь, как говориться, медом не корми, только дай языки почесать. И то, что Кирилл Дементьевич был священником и даже служил у белых, ни о чём не говорит. Этого добра у нас и сейчас хватает.

— Пока те люди живы и историю с ними связанную никуда не денешь — вставил своё дядя.

— Да про то и говорю. Нормально — это, если можно так сказать. Дело не в этом. Твой знакомый Устин говорил о том, что Кирилл Дементьевич служил в отряде карателя Резникова, а вот это совсем другой коленкор. Здесь хотелось бы знать. Много простого народу, загубили эти люди. Взять хотя бы хутор Осиновый, там сразу две семьи удавили в рядок, на этих самых осинах. Из них три бабы и девчонка двенадцати лет.

— А что там случилось? — спросил дядя Никифор.

Прохор слышал отголоски подобных историй, но не более того, а про хутор Осиновый услышал только сейчас и с нетерпением ждал продолжения от Пасечникова. Представлял себе сутулую фигуру отца Кирилла, который никак не вписывалась в картину массовой расправы. Слишком добрым был взгляд старика, слишком приятным голосом говорил он с людьми. К разочарованию Прохора Пасечников не стал рассказывать длинную историю с включением душераздирающих сцен. Он ограничился набором общих фраз.

— Обычная история. Кто-то донёс, что на хуторе имеют постоянный приют местные партизаны, и, что там неоднократно бывал Терентьев, за которым тогда страстно охотился не только Резников, но и мерзкий толстяк по фамилии Чечек. Конечно никого они там не нашли, зато с лихвой возместили свою злобу на тех кто был на хуторе. Плюс к этому притащили двух человек из Ярового. Там эти несчастные, как и понятно и остались.

— Бородулина там же не видели? — спросил дядя Никифор.

— Те, кто мог его увидеть всё одно, сказать ничего уже не смогут. Про другие дела молва ходила. Дыма без огня не бывает, но как-то странно временами всё выглядит. Народу много с тех пор ещё по земле ходят, а памяти как-то мало. Некоторые говорить не хотят, боятся, что может про них самых что-нибудь всплывет или про кого из родных. Был в деревне Брагино один мужичок Антип Коровин — вот он то и поведал, что Бородулин лично расстрелял не меньше десятка крестьян и вообще был не последним участником в отряде Резникова.