Дом Ротшильдов. Мировые банкиры. 1849—1999 - Фергюсон Ниал - Страница 31

Только за 7 лет до того Джеймс с горечью жаловался, что Белмонт не дает ему «посмотреть книги» нью-йоркского агентства.

Конечно, Белмонт всего лишь управлял делами на Восточном побережье; главным образом, они сводились к выпуску облигаций для таких северо-восточных штатов, как Нью-Йорк, Пенсильвания и Огайо, а также крупных железнодорожных компаний, например «Иллинойс сентрал». Однако в 1850-е гг. стремительно развивалось и Западное побережье, куда после известия о том, что в Калифорнии нашли золото, из Мексики срочно командировали Бенджамина Давидсона, вооруженного общим кредитом в 40 тысяч долларов. И снова Ротшильды испытывали дурные предчувствия из-за необходимости поручить свои интересы одному лицу на таком отдаленном рынке, «где цивилизация в упадке… и где дела приходится вести на свой страх и риск»; поэтому к Давидсону в Сан-Франциско решено было послать клерка из Франкфуртского дома по фамилии Мэй. Джеймс одобрял кандидатуру Мэя: он писал, что Мэй «славный малый… умный, к тому же он франкфуртский еврей. Таким людям я всегда очень доверяю». Но вскоре он испытал разочарование. Всего год спустя разгорелся скандал, когда выяснилось, что Мэй и Давидсон решили потратить от 26 до 50 тысяч долларов на новый дом. Брат Давидсона поспешил на его защиту, указав, что калифорнийское агентство всего за два года принесло прибыль в 37 762 ф. ст.; что, учитывая высокую стоимость жизни в Сан-Франциско, такие текущие расходы вполне оправданны и что до приобретения нового дома Давидсон жил «как свинья в свинарнике, в хижине, построенной над землянкой, которую он покидал для того, чтобы подышать воздухом и поесть, и всякий раз дрожал от страха, боясь, что случится пожар и, вернувшись, он обнаружит, что его жилище сгорело дотла».

Как и в других случаях таких же разногласий с агентами, в тот раз гроза миновала и Давидсон и Мэй остались на своем месте. Через десять лет оба еще были там; более того, теперь Мэй просил разрешения вернуться домой – в письме, которое проливает свет на отношения Ротшильдов со своими американскими агентами: «Я не молодею… мне минуло 36 лет, и настало время решить, продолжать ли одинокую жизнь и проводить остаток дней вдали от родных, или вернуться и обзавестись семьей. Здесь не та страна, где мужчина, особенно европеец, пусть даже у него весьма низкие требования к цивилизации и обществу, способен оставаться много лет; все это еще терпимо, пока человек молод, но в зрелом возрасте появляются другие мысли. Пожалуйста, не думайте… будто я решил удалиться от дел из-за того… что скопил в этой стране большое богатство… правда, с вашей стороны было очень любезно предоставить мне место, вашу доброту я никогда не забуду и буду благодарен вам всю жизнь, это стало для меня большим преимуществом, но… ваши интересы из-за этого ни в малейшей степени не пострадают, и… здесь всегда в первую очередь заботились о деле и ценили его превыше всего».

Ближе к концу 1850-х гг. решено было послать еще одного Давидсона, Натаниэля, в Мексику, чтобы он занял там место Бенджамина. Мексика, несмотря на политическую нестабильность, по-прежнему считалась весьма перспективной: можно было не только предоставлять займы хронически неплатежеспособному государству, но и вкладывать средства в ртутные и угольные месторождения и чугунолитейное производство. Значение Мексики возросло в 1860–1861 гг., когда эта страна стала целью французских имперских амбиций. Тем временем Шарфенберг оставался на Кубе. Политическое значение острова также возросло, когда американское правительство решило купить его у Испании (к этому замыслу приложил руку Белмонт, но он потерпел неудачу из-за политической оппозиции в США).

Наконец, следует упомянуть еще об одной традиционной области интереса Ротшильдов в Америке: Бразилии. В 1820-е гг. Бразилию называли «любимым коньком» Натана, но в течение двух десятилетий дела между Лондоном и Рио велись в ограниченном масштабе, отчасти из-за того, что постоянно меняющиеся правительства не обращались за помощью на лондонский рынок капитала. Ситуация изменилась в 1851 г., с началом войны с Аргентиной и Уругваем. Военные расходы вынудили Бразилию на следующий год разместить заем на 1,04 млн ф. ст. с помощью банка «Н. М. Ротшильд». Стремительный рост железнодорожной сети в стране также порождал новые финансовые потребности. За займом 1851 г. быстро последовали еще два государственных займа на нужды железных дорог 1858 г. (на 1,8 млн ф. ст. на строительство ветки «Баия и Сан-Франциско» и на 1,5 млн ф. ст.); далее последовал заем на 2 млн ф. ст. на нужды железнодорожной компании «Сан-Паулу» (1859) и еще один государственный заем на сумму около 1,4 млн ф. ст. Валютный кризис 1860 г. и резкое падение цен на бразильские облигации вызвали необходимость в реструктуризации прежних долгов. Новый заем 1863 г. на 3,8 млн ф. ст. использовался главным образом для конвертации предыдущих долгов, оставшихся с 1820-х и 1840-х гг. Однако война с Парагваем, начавшаяся в 1865 г., вновь прискорбно сказалась на состоянии бразильских финансов. Лишь после долгих переговоров с бразильским министром Морьерой Лайонел согласился разместить новый заем в размере около 7 млн ф. ст. Ближе к концу войны, в 1869–1870 гг., пошли разговоры еще об одном займе. Они стали началом исключительно моногамных финансовых отношений между правительством Бразилии и Лондонским домом, который в период 1852–1914 гг. эмитировал бразильских облигаций на сумму не менее 142 млн ф. ст.

Бразилия и Соединенные Штаты были районами деятельности Ротшильдов на протяжении десятилетий; по сравнению с ними Азия оставалась для них во многом терра инкогнита. Но и там Ротшильды начали экспансию в 1850-е гг. После «опиумных войн» 1839–1842 гг. (названных так из-за того, что их предлогом послужил запрет Китая на ввоз опиума из Индии, управлявшейся Великобританией) Великобритания аннексировала Гонконг и еще пять китайских «договорных портов», открытых для европейских торговых судов. Это ускорило процесс, по которому китайский чай и шелк обменивались на западное серебро и индийский опиум, и создало привлекательные новые возможности для британского бизнеса (одновременно подрывая власть таких китайских купцов, как У Пинчжэнь, которого один историк назвал «Ротшильдом Востока»). К 1853 г. Лондонский дом поддерживал регулярную переписку с торговой компанией «Крэмптонс, Хэнбери и К^о» со штаб-квартирой в Шанхае, которой они регулярно посылали партии серебра из Мексики и Европы. Серебро, очевидно, заботило их больше всего, хотя банк интересовался также индийским опиумом, часть которого проникала на запад, в Константинополь. В конце 1850-х гг. Лондонский дом вел регулярную переписку с компанией из Калькутты «Шене, Килберн и К^о». Таким образом, в Нью-Корте узнавали подробности таких тамошних кризисов, как, например, китайские восстания 1850-х гг. и восстание сипаев в Индии в 1857 г., в то время как предыдущие беспорядки проходили незамеченными. Впервые банк Ротшильдов начал принимать участие в коммерции Британской империи, в той области, какую он прежде оставлял другим. Таким образом, будет простительным преувеличением сказать, что «вся вселенная платила дань [Ротшильду]; он имел свои отделения в Китае, в Индии, даже в самых нецивилизованных странах». В этом заключалась большая разница между Ротшильдами и европоцентричными Перейрами.

Мощный поток серебра на Восток, который был характерной чертой мировой экономики середины XIX в., объясняет, почему открытие золота в Калифорнии и Австралии в 1840-е гг. вызвало такое волнение. Влияние этих открытий трудно переоценить. В 1846 г. во всем мире производили около 1,4 млн тройских унций золота, причем более половины его поступало из России. К 1855 г. общее производство выросло до 6,4 млн унций, и около половины прироста обеспечивали Северная Америка и Австралия. Как указывалось выше, Ротшильды стремились принять участие в калифорнийской «золотой лихорадке», послав Бенджамина Давидсона на север из Мексики. Интересовались они и австралийскими месторождениями. Как только в 1851 г. в Новом Южном Уэльсе и Виктории было обнаружено золото, Ротшильдов призывали «открыть там полномочное отделение вашего банкирского дома, который… заложит основы для самого большого и богатого учреждения в обоих полушариях». Этому совету не последовали буквально: как и в случае Шанхая или Калькутты, вначале сочли достаточным положиться на отдельную фирму-корреспондента в Мельбурне, хотя в данном случае фирму возглавляли Якоб Монтефиоре и его сын Лесли. Впрочем, родственные связи не гарантировали компетентности. Как будто подтверждая освященную временем неприязнь Майера Амшеля к зятьям, компания «Монтефиоре и К^о» обанкротилась в 1855 г., оставшись должна Лондонскому дому значительную сумму, и пришлось срочно высылать на место Джеффри Каллена, агента Ротшильдов, который поспешил «тушить пожар».