Libertango на скрипке - Блик Терри - Страница 5

ещё школьницей, но никогда не пыталась передать словами, почему любит Петербург так

безоговорочно и искренне. Возможно, потому, что каждый камень здесь был пропитан

историей. Или потому, что город был суров, горд, честен и одинок. А может быть, потому, что

здесь Кира чувствовала себя чистой и честной. И хотя в приятельских посиделках Кира всегда

называла Питер коммунальным адом и городом неприкаянных душ, она чувствовала себя его

частью и не хотела из него уезжать даже в короткие командировки.

Киру вывел из оцепенения голос водителя, сообщивший, что они прибыли. Постояв немного у

старых ступеней, пытаясь утихомирить внезапно заколотившееся сердце, Кира предъявила

охране пресс-клуба карточку аккредитации и удостоверение журналиста и прошла в зал. С

разных сторон зазвучали приветственные и удивлённые возгласы, Киру обступили сразу

четверо коллег. Посыпались шутки, вопросы с подколами – обычный приятельский

журналистский трёп перед работой. Подошёл Димка Тимофеев, двухметровый оператор с

телеканала «5», облапил, приподнял: «Так, что у нас за новый имидж?».

Кира охнула и побледнела от резкой боли. Перепуганный, Димка бережно поддержал её, потянулся, аккуратно снял с подруги очки и присвистнул. Кира криво усмехнулась забрала очки

обратно и стала крутить их за дужку, с трудом переводя дыхание, пытаясь справиться с болью

в потревоженных рёбрах.

- Послушай, Кир, помнишь фразу: «Имя, сестра, имя!»? Ты не хочешь сообщить мне, кого

нужно размазать, оторвать руки-ноги и поменять местами? Ещё в пятницу ты была совершенно

здорова. Что ты натворила за выходные?

- Дим, в партизана не играю, но и рассказать ничего не могу. «Упал, очнулся – гипс…» - как

нельзя лучше соответствует ситуации. Только не просто «упал», а получила сзади по голове и, кажется, ботинками по другим частям тела. Ну, или сапогами.

Кира ещё раз усмехнулась.

- Ты не поверишь, но про эту историю сюжет снимать не будем, и на свободу и безопасность

прессы я тоже жаловаться не намерена. Не при исполнении была, так сказать.

- А при чём ты была? И как ты вообще себя чувствуешь? Ты чего припёрлась избитая, тебе же

лежать, наверное, надо?

- Мне много чего надо, друг мой Дмитрий. Больше всего мне надо интервью с министром. Как

её заполучить, не знаешь? Не сбежала бы сразу после прессухи, а то мы ж, злыдни, сейчас как

накинемся…

Кира шутила и внешне, казалось, была совершенно расслабленной и уверенной в себе, но

внутреннее напряжение никак не хотело её отпускать. Наоборот, оно гудело басовой струной, угрожая прорваться в неловком движении или треснувшем голосе. В зал вошёл молодой

незнакомый парень и предложил журналистам занять места. Дима, уже двинувшись к своей

любимой камере, резко затормозил и вполголоса сказал то ли в шутку, то ли всерьёз, растягивая

слова в псевдомосковском акценте: «Молодой, красивый… Помощник? Личный? Интересно, по

каким делам? Учитывая тему, я на него глаз не положу, а то посадят», подмигнул Кире и ушёл.

Кира включила диктофон, положила его на стол рядом с другими микрофонами и диктофонами, вернулась, села рядом с коллегами из «Российской газеты» и «Интерфакса» и задумалась в

ожидании, слушая краем уха обсуждение коллег последних событий из новостной ленты.

Прошло несколько минут, за спиной послышалось шевеление, и мимо стремительно прошла

стройная фигура. За несколько секунд до того, как женщина повернулась, Кира подумала:

«Духи «Miss Dior». Стильная. Высокая. Ладная. Ноги красивые». Поднимая глаза от

классических туфель, Кира не смогла себе отказать в удовольствии скользить взглядом по

стройным голеням с длинными, чётко очерченными икрами. Ноги скрылись за столом, и Кира

подняла взгляд.

Страстно, безнадёжно захотелось абсолютной тишины. Захотелось зажмуриться и оказаться

где-нибудь на другом материке. Игла в сердце… Летний шторм Вивальди. Гроза. Прямо в душу

смотрели, не отрываясь, погибельные серо-зелёные, глубокой байкальской воды глаза. Смотрели

с потрясённым узнаванием.

«Пригвождена… я утверждаю, что невинна… Вы счастливы? Не скажете… Едва ли… В

гибельном фолианте нету соблазна для женщины… Женщине – вся земля…»… Цветаевские

строки проносились метелью осенних листьев, сбили дыхание, голова кружилась, секунды

тикали и, наконец, истаяли. Вошедшая отвела взгляд и поздоровалась с журналистами

глубоким голосом, в котором хрипотцой – отзвуком читался лёгкий дым октября.

Кира на мгновение зажмурилась. «Не может, не может этого быть, это невероятно, я не верю…

так, хватит истерики, не место и не время. Как же теперь говорить-то? Какие вопросы

задавать?». Многолетняя тренировка не выдала Киру, на её лице не отразилось ничего, кроме

вежливой заинтересованности. Вдох, выдох, вдох, выдох, и мельтешение мыслей стало

замедляться, сердце уже не скакало бешеным мустангом, осталось только поднять взгляд.

Ступеньками на эшафот, раз, два, три… подняла взгляд, задержала дыхание. На неё не

смотрели, и это сейчас было благом. Пресс-конференция началась, вопросы сыпались со всех

сторон:

- «Эхо Москвы», Сергей Столетов. Вы обозначили целью пресс-конференции социальный

анализ восприятия, принятия либо отторжения возможной уголовной нормы. Почему

общественное обсуждение законопроекта начали с Санкт-Петербурга? Означает ли это, что

российские власти относятся к городу по-особому?

- «Российская газета», Анатолий Серебряков. Почему правительство и Госдума считают

однополые отношения опасными для общества? Можно ли ставить их в один ряд с

изнасилованиями, тяжкими телесными и убийством?

- «Интерфакс», Галина Рогожина. Какими способами будут определять, гомосексуален ли

человек? Могут ли быть выделены бюджетные деньги для разработки каких-нибудь приборов

для этого?

- МИА «Россия сегодня». Вениамин Дмитриев. Как много у нас в стране явных гомосексуалов

и есть ли прогноз по количеству латентных? Каким образом получены эти данные, если они

есть? Достоверность?

- Би-Би-Си, Кира Шалль.

Кира с трудом узнала свой голос, настолько трудно ей было заставить себя задать вопрос. Глаза

министра пронзили её насквозь. Ей казалось, что эти смертельные глаза смотрят в неё, проникая в самые потаённые уголки души. Кире стало страшно. Но страх – это чувство, с

которым она привыкла справляться, поэтому, сжавшись внутри в кулак, спросила как можно

спокойнее:

- Есть ли среди Ваших друзей, родных, знакомых гомосексуалы? Можете ли Вы сообщить о них

в полицию, зная, что их ожидает лишение свободы? Будет ли умолчание считаться

преступлением?

Александра Шереметьева немного помолчала, продолжая неотрывно смотреть на Киру. Затем

ответила:

- Да. Нет. Как пропишут в Уголовном кодексе. Надеюсь, я ответила исчерпывающе.

Кира вскинулась было, чтобы задать уточняющие вопросы и получить более подробный ответ, но взгляд Шереметьевой, как тёплая ладонь, остановил её. Кира до конца не поняла, что именно

было в этом взгляде – просьба просто закончить, остановиться, призыв к осторожности, попытка

удержать от личного азарта, но замерла. Ответов на предыдущие вопросы для подготовки

репортажа и так было достаточно, позиция министра была ясна, но лаконичность, сдержанность

и вместе с тем искренность фразы именно для Киры зацепила журналистку. Почему она

ответила так коротко? Что крылось за этой немногословностью? И почему публичная личность

позволила себе такой откровенный ответ? «Может быть, она не хочет со мной говорить? Но

тогда не было бы этой явной честности. Или я уже слышу то, что хочу, а не то, что есть на

самом деле? Чёрт! Чем больше ответов, тем больше вопросов. Хотя должно быть наоборот. Над

этим стоит задуматься…». Кира помедлила и кивнула.