Чудо (СИ) - Вонави Нави - Страница 28

Сажусь на кровати, хотя кроватью это назвать сложно. Просто сваренные магией металлические трубки, и каким-то образом соединённые со стеной. Небольшая камера, три на три метра, зато с нормальной дыркой для естественных нужд. Она закрывается, и довольно герметично — тут не пахнет. Рядом постамент с постоянно текущей водой.

— Кап-кап-кап. — опять слышу раздражающий звук.

Это где-то в соседней камере, видимо кран забился, а может не до конца отключили.

Меня привели сюда, покормили. Неплохо надо сказать — куриный бульон, что-то вроде гречки и кусочек мяса. Дали пустую кружку, и воду я уже набирал сам. Позже стражник всё забрал. Ещё раз осматриваю помещение — тут тепло, можно даже ходить кругами, отжиматься.

— Но надо понимать, что это камера временного содержания, а в настоящей тюрьме всё может быть по-другому. — говорю сам себе.

Тут даже есть небольшое окошко, оно у самого потолка. Зарешеченное, но через него видно, что на улице светает. А значит это только то, что скоро утро, и будет рассмотрено моё дело. Сейчас, после сна, мне уже не кажется такой хорошей идеей идти в отряды Искупающих.

— Может лучше каторга? — опять ложусь на кровать, скрещиваю ноги. — Отработаю свои десять лет, а там глядишь, и война кончится.

Но что-то мне подсказывало, что нихрена она не кончится. Я же слышал — демоны возьмут на себя эльфов. Империя не остановится, они отступили, но будут снова наступать. Надо делать отсюда ноги, а с каторги это будет сложнее. Вот в этих отрядах странных, наверное, есть шанс. Те же имперцы могут применить подобный магический удар, как сделали союзники с лагерем. И тогда я рвану, как только могу, к ближайшему свободному городу. А это будет Мирос, и оттуда уже куда захочу.

— Завтрак! — слышу от двери камеры.

Она открывается, и женщина-страж протягивает мне тарелку, вилку и кружку. Забираю у неё, и иду к кровати. Рассматриваю запеканку, политую подозрительно похожей на сгущёнку субстанцией. Осторожно пробую кусочек — и правда запеканка со сгущёнкой. Во как, ничего не меняется, ни в одном из миров. Быстро съедаю и запиваю водой — как же я изголодался по сладкому и нормальной еде.

Складываю у выхода всё что мне принесли, и немного рыгнув, укладываюсь на кровать. Я вдруг стал ценить такие моменты. Вроде бы надо нервничать, думать, что там дальше решат, но я спокоен. Нужно наслаждаться мгновением, а то ведь тебя в любой момент может опять начать насиловать жизнь, и ничего ты с этим не сделаешь. Причём в прямом смысле этого слова — насиловать.

***

Когда кто-то меня теребит за плечо, я резко открываю глаза и перехватываю руку. Тут же приходит боль, и я берусь за голову с криком:

— Ай-й-й!

— Я тебя предупреждал, что это плохая идея, может быть теперь послушаешь меня? — голос виконта.

— Нет, отец. — неуверенный голос девушки, моей знакомой.

— Нельзя же так к спящему человеку подходить! — возмущаюсь я, потирая ошейник.

Осматриваюсь, вижу испуганную Ал, она отпрыгнула от моей кровати, сразу как я её отпустил. Опять приступ боли, я сворачиваюсь на лежанке, и издаю стоны.

— Ты нелюдь, а не человек, помни об этом. — говорит мужчина. — Решение одобрено, завтра утром отправляешься под конвоем в расположение ближайшей части Искупающих. Вопросы?

— Документы? — морщусь я.

— Да, чуть не забыл. — он делает паузу, вздыхает, говорит: — Могу сказать тебе настоящее имя и выписать на него документы. Но не знаю как поступит твоя мать, когда узнает, что ты жива. Ей скорее всего всё равно, но кто знает.

— Оставьте Чудо. — киваю ему.

— А вторая часть имени? — он смотрит на меня, и кажется, будто взглядом прижимает к кровати.

— Просто Чудо. — говорю, и поясняю. — Вторая часть «Просто».

— Я так и понял. — копается во внутреннем кармане, достаёт бумажный конверт, отдаёт дочери. Переводит взгляд на меня: — Удачи, и не умирай.

Разворачивается, уходит, не закрыв дверь. Потираю опять шею, спрашиваю:

— И что всё это значит?

— Ты сегодняшний день проживёшь со мной, под мою ответственность. — отвечает девушка, распечатывая конверт. — А утром мне тебя нужно доставить к выходу из города, передать на руки командиру Искупающих и конвою.

Она достаёт небольшой браслетик, кожаный, похожий на тот, который у меня на шее. Приближается с ним ко мне, взглядом показывает на мою левую руку.

— Что это? — подозрительно разглядываю безделушку.

— Ты в городе всех собралась пугать своим ошейником? — смотрит на меня строго. — Как только оденешь этот, он все заклинания ошейника вберёт в себя.

— Сомнительный обмен. — бурчу я, протягивая руку.

Чувствую укол боли на шее и руке, а через секунду ошейник падает на кровать. Потираю сначала шею, потом запястье. Навалилась тяжесть, как будто я стал слабее раза в два, а может даже три. Магических способностей тоже поубавилось. Даже ауру не могу видеть.

— Это было одно из условий, что бы он разрешил. — виновато говорит девушка. — Когда покинешь город, всё вернётся как было, а к магическим способностям откроется полный доступ.

— Ладно, переживу, раз такое дело. — махаю рукой. — Что там ещё?

Она протягивает мне небольшой ромбовидный амулет, на тонкой цепочке. Я беру в руки и рассматриваю его. Ничего особенного, на рисунке по центру изображён треугольный щит, придавливающий острой частью змею. Видимо герб Союза.

— Там есть углубление, приложи большой палец. — девушка показывает куда.

Я прикладываю, чувствую укол боли, и в этом месте появляется мой отпечаток. Он как будто выдавлен в металле. Смотрю на палец — уже зажил, видимо в это «удостоверение» ещё и заживляющее заклинание встроено. На один раз, когда он привязывается к владельцу.

— Однако. — удивлённо говорю.

Цепляю себе на шею это украшение, и убираю за пазуху, ближе к телу. Металл сначала холодит неприятно кожу, но быстро нагревается, и я его не чувствую.

— Всё, теперь можно уходить. — девушка делает шаг из камеры.

Я не спешу, продолжаю сидеть, спрашиваю:

— Почему ты всё это делаешь?

Алесия возвращается, садится рядом и молчит. Она о чём-то думает, потом берёт меня за руку. Смотрит номер, который у меня выжжен на запястье. Гладит пальцем каждую цифру, поднимает взгляд. Я вижу слёзы в её глаза. Осторожно подношу руку к её лицу, большим пальцем стираю только выступившие слезинки, улыбаюсь.

— Знаешь, я и правда всего неделю на войне, я думала, что всё будет по-другому. — она замолкает, шмыгает носом. — А потом ваш лагерь, я встретила тебя, узнала эту историю.

— Та-а-ак. — хочу её перебить я.

— Не надо, дай скажу! — резко говорит она. — В общем, я же всю жизнь провела в замке, даже учитель целительства приезжал к нам, мне не нужно было посещать академию в столице.

— И ты решила, что виновата. — понимаю я. — Передо мной, другими такими же, перед всем миром.

— Я запуталась, Чу. — она поджимает губу, еле заметно улыбается.

— Ты не виновата, просто так случается. — я пытаюсь подобрать слова. — Почти всегда, если рассматривать любое происшествие досконально, окажется, что вообще никто не был виноват.

— Спасибо. — она целует меня в щёку горячими губами.

Я вдруг чувствую непонятное щекотание в животе, пока очень слабое. Вот значит, как — бабочки? Интересно, очень интересно. Да, с ориентацией у меня всё хорошо. Даже несмотря на все эти изнасилования.

— Ты не обязана всё это делать, я бы тебе вообще советовала пойти и уволиться из армии, если это возможно. — мы сидим, уткнувшись лбами друг в друга. — А если невозможно, то напроситься в самый дальний гарнизон, на границу к эльфам, например.

— Почему?

— Потому что женщинам не место на войне, Ал. — шепчу ей.

— А ты тогда что делала там, и будешь делать? — гладит мои щёки.

— Я не женщина, я нелюдь, ты же знаешь. — беру её тёплые ладошки в свои, целую.

— Это неправильно. — она часто дышит.

Я осторожно целую ей подбородок. Потом губы. Тёплые, влажные от слёз. Нежно, языком их облизываю, она чуть приоткрывает рот. Мы целуемся, прижимаясь друг к другу.