Очищение (ЛП) - Ковингтон Харольд А. - Страница 19

— Да, один из её одноклассников-нацменов, — с отвращением подтвердил Вошберн. — Мы слышали, этот бобоед отсидел меньше 10 лет и в прошлом году был досрочно освобождён. В местной газете даже не посчитали нужным упомянуть об этом, а Ли услышал о том, что убийца на свободе, только от отца Салли, когда тот столкнулся с мекскрементом на улице. Ли такой парень, который держит подобное в себе, но могу сказать, что он потихоньку доходит до точки кипения, и если что-то пойдёт не так, то он скоро пойдёт в Макдональдс или куда-нибудь ещё с пушкой и начнёт валить подряд всех мексикашек, которые попадутся ему на глаза. Я могу поручиться за него как ни за какого другого человека, потому что знаю брата. Он принял решение, твёрдое как скала, и он с нами, до конца.

— Хорошо, — отметил Хэтфилд. — Это будет одной из наших тайных сильных сторон. Наступил момент, когда где-то в прошлом у каждого белого американца оказалась своя жертва Салли Уитли, которую он знал, или о ком заботился. Люди такое не забывают. Ладно, а как с Элом Уикером?

— Эл исполняет хороший расистский рэп и политически подкован, — ответил Вошберн. — Он знает евреев. Сильно обжёгся на республиканцах. У Эла раньше были политические планы, но он выступил слишком резко и был отброшен из-за политической некорректности и напрасного упоминания Израиля.

— Я помню, что у него были контакты с Партией, но мы никак не могли заставить его принять окончательное решение, — дополнил Зак. — Как думаешь, это была осторожность или безответственность? Ты знаешь его лучше меня.

— Ну, не уверен, а мы должны быть уверены. Честно говоря, Зак, по-моему, Эл в начале пути. Думаю, он будет с нами, но только если увидит, что мы побеждаем. К тому же, когда я говорил с ним у него в комнате, то пил диетическую кока-колу, и он тоже, но ещё и выпил почти полбутылки рома за вечер.

— Ты знаешь правила. Никаких выпивох, — сказал Зак. — Из-за одного пьяницы всех нас могут убить или похоронить заживо. Думаешь, он сможет отказаться выпивать и подождать на время революции?

— Я сказал бы, что его пока надо оставить про запас. У Эла отличный большой дом, и пока хорошая работа. Хотя в наши дни никогда не знаешь, как долго это будет продолжаться, но у него есть, что терять. Это меня беспокоит. Когда припрёт, ребята, которым есть что терять, начинают нервничать и задумываются о сделках и программе защиты свидетелей. Нам нужно начать с белых, которым нечего терять. Бог свидетель, что в наше время кругом их достаточно.

— О’кей, отложим Эла на будущее. Ты не намекал ему, что мы затеяли, а?

— Нет, просто обычное ворчание белых мужиков среднего возраста. Я позволил ему говорить почти что одному.

— Так и надо. Мы не можем позволить никому узнать, кто мы, и что делаем, пока не будем уверены в человеке, насколько это возможно, — сказал Зак. — Как насчёт Тони Кампизи?

— Работаю, — доложил Вошберн. — Думаю, что Тони будет с нами, но он большой семьянин и очень беспокоится о детях, что с ними будет. Можно сделать по-другому. Я поговорю об этом с Тони прямо, да или нет. Если да, он полностью с нами. А нет, так нет, но он нас не сдаст. Ручаюсь головой.

— Нашими головами, — сухо заметил Зак. — Лен? Твой зять идёт?

— А как, по-твоему, мы получили наш новый транспорт? — усмехнулся Лен.

— Ты ему всё рассказал?

— И не пришлось. Я просто пришёл в «Лундгаард Шевроле» и поговорил с ним в его кабинете. Сказал, что мне нужен доступ к как можно большему числу его подержанных машин старых моделей, днём и ночью. Предупредил, что некоторые из машин могут вернуться на его стоянку, а некоторые — нет, и он не должен задавать вопросов и был готов прикрыть эти машины документами. Если он не хочет, то не должен никогда не говорить о моей просьбе.

Зять посмотрел на меня и сказал: «Ладно, просто дай знать, что нужно». И добавил: «Только один вопрос, Лен. Ева знает?» Я подтвердил, но сказал, что не нужно это обсуждать. «Я и не буду», — ответил он. «Она будет слишком волноваться. Позвони, когда я понадоблюсь». Джерри — один из тех тихонь, которые ходят на работу, потом домой и живут своей жизнью, и который никогда слова не сказал о политике, но ему просто до смерти так опротивело всё происходящее, что он созрел. Мы можем на него положиться.

— Славно, — отметил Зак. — А теперь моё собственное достижение. Вчера вечером я поговорил с Локхартом Кошкин Глаз, и он — с нами.

— С нами доброволец Северо-Запада с медалью почёта[9]?! — воскликнул Вошберн.

— Вы не представляете, как много белых вернулись из Ирака с ненавистью к ублюдкам, которые нас туда послали, — пояснил Зак. — С нами человек, награждённый медалью почёта, который больше не может работать рыбаком, потому что его родовые воды теперь принадлежат племени индейцев — племени из дюжины алкоголиков-полукровок, никогда не касавшихся сетей и проводящих время, пропивая свои пособия. С нами человек, награждённый медалью почёта, который больше не может работать лесорубом. Потому половина лесов теперь превращена в парки для этих проклятых пятнистых сов, чтобы компания «Халлибертон» зарабатывала миллиарды на импорте сибирской целлюлозы для бумаги. С нами человек, награждённый медалью почёта, у которого после армии не было ни одного приличного заработка, ни какой-нибудь медицинской страховки, ни вообще будущего. С нами человек, чья жена с детьми сбежала в город с паршивым грязнокожим индусо-полинезийцем, который помахал толстой пачкой денег и большим мешком кокаина.

Человек, который вообще больше не сможет получить хоть какую-то работу, потому что надавал плюх своему бригадиру-мексиканцу и мудакам-боссам, и только его военные заслуги и сочувствующие полицейские с судьями уберегли его от тюрьмы по обвинению в преступлении ненависти. Он знает, что такая удача не навсегда, и готовился уйти в блеске славы. Пока не пришёл я и не доказал, что у него может быть вторая попытка начать новую жизнь, а если и нет, то его боевой счёт увеличится. Поэтому он с нами!

— Лучший американский снайпер в Ираке! — возликовал Вошберн.

— Ага. Подтверждённый боевой счёт Кота — 104. Не просто попаданий, — убитых. Он — оружие, которое нам нужно позарез. Мы заполучили очень опасного человека, ребята. Честно, я не знаю, полностью ли Кот нормальный, но уверен, что он так страшно хочет попасть в Добрармию, что готов попробовать. Меня немного беспокоило правило запрета выпивки, и я прямо дал ему это понять. Я сказал ему, что любой дурак может пить до смерти, но ему придётся выбрать между Добрармией и бутылкой. Кот сказал: «Я всегда трезвый на работе», и я ему верю. Поэтому нам надо найти ему работу и побыстрее. Лучше давайте сначала я сам с ним поработаю, пока он к вам не привыкнет. Мы были вместе в дерьмовой пустыне. Я говорю на его языке. Но как только мы пустим его на охоту с приличным оружием в руках, в Орегоне ни один федерал или небелый не будет в безопасности. Кот сам поведёт свой боевой счёт. И насчёт оружия, Лен, как у тебя с коллекцией старины Филдса?

— Поразительно, — покачал головой Экстрем. — Сотни стволов, собранные за 50 лет! Многие пушки я никогда раньше даже не видел!

— Бригада хотела бы получить часть оружия, — сообщил Хэтфилд.

— Отлично, у нас стволов больше, чем мы сможем использовать долгое время, — успокоил его Экстрем. — Единственная проблема — боеприпасы, особенно для некоторых старых образцов Филдса. Хотя я и не уверен, что некоторые пушки вообще можно будет использовать, например, из его подборки японского и итальянского оружия времён Второй мировой войны, большая часть которого уже была дерьмом, когда стволы впервые сошли с конвейера, и до сих пор им и остались.

Перебирая все эти пушки, я был на седьмом небе! Винчестеры, ремингтоны, винтовки калибра 5,6 мм, со скользящим затвором и полуавтоматы, маузеры модели 98, для которых ещё можно достать 8-мм патроны. По крайней мере, два десятка точных охотничьих ружей с прицелами, калибров 7,62 х 63 мм и 7,62 х 51 мм, 6,2 мм и 11,2 мм. Больше 40 дробовиков, 12-й калибр (канал ствола 18,5 мм), 16-калибр (16,8 мм), 20-калибр (15,6 мм), 410-е (10,3 мм), всё — от «Пардей» за двадцать тысяч долларов Его светлости лорда для охоты на куропаток в Шотландии, до полицейских моделей помповиков и сицилийских обрезов «лупара» с двумя стволами!