Первое мгновение вечности (СИ) - "Рэйя_Гравис" - Страница 20

— Это что, шутка? — с порога поинтересовался профессор зельеварения Северус Снейп, не заботясь ни о нормах элементарной вежливости, ни о том, чтобы окружающие его поняли.

Минерва, сидящая в кресле напротив Дамблдора, опустила чашку с чаем на блюдце и спокойно взглянула на своего начальника.

— Вы были правы, Альбус, — заметила она.

— Северус, — директор улыбнулся Снейпу, который сверлил его смертоносным взглядом, — я как раз ждал тебя. Присаживайся, пожалуйста. Чаю?

Тот его проигнорировал.

— Ни за что в жизни я не потерплю Поттера на своем факультете! — рявкнул он. — Я и так десять лет настраивался на то, что мне рано или поздно придется учить этого паршивца, но никто не говорил мне, что мне предстоит ещё и терпеть его на своем факультете!

Альбус подумал, что Снейп возможно слишком долго себя сдерживал и теперь стоит терпеливо подождать, пока тот накричится и успокоится. Или хотя бы выдохнется.

— Я требую, чтобы его перевели на другой факультет! — продолжал декан Слизерина.

— Боюсь это невозможно, Северус, — осторожно возразил Дамблдор, — решения Шляпы не оспариваются.

— Ваша Шляпа впала в маразм, раз решила, что Поттер приживется на Слизерине! — огрызнулся Снейп. — А сумасшедшую ересь сбрендивших галантерейных предметов легко оспорить. Зная вас, я ожидал, что вы уже готовите документы для перевода! В жизни не поверю, что вы так легко смирились с пребыванием своего золотого героя на Слизерине, — взгляд Снейпа упал на профессора трансфигурации, которую он, судя по всему, только заметил. — О, чудесно, и декан Гриффиндора тут как тут, думаю, Минерва будет не против забрать себе нашу шрамоголовую реликвию.

— Северус, — Дамблдор пристально взглянул на него, призывая его к спокойствию, — перевод Гарри невозможен, и ты знаешь это не хуже меня.

Снейп очень долго молчал, переводя свирепый взгляд с Минервы на Альбуса. Наконец, он резко выдохнул и сел в предложенное ему ранее кресло.

— Что-то вы слишком спокойны для человека, все надежды которого обрушились в одно мгновение, — заметил он.

МакГонагалл скрыла язвительную улыбку за чашкой чая. Она-то прекрасно знала, насколько НЕ спокоен был директор, ведь именно она последний час слушала его печальное «Но как же так, Минерва?», но Снейпу об этом можно было не говорить. В конце концов, она сама была удивлена подобным решением шляпы, только в отличие от Снейпа или директора, втайне предвидела подобное развитие событий. Гарри был прирожденным гриффиндорцем, а гриффиндорцы имели обыкновение преданно следовать за своими друзьями. На данный момент её беспокоила только безопасность мальчика и его душевное состояние. Слизерин был жестоким факультетом, и если Гарри не придется там ко двору, у него могут быть серьезные проблемы.

«Впрочем, если мальчик пострадает, — подумала заместитель директора, — я лично сверну Снейпу шею».

Дамблдор, тем временем, пустился в долгую пространную речь на тему судьбы, принятия решений и позитивных сторон ситуации, не забывая приправлять практически каждое предложение настойчивым: «Мальчик важен для нас, Северус», «Мальчика нужно защитить, Северус» и «Я верю в тебя, Северус».

Минерва прекрасно знала, как действуют на людей эти «успокоительные» речи директора, и даже Снейпу было сложно сопротивляться такому давлению. Она пила чай, наблюдая за тем, как постепенно гаснет гнев в его глазах, сменяясь удрученным смирением. Впрочем, ему все равно некуда было деваться, Альбус был прав, говоря, что решения Шляпы не оспариваются, но ещё одна истина была в том, что оспорить решение самого Гарри было гораздо сложнее. А значит, тот будет слизеринцем, хотят они того или нет.

Северус просто не мог поверить, что эта парочка гриффиндорцев до мозга костей сидела тут и говорила ему, что ничего ужасного в том, что их драгоценный Поттер попал на Слизерин, нет. На все его заявления, что мальчишку удавят на первой же неделе обучения хотя бы потому, что чёртов сын чертова Джеймса Поттера просто НЕ мог не достать весь факультет, разбивались о железобетонное спокойствие. МакГонагалл невозмутимо попивала чай, ехидно поглядывая на Снейпа, Дамблдор загадочно мерцал глазами, и никто не проявлял ни капли беспокойства. Что, Мордред их раздери, здесь происходит? Да Минерва должна была с ума сходить от горя, что их обожаемый герой оказался на вражеском факультете, так почему же она ничего не говорит? Почему ведет себя так, словно ни секунду не удивилась?

— Вы знаете что-то, чего не знаю я, — Северус с параноидальным подозрением посмотрел сначала на директора, потом на профессора трансфигурации. Они обменялись теми самыми особыми гриффиндорскими взглядами, которые не в силах был понять ни один слизеринец. На жердочке возле директорского стола с тихим вскриком вспыхнул феникс. В кабинете повисла тишина. Минерва и Альбус обратили повышенное внимание на птицу, пока она не прогорела окончательно, оставив после себя горку пепла на серебряном блюде под жердочкой.

— Мне казалось, он перерождался совсем недавно, — задумчиво отметила МакГонагалл.

— Только в прошлом году, — Дамблдор покивал, — это очень меня тревожит, возможно, с ним что-то не так…

Они впали в обеспокоенное молчание. Снейп готов был на убийство, он резко поднялся на ноги, смерив коллег презрительным взглядом, те тут же переключили на него свое внимание.

— Уже уходишь, Северус? — ласково поинтересовалась Минерва.

— Да, — отрывисто бросил он, — пойду, подсчитаю день, когда мальчишка в слезах прибежит к вам, умоляя перевести его на другой факультет.

«Я даже окажу ему честь, натолкнув на эту чудесную мысль, если он вдруг не дойдет до неё сам», — в мрачном предвкушении подумал он, покидая кабинет Дамблдора.

* * *

С точки зрения учебы, первые недели в Хогвартсе оказались достаточно легкими. В основном все уроки были вводными, профессора знакомились с учениками, рассказывали о значении и важности предметов, которые вели, и задавали сравнительно небольшие домашние задания. Гарри даже поймал себя на том, что немного разочарован, ему казалось, что на первом же уроке их засыплют градом информации, выдадут фейерверк заклинаний и завалят домашними заданиями. На практике же все оказалось довольно буднично и спокойно. Впрочем, это ещё не было поводом для того, чтобы расслабляться.

У Гарри всегда был талант к тому, чтобы себя накручивать и доводить до паранойи, особенно он грешил этим в последнее время, а вкупе с тем, что теперь он с утра до ночи был окружен потенциальными врагами, это его нервозное состояние вознеслось на новые высоты. Он даже не представлял, что слова Рона о слизеринцах, сказанные в Хогвартс-экспрессе, и предупреждение профессора МакГонагалл в Косом переулке так повлияют на его мировосприятие. Его не покидало ощущение, что он сидит на бомбе с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется.

Но шли дни, а ничего не происходило. Потенциально хладнокровные убийцы, с которыми он ел за одним столом, ходил на одни уроки и спал в одной спальне, не спешили травить, душить и проклинать его. Самый страшный факультет Хогвартса не проявлял к Гарри Поттеру ни толики той кровожадной враждебности, о которой все говорили. Его сокурсники отнеслись к мальчику-который-выжил со спокойным любопытством. Никто не кидался на него с просьбами показать шрам, не таращился круглые сутки и не тыкал пальцем, чего, к слову сказать, было предостаточно со стороны других факультетов. Слизеринцы в большинстве своем были самыми обыкновенными детьми, у каждого из которых были свои недостатки и достоинства. Весьма сдержанные, довольно скрытные и, что приятно удивило Гарри, абсолютно самодостаточные. Конечно, нельзя было исключать высокомерия и чудовищного самомнения, которые в большей или меньшей степени присутствовали у всех слизеринцев, но Гарри достаточно долго общался с Томом, чтобы не обращать на это внимания.

К присутствию на их факультете победителя Волдеморта все отнеслись по-разному. Кто-то предпочитал игнорировать его, кто-то пытался завязать с ним дружбу, кто-то избегал и даже немного побаивался его, но ни разу он не удостоился открытого выражения неприязни. Безусловно, везде говорилось о двуличности и лживости слизеринцев, и нельзя было исключать возможности удара в спину, но Гарри так надоело пугаться малейшего шороха, что, доведя себя до высшей точки эмоционального напряжения, он, вдруг впал в равнодушие. И это ощущение невероятно ему понравилось. Впервые в жизни ему было просто плевать, кто и что о нём подумает. Он не стремился кому-то понравиться, не пытался на кого-то походить, не хотел никому ничего доказывать.