Я тебе не верю! - Нейл Долли - Страница 14

— Элизабет, вы очень красивы. — Его голос был словно жидкий огонь, обжигающий ее натянутые нервы, но она успела скрыть под вымученной улыбкой свое волнение. Ее существо вновь перестало подчиняться разуму, как это уже было однажды у бассейна, когда он стоял перед ней почти голый, с блестящими капельками воды на коже и просто ошеломлял своей мужской притягательностью. Единственный способ прожить достойно предстоящий вечер состоял в том, чтобы во всем ему противостоять.

— Спасибо. — Она взглянула на маленькие золотые часы на своем запястье и проговорила, не поднимая глаз: — Вы и сами выглядите довольно прилично.

— Довольно прилично? — Темные глаза засветились лукавой усмешкой. — Очень по-английски, не так ли? Это ваше «довольно прилично».

— Я и есть англичанка, — напомнила она сухо и была весьма шокирована, когда он, добродушно засмеявшись, задержал свой взгляд на округлостях ее фигуры, которые явственно проступали под тонкой тканью платья.

— Но не такая холодная и чопорная, какой хотите казаться в моих глазах, — сказал он мягко. — Я видел вас с вашей сестрой — даже тигрица не способна столь восхитительно защищать свое потомство. А ваше сегодняшнее общение с детьми! Вы не казались сдержанной англичанкой, ни в коей мере!

— Дети есть дети. — Она хотела, чтобы ее голос звучал легко и насмешливо, но он был просто сникшим и чуть дрожащим, и ей вдруг захотелось убежать куда-то от бессилия и досады.

— А что, по-вашему мнению, отличает их от взрослых? — спросил Филипп спокойно и уже без следа насмешки. Его глаза со всей серьезностью смотрели на ее зардевшееся лицо. — Тот факт, что они маленькие, беспомощные? Что вам не нужно закрываться от них непробиваемой броней? Ведь так?

— Не будьте смешным.

В его лице появилась жесткость, а карие глаза, прямо смотревшие на нее, гневно засверкали.

— Я никогда не бываю смешным! — Это было сказано с таким высокомерием, с такой мужской властностью, что в любых других обстоятельствах вызвало бы у нее улыбку. Но не теперь и не с этим человеком. — Вы прячетесь от жизни. Вы это знаете, так же как и я, — заявил он ледяным тоном. — Все, что вы делаете и говорите, направлено на то, чтобы убедить других в вашей недоступности…

— И поэтому вы решили взять меня с собой этим вечером? — Она отпрянула, с болью и гневом бросив ему эти слова. — Вы считаете, что я вызов для вас…

— Отчасти. — Он прервал гневную тираду, заговорив с вежливой улыбкой, словно черпая свою невозмутимость из ее горячности. — Только отчасти. Должен признаться, что вы меня заинтриговали, мисс Тернер. Я хотел бы знать, каким образом такое прелестное существо, как вы, могло столь долго избегать мужских чар. Как случилось, что из всего множества мужчин не нашлось ни одной смелой души, которая взяла бы на себя труд надеть золотое кольцо на безымянный палец, вашей левой руки.

— Одна нашлась. — Ее голос совсем увял, а фиолетово-синие глаза выражали такую душевную боль, что Филипп смущенно замолчал. — И эта смелая душа теперь мертва. И моя фамилия вовсе не Тернер. Так мы идем? — Произнося последние слова, она прошла мимо него к наружной двери.

Прошло добрых десять секунд, прежде чем Филипп де Сернэ заставил себя сдвинуться с места, но даже после этого он шел, словно в полусне, ощущая путаницу в мыслях.

— Элизабет! — Он поймал ее руку, когда они уже пересекали открытое пространство перед домом, направляясь к серебристому «феррари», казалось припавшему к земле перед стремительным прыжком. — Пожалуйста, посмотрите на меня.

Она обернулась, но ее лицо было отчужденным, а губы плотно сжаты, и его порыв остался безответным.

— Я не знал. Вы мне верите?

— Какая разница. — Она слегка отодвинулась от него, давая понять, что желает освободить руку. — Все это случилось три года назад. Это теперь история.

— История? — Филиппа внезапно захлестнуло чувство, которого он никогда не испытывал, и которое не мог описать иначе как сочетание жгучего любопытства, сожаления, смутного гнева и еще многих других эмоций в придачу, клокотавших у него в груди. Она была замужем? Замужем?! И, судя по всему, все еще любит мужа, хотя он мертв. Он не знал, почему это так сильно взволновало его, но, тем не менее, ясно сознавал, насколько открывшаяся истина была для него неприятна. Черты его лица исказились, а голос сделался хрипловатым.

— И все же я не хотел причинить вам боль, — сказал он, сопровождая слова коротким полупоклоном. — Вы принимаете мои извинения, Элизабет? — Его голос теперь стал тихим и очень сдержанным — все эмоции вновь были под контролем.

— Да, — ответила она автоматически и подняла глаза, чтобы встретить его взгляд.

Ощущение спокойной уверенности в его фигуре и странное выражение мужественного лица моментально вывели ее из состояния шока и сняли душевную боль, вызванную словами Филиппа. Если бы она не знала, что он за человек, то могла бы вообразить, что в его позе есть что-то оборонительное, но это впечатление было обманчивым, и уже в следующее мгновение она стряхнула его, на секунду зажмурив глаза.

— Да, конечно, принимаю, — тихо сказала Элизабет, пытаясь заставить свое сердце биться медленнее. — Давайте забудем все, согласны?

Он кивнул в ответ и, сделав приглашающий жест, открыл дверцу «феррари». Оказавшись в роскошном салоне изящной машины, она обнаружила, что смотрит на него уже другими глазами. Еще днем, когда они прогуливались перед обедом по безупречно ухоженному парку, Филипп показал себя отличным хозяином — вежливым, внимательным и очень корректным. И теперь, когда он сел рядом с ней и запустил мощный двигатель машины, она ожидала, точнее, предполагала, что его дальнейшее поведение не ограничится рамками формальной вежливости.

Джон, вероятно, использовал бы прогулку в парке, чтобы предпринять попытку любовной атаки. Однако Филипп привел ее назад в замок, ограничившись лишь тем, что держал ее под руку, пока они шли рядом.

Итак, он мог проявить себя вежливым и внимательным хозяином или насмешливым и уверенным в себе донжуаном. А теперь? Какой стороной многогранной натуры повернется он к ней теперь? Они ехали в напряженном молчании, и почти до самой резиденции Лавалей Элизабет не могла расслабиться, чтобы полюбоваться прекрасными видами, открывавшимися из окна. Маленькие поселки, тихо дремавшие в теплых вечерних сумерках, холмы, покрытые благоухающими садами и виноградниками, были за каждым поворотом извилистой дороги. После того как они проехали особенно живописный виноградник, казалось, протянувшийся на целые мили, она заставила себя нарушить тишину, которая стала просто невыносимой.

— Со слов Джулии я поняла, что семья де Сернэ на протяжении столетий занимается винодельческим бизнесом, — сказала она примирительно, вглядываясь в темный профиль на фоне сгустившихся сумерек.

— Это так.

Стремительная езда на прекрасном автомобиле, чудесный вечер и красивый мужчина рядом создавали слишком пьянящую атмосферу, и она уговаривала себя не поддаваться дурацким мечтаниям, которые лезли в голову. Она должна поддерживать светскую беседу. Не было ничего таинственного в личности Филиппа де Сернэ. Она видела его насквозь, как и всех остальных мужчин его типа. Он любил женщин, многих женщин, — свидетельство Патрика было ясным тому подтверждением, — и он путался с Мирей, что недвусмысленно дала понять сама рыжеголовая красавица. Вот и все!

— Ваши виноградники находятся поблизости? — спросила она осторожно.

— Да. — Он бросил на нее мимолетный взгляд, но его оказалось достаточно, чтобы сердце Элизабет учащенно забилось. — Можно посетить их перед вашим отъездом, если желаете.

— Это было бы любопытно, — согласилась она учтиво. — Уверена, Джулии тоже захотелось бы посмотреть.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил он с легкой иронией в голосе, давая ей понять, что чувствует ее нежелание вновь остаться с ним наедине. Было видно, что это его забавляет.

Вот и прекрасно! Вот и замечательно! — твердила она себе упрямо. Не все ли равно, как воспринят намек, — главное, что он понят.