Повстанец (СИ) - Уваров Александр - Страница 41

Надписи на экране исчезли.

Сначал по экрану пробежал ряд цифр: скорость, координаты корабля.

И, на мгновение, высветились слова:

Теперь нет.

"Нет — и ладно" подумал Каэ и закрыл глаза.

Теперь он один. Точнее, наедине с "Беллис".

С их войной. Непонятной ему войной.

Войной, от которой он сейчас пытается убежать.

"Странно" подумал Каэ. "Я же исследователь. Моя задача — раскрывать тайны Вселенной, а не бежать от них. Теперь же я бегу от самой большой тайны, встретившейся на моём пути. Тайны войны. Я поступаю правильно, но всё же… Какая-то неуверенность в собственной правоте. Быть может, одно меня оправдывает. Не знаю, что такое война. Я до сих пор не могу понять её. Даже сейчас, после всего увиденного на "Декроне", не могу сказать, что точно знаю именно её. Это ведь только след… Страшный. Но, быть может, война ещё страшнее. Или нет… Быть может — она просто другая. Там нет страха. Страх есть до неё и после. А на войне…".

Вернувшийся звук сирены, ещё более резкий и отрывистый, чем прежде, оборвал его мысли.

Каэ открыл глаза.

При выходе в режим экстренного ускорения из-за перенаправления основного энергетического потока в силовой контур маршевого двигателя ослабло защитное поле корабля.

Преследующий корабль космический объект (идентифицирован как звездолёт метрополии, условно проходящей в наших отчётах, как "Цивилизация Беллис") дистанционным сканированием обнаружил…

Каэ открыл глаза.

На экране была надпись:

Мы под обстрелом.

В сложенных ковшиком ладонях — вода.

Немного. Глотка на два.

В прочем, так сильно хочется пить, что, кажется, и одним, долгим, сладким глотком можно выпить эту холодную воду.

Белая кожа ладоней просвечивает сквозь воду. Вода холодит кожу.

Надо наклониться. Чуть выше поднять ладони. Но слишком высоко, чтобы не расплескать.

А потом наклонить голову, трубочкой вытянуть до трещин пересохшие губы, коснуться ими поверхности, холодной плёнки, едва коснуться — будто поцеловать.

И — глоток! Глоток!

Вот только почему-то нет сил. Руки ослабли, ладони дрожат, серебристые капли протекают меж пальцев. Серебристые капли падают вниз. Ветер подхватывает их ветер несёт серебро, кропит серебром серую от пыли траву.

Трава темнеет…

Какой странный цвет у здешнего неба! Кажется, оно не весеннее бледно-голубое, не сине-красное — летнего заката, не белое зимнее, не голубого осеннего стекла.

Оно грифельно-серое, с редкими оранжевыми прожилками.

Оно…

Сталь ошейниа впилась в кожу. Вертолёт резко встряхнуло.

Цепи зазвенели жалобным, тонким звоном.

Аден проснулся.

Он не сразу открыл глаза. Ему не хотелось возвращаться из сна — обратно, в этот вертолёт, в тюремную вертушку, везущую обречённых на встречу с палачами.

Сон ушёл. Аден снова слышал грохот двигателей, скрип сидений, свист воздуха, обтекающего корпус вертолёта…

Но что-то… Что-то теперь было не так. Не так, как до забытья, до сна.

Он ещё не успел открыть глаза, но — на слух, по одним лишь звукам, по каким-то смутным, не до конца осознанным ощущениям понял: что-то не так!

Звук работающих двигателей был иной: слышался надсадный, неровный, рваный, будто захлёбывающийся рёв.

Привычная уже мелкая вибрация копуса сменилась лихорадочной, крупной дрожью. Вертолёт трясло, потом начало мотать из стороны в сторону.

И ещё — действительно, был какой-то слабый, но отчётливо, даже сквозь сомкнутые веки видимый оранжевый свет.

"Что же это?" подумал Аден.

Он открыл глаза…

Мимо него по проходу задом пятился сержант, волоча за шиворот потерявшего сознание охранника.

"Идиот…" шептал сержант, с силой дёргая за воротник мычащего охранника. "Зараза… в следующий раз…"

Яркая вспышка осветила салон вертолёта.

"Вот он! Оранжевый свет!" догадался Аден. "Милостивые боги, где же мы? Это же.."

Где-то внизу, в неведомо какой глубокой бездне под ногами, под брюхом зашедшегося в болтанке вертолёта гулко ахнул взрыв — и машина полетела в воздух.

Ошейник на натянувшейся цепи особенно больно впился в шею. Аден услышал стоны, крики арестантов…

"Проклятье!" подумал доктор, пытаясь ослабить цепь. "Мы же под обстрелом! Если вертолёт свалится — у нас нет шансов. М не выскочим… эти обручи…"

Вспышки за иллюминатором из оранжевых стали ярко-красными и слились в один, тревожный цвет — цвет огня, цвет смерти.

"…Нам шеи переломают!"

Упавший на пол сержант отпустил продолжавшего мычать Эшбера, подполз к креслу, попытался, опираясь на подлокотники, встать, но вертолёт стал клониться, крениться, заваливаться на бок…

Аден на мгновение почувствовал чей-то взгляд. Пристальный. Как-будто даже…

Сержант отпустил подлокотники и, успев схватить закреплённый на стойке у прохода автомат, скатился по проходу к носовой части вертолёта.

…прощальный?

Почему? Почему она так смотрит?

Женщина — сидит впереди. Так же прикована. Наручнки, цепь, ошейник — она каким-то невероятным образом смогла, изогнувшись, повернуть к нему голову. Она смотрит на него.

"Спасибо… вам…"

Это её слова.

— Не надо! — сказал Аден. — Прошу вас… сгруппируйтесь. Как можете, как можете… Мы же падаем!

Сержант вскочил. Широко расставив ноги, он качается в такт броскам машины, но он сохраняет равновесие.

Он поднимает автомат, перебрасывает через локоть ремень.

"Спасибо… Теперь…"

Щёлкает предохранитель, короткий лязг затвора.

"Боги мои!" подумал Аден "у них же инструкция!"

Ствол, одноглазый, тёмная душа — высматривает, водит зрачком.

"Им нельзя оставлять нас в живых! У них наверняка есть инструкция… на случай… Случай падения! Ликвидировать!"

— Атака! — стонет катающийся по полу, так и не пришедший в себя Эшбер.

"Всё… только бы не зажмуриться!"

Почему Аден так боялся, так не хотел зажмуриться — сейчас, на этом неожиданно скором расстреле, он не знал. Не знал.

Но смотрел, не отворачиваясь, не закрывая глаз смотрел — на выцеливающий их ствол, на завораживающее его движение.

— Я не обязан вас спасать! — закричал сержант.

Он тяжело дышал. И почему-то часто сплёвывал слюну.

Глаза его стали белыми. Он будто сходил с ума — на глазах.

"А у тех, кто в лагере расстреливает — такие же глаза?"

И ещё Аден подумал: "Почему мы понимаем их язык? А они — наш?"

Странно, что именно эта мысль и именно в этот момент пришла ему в голову.

Казалось бы, ну какая разни…

— Не обязан! — снова закричал сержант.

— Встать! — подал голос закатившийся в кормовую часть вертолёта Эшбер.

— Ладони на затылок! — скомандовал сержант. — Пригнуть головы! Быстро!

"Зачем?" удивлённо подумал Аден.

Но по выработанной ещё в бункере привычке покроно выполнил команду.

И сразу услышал грохот выстрелов, звон металла.

Откуда-то сверху посыпались искры, горячая металлическая крошка с запахом окалины.

Цепь упала на голову Адену…

Он убрал руки с затылка.

"Я… Мы живы? Живы? Все?"

Он поднял голову: потолок был изрешечен пулями. Автоматной очередью сержант перебил крепления цепей на потолке, освободив арестантов…

— Сидеть! — закричал сержант, передёргивая затвор. — До посадки — сидеть! На своих! Местах! Я не обязан…

Резкий удар, бросок. Кажется, вертолёт повело назад. Салон заволокло едким дымом. Чёрным, густым. Резкий запах бензина и горящего пластика.

Сержант упал, выпустив автомат. Он закашлял, захрипел, схватился за горло.

Аден почувствовал, как спазмы схватывают горло и комком подступает тошнота.