Маски - Найт Дэймон - Страница 3

- Джим, поговорим серьезно.

- Плохие новости, а?

- Конечно, плохие. Я оставил его наедине с бутылкой виски. Поговорю с ним перед отъездом, но Бог знает, что он там наговорит в Вашингтоне. Слушай, сделай это для меня и сними маску.

- Пожалуйста. - Рука поднялась, взялась за край маски и стянула ее. Под маской скрывалось загорелое лицо с точеными носом и губами, может, некрасивое, но нормальное. Довольно приятное лицо. Только зрачки были слишком велики и губы не шевелились, когда он говорил. - Могу снять все по очереди. Это что-то изменит?

- Джим, косметическая секция билась над твоим лицом восемь с половиной месяцев, а ты заменяешь его маской. Мы спрашивали, что тебе не нравится, и были готовы изменить все, что ты захочешь.

- Я не хочу разговаривать на эту тему.

- Ты говорил что-то об ограничении фондов. Это была шутка?

Минута молчания.

- Я не шутил.

- В таком случае, Джим, скажи мне, в чем дело. Я должен знать. Эксперимент не будет прерван, тебя будут удерживать при жизни, но это и все. В списке уже семьсот желающих, из них два сенатора. Допустим, кого-нибудь из них завтра вынут из разбитой машины. Тогда будет поздно для дискуссии; мы должны знать уже сейчас, позволить ли им умереть или дать тело, подобное твоему. Поэтому мы должны поговорить.

- А если я не скажу правды?

- Зачем тебе лгать?

- А зачем обманывают больных раком?

- Не понимаю, что ты имеешь в виду, Джим.

- Попробуем по-другому. Я выгляжу как человек?

- Конечно.

- Вранье. Приглядись к этому лицу. (Холодное и невозмутимое. За искусственными зрачками блеск металла.) Предположим, что мы разрешили все прочие проблемы и я мог бы завтра поехать в город. Ты можешь представить меня гуляющим по улицам, входящим в бар, едущим в такси?

- И это все? - Бэбкок глубоко вздохнул. - Конечно, Джим, разница есть, но боже ты мой, так бывает со всеми протезированными; людям нужно привыкнуть. Возьми, к примеру, эту руку Сэма. Через какое-то время забываешь о ней, перестаешь ее замечать.

- Вранье. Они делают вил, что не замечают, чтобы не обижать калеку.

Бэбкок опустил взгляд на свои сплетенные ладони.

- Жалеешь себя? - спросил он.

- Не говори ерунды, - загремел голос. Высокая фигура распрямилась, руки со стиснутыми кулаками медленно поднялись вверх.

- Я заперт в этом. Сижу в нем уже два года, нахожусь в нем, когда засыпаю и когда просыпаюсь.

Бэбкок смотрел на него снизу.

- А чего бы ты хотел? Подвижного лица? Дай нам двадцать лет, может, даже десять, и мы решим эту проблему.

- Не в том дело.

- А в чем?

- Я хочу, чтобы вы ликвидировали косметический отдел.

- Но ведь это...

- Выслушай меня. Первая модель выглядела как портновский манекен, и вы работали восемь месяцев, чтобы построить новую. Эта похожа на свежего покойника. Ваша цель - как можно более уподобить меня человеку. Постепенно совершенствуя очередные модели, вы дошли бы до такой, которая могла бы курить сигары, развлекать дам, играть в кегли, и люди ничего бы не подозревали. Это вам никогда не удастся, а если даже удастся, то зачем?

- Позволь подумать... Что ты имеешь в виду? Металл?

- Конечно, и металл, но не в нем дело. Я имею в виду форму, функциональность. Подожди минутку.

Высокая фигура прошла через комнату, открыла шкаф и вернулась с рулоном бумаги.

- Взгляни на это.

Рисунок изображал вытянутую металлическую коробку на четырех суставчатых ногах. На одном конце коробки размещалась небольшая головка в виде грибка на гибком пруте и пучок рук, заканчивающихся зондами, буравами, держателями.

- Для работы на Луне.

- Слишком много рук, - сказал Бэбкок. - Как ты будешь...

- Нервами лицевых мышц. Их много. Или вот это. (Другой рисунок.) Контейнер, подключенный к пульту управления космического корабля. Космос идеальное место для меня. Стерильная атмосфера, малая гравитация, я могу добраться туда, куда человек не доберется, и сделать то, чего человек не сможет никогда. Там я могу быть полезен, а сидя здесь - я миллиардная дыра в бюджете.

Бэбкок потер глаза.

- Почему ты ничего не говорил раньше?

- Да вы все помешались на протезировании. Сказали бы мне, чтобы я не вмешивался.

Бэбкок дрожащими руками скрутил рисунки.

- Честное слово, это может решить вопрос, - сказал он. - Вполне возможно.

Он встал и направился к двери.

- Держись, Джим.

Оставшись один, он вновь надел маску и постоял немного не двигаясь, вслушиваясь в легкий, ритмичный шум помп, щелчки переключателей и клапанов; он чувствовал, что там, внутри у него, холодно и чисто. Нужно признать, что это ему обеспечили: освободили от всех потрохов, заменив их механизмами, которые не кровоточат, не текут и гноятся. Он подумал о том, как обманул Бэбкока. "А почему обманывают больного раком?" Они все равно не смогут этого понять.

Он сел за чертежную доску, прикрепил чистый лист бумаги и начал рисовать карандашом машину для исследования Луны. Закончив машину, начал набрасывать кратеры и фон. Карандаш двигался все медленнее, наконец он с треском отложил его.

Нет желез, выделяющих в кровь адреналин, значит, он не испытывает ни страха, ни ярости. Его освободили от всего этого - от любви, от ненависти, - но забыли об одном чувстве, на которое он еще способен.

Синеску с черной щетиной бороды, пробивающейся сквозь толстую кожу. Созревший угорь возле носа.

Чистый и холодный лунный пейзаж... Он снова взял карандаш.

Бэбкок со своим приплюснутым, красным носом, с гноем в уголках глаз и остатками пищи между зубами.

Жена Сэма с малиновой кашицей на губах. Лицо в слезах, капелька под неком. И этот проклятый пес с блестящим носом и мокрыми глазами...

Он повернулся. Пес был здесь, сидел на ковре, с висящего розового языка капала слюна. (Снова оставили двери открытыми!) Схватив металлическую рейсшину, он взмахнул ею как топором. Пес коротко взвизгнул, когда металл раздробил его кости. Один глаз заполнился кровью, пес дергался в конвульсиях, оставляя на ковре темные пятна, а он ударил еще и еще раз.

Маленькое тельце, скорчившись, лежало на ковре, окровавленное, с ощеренными зубами. Он вытер рейсшину бумажным полотенцем, вымыл ее в раковине водой с мылом, вновь вытер и положил на место. Потом взял лист ватмана, развернул на полу и подсунул под тело собаки, стараясь как можно меньше пачкать ковер. Подняв труп щенка, он вышел с ним на террасу, открыв дверь плечом. Выглянул через перила. Двумя этажами ниже бетонная крыша с трубами. Никто не смотрит. Он сбросил собаку с бумаги, и та полетела вниз ударилась о трубу, оставив на ней красную полосу. Вернувшись в комнату, он выбросил бумагу в мусоропровод.