Офелия (СИ) - Семироль Анна - Страница 17

Питер даже к ужину не спустился. Лежал ничком на кровати, уткнувшись лицом в вытянутые руки, и думал об Офелии. В память врезались полные боли и обиды чёрные глаза русалочки. И рассечённая прутом оборка пышного платья, которая – Питер помнил – была частью самой Офелии.

Когда совсем стемнело, в комнату Питера зашёл мистер Палмер. Присел на край кровати, погладил сына по голове.

- Мама мне всё рассказала, Пит, - тихо и медленно, словно тщательно подбирая каждое слово, сказал он. – Пожалуйста, не обижайся на сестру. Она очень испугалась за собаку. И всё не так поняла. Она тоже переживает, сын.

Питер хотел сказать, что никто Офелию не любит, что все воспринимают её как опасное дикое животное, и это глупо, это неправильно, но не смог. Лишь съёжился и глубже уткнулся в подушку. Отец посидел рядом ещё пару минут и ушёл. Окно в комнате Питера было открыто, и мальчик услышал вскоре, как отец на крыльце сказал маме, что русалка не ест и вообще не выныривает, как бы он её не звал. И похоже, что тренировки с ней придётся начинать с самого начала.

Как только в доме всё стихло, Питер спустился в сад. Бездумно подобрал валяющийся на дорожке собачий мячик и пошёл к пруду. Ночь была тёмной, луна пряталась в облаках, и мальчик не сразу разглядел сидящую на мостках над водой фигуру.

- Ты что тут забыла? – сурово спросил он.

Агата вздрогнула и обернулась.

- Заснуть не могу, - призналась она. – Начинаю дремать – и мне кажется, что кто-то плачет.

Питер сел рядом с ней, свесил с краю ноги. Вода под ним отражала тёмное, закутанное в облака небо. Воздух сладко пах розами и жасмином. Где-то вдалеке в деревне лаяли собаки. Питер опёрся ладонями об деревянную поверхность мостков и закрыл глаза. Представил себе глубину пруда: тёмную толщу прогретой за день воды со слабым-слабым течением, стебли кувшинок с широкими тарелками листьев по поверхности – будто раскрытые зонты. И тишину. Гнетущую тишину, не нарушаемую ничем.

«Как же тебе одиноко там, в глубине…»

- Я думала, она выплывет, - вдруг сказала Агата. – Хоть вдалеке, но покажется. И я извинюсь перед ней. Хоть она и рыба.

- Это не она рыба, это ты дура! – взъелся Питер. – Пойди, хлестни себя этим прутом хоть пару раз! На себе испытай, как это больно! Она играла со мной. Она принесла Лотту обратно. Лотта утонула бы, понимаешь? А ты… А ты…

Он зашвырнул мяч далеко в воду и обратил к растерянной Агате искажённое злой гримасой лицо:

- Как же я тебя ненавижу! – выдохнул он. – Ты всегда всё только портишь! Ничего ты не раскаиваешься! Просто папа тебе выговорил, и ты притворяешься, что тебе жаль! Я слышал, как ты со своими дурацкими девками тут смеялась. Понравилось им? Показала пленную зверюшку в клетке и себя в роли смелого укротителя?

- Питер, ты что…

Он неуклюже забрался на мостки, встал.

- Да иди ты в жопу, курица, - по-взрослому грубо бросил он и сделал шаг в направлении дома.

И едва не наступил на лежащий у края деревянного настила маленький мокрый мяч.

Офелия (эпизод одиннадцатый)

Йонас объявился через неделю. Пришёл в небывалую рань, понурый, в надвинутой на глаза бейсболке, извинился перед Палмерами-старшими за отсутствие.

- Простите, пожалуйста, - глядя на сбитые носки своих дешёвых кроссовок, произнёс мальчишка. – Я был не здоров, а тётушка не сочла нужным вам об этом сообщить. Миссис Палмер, я всё отработаю. Я виноват.

Оливия Палмер растрогалась, обняла мальчишку, сунула ему в карман куртки горсть конфет. Мистер Палмер хлопнул сконфуженного Йона по плечу и быстренько наметил план работы:

- Рад, что ты вернулся, парень. Пока нет дождя, опрыскай смородину и молодые яблони, а если останется время, подравняй кусты на въезде в усадьбу. И возьми в сарае лестницу, отпили ветки клёна у гаража: они мешают открывать ворота.

- Ах-ха, - с готовностью кивнул Йонас. – Я могу начать прямо сейчас?

- А как же школа? – насторожилась миссис Палмер, пакуя Питеру и Агате сэндвичи.

В ответ Йонас пробурчал что-то невразумительное и выскользнул во двор. Конечно, Питер подхватил школьную сумку и помчался за ним.

- Машина через пять минут! – крикнул ему вслед отец.

- Милый, не забудь с собой ланч! – добавила мама.

Друга Питер нагнал уже у сарая с инструментами. Йонас насвистывал какой-то мотив, колупая ключом в замке.

- Ну, привет! – дружелюбно окликнул его Питер и протянул руку.

- Привет, Пит-Наглажен-И-Побрит! – усмехнулся Йонас, отвечая на рукопожатие.

-Ну-ка, ну-ка… - Питер настороженно заглянул под козырёк бейсболки. – Охренеть. Йон, это кто сделал? Выглядишь ужасно.

- Не, это уже пустяки, - ухмыльнулся Йонас. – Зубы и кости целы, остальное фигня.

«И я ещё переживал за разбитый нос», - подумал Питер, хмуро разглядывая здоровенный лиловый фингал на левой скуле друга, рассечённый висок с двумя швами и сбитые костяшки пальцев на разукрашенных ссадинами руках. Йонас проследил его взгляд и убрал руки за спину.

- Да всё нормально, заживёт, - успокоил друга он.

- Кто тебя так? Только не говори, что тётка.

- Да местные! Ты не думай, им тоже досталось.

- Опять нацистом дразнили? – со вздохом спросил Питер.

Йонас открыл дверь в сарай, шагнул внутрь и поманил друга за собой.

- Пит, кроме тебя, я никому не могу доверять, - сказал он очень серьёзно. – Ах-ха?

- Сам знаешь, я ничего никому не скажу, - так же серьёзно ответил ему друг. – Быстрее рассказывай, что стряслось.

- Давай всё же после школы?

- Нет уж, говори хоть в двух словах!

Мальчишка помялся, вздохнул и полез за пазуху. Питер ожидал чего угодно: что он вытащит нож, пистолет, толстую пачку денег, секретные чертежи военных разработок… но только не пикси.

Маленькое крылатое существо сидело на ладони Йонаса, обнимая его за большой палец. Разлохмаченные ярко-рыжие волосы, нежно-фиолетовая кожа, крупный растянутый рот, полный махоньких острых зубов. Питер видел пикси прежде, но они были крупнее. Малявка, дрожащая на ладони друга, была ростом не больше пятнадцати сантиметров, с тощими ножками и ручками. И со сломанным прозрачным крылом, заботливо укреплённым спичками, нитками и клейкой лентой.

- Я его отобрал, - поглаживая растрёпанную шевелюру пикси кончиком мизинца, вздохнул Йонас. – Он сбежал у кого-то, а эти придурки поймали. Решили в инквизиторов поиграть. Уроды.

Фиолетовая мелочь тихо пискнула, не открывая зажмуренных глаз. Йонас поднял руку, поднося пикси к лицу Питера, и мальчишка разглядел выбитые на боку малыша цифры и инициалы прежнего владельца.

- Йон, его вернуть надо, - сказал он неуверенно.

- Зачем? – неожиданно жёстко спросил Йонас, прикрывая пикси ладонью.

- Ну… Он же собственность. Как машина. Если ты его вернёшь, тебе заплатят денег. Ну… вознаграждение. А если нет – могут обвинить в воровстве.

Пикси снова то ли чирикнул, то ли что-то пропищал, и Йонас переместил его за пазуху. Посмотрел на Питера так, что тому захотелось шагнуть назад.

- Они не собственность, Пит. Это разумные существа. И то, что люди с ними вытворяют, пользуясь тем, что в нашем мире они беспомощны – это мерзость. Вы уже били свою русалку током? – глухо спросил он.

- Йон, ты что? Мы кто по-твоему? – ошарашенно спросил Питер – и вспомнил про Агату.

Йонас отвёл взгляд. Снял висящий на стене кусторез, сунул в задний карман штанов секатор.

- Ты иди, тебя машина ждёт, - отвернувшись, сказал он.

- Я после школы сразу к тебе. Мир?

- А мы что – ссорились?

- Тогда не веди себя так, будто тебе совсем башку отшибли! – отчеканил Питер и ушёл.

Весь день в школе он думал о том, что сказал Йонас. Сперва гонял в голове их диалог, взращивая в себе обиду. Ещё бы: неделю не виделись, а он так… как с врагом. И было бы с чего! А потом мальчишка вдруг понял, что Йонас очень переживает за Офелию. И за него, Питера, тоже. Потому что оттудыши – не животные. У них есть эмоции, они умные… и возможно, способны на месть. От последней мысли Питер похолодел: Агата ударила русалку, обидела её, причинила боль. А вдруг Офелия озлобилась и теперь ждёт шанса, чтобы сделать что-то злое в ответ?